Завещание короля Балдуина - Наталья Александрова

– Аленочка! – радостно проговорил он. – Подождите секунду, я отопру свои крепостные ворота!

Профессор Левантович очень серьезно относился к поговорке «Мой дом – моя крепость». Он воспринимал ее буквально, и дверь его квартиры и впрямь была похожа на ворота средневекового замка. А пожалуй, что и дала бы тем воротам сто очков вперед, поскольку в Средние века еще не умели выплавлять такую прочную сталь.

Тяжелая дверь отворилась, и Алена попала в святая святых, точнее, в пещеру Аладдина, и уже приготовилась расточать комплименты хранящимся в этой пещере сокровищам.

Это было нечто вроде непременного ритуала: гость должен был восхищаться антикварными редкостями, а хозяин в ответ смущенно повторять: что вы, это ерунда, а вот это, пожалуй, и впрямь неплохая вещица…

Однако сегодня хозяин квартиры вел себя необычно. Он промчался мимо роскошного шкафа в стиле бидермейер, мимо пары кресел и круглого столика, выполненных в лучших традициях русского классицизма, и устремился в свой кабинет.

Алене ничего не оставалось, как следовать за ним, стараясь не отставать.

Войдя в кабинет, она бросила взгляд на письменный стол черного дерева в стиле «вторая готика», на китайские вазы, расписанные цветущими хризантемами и крадущимися тиграми, на развешанные по стенам старинные гравюры и картины и на венец этой коллекции – лаконичный набросок в резной раме, быстро и точно нарисованный заяц, наверняка эскиз к известной картине Дюрера. Эскиз и правда был мастерский, но когда она попыталась передать в словах свое восхищение, Левантович нетерпеливо отмахнулся:

– Позже, позже! Покажите же мне его! Покажите скорее!

Алена снова испытала что-то вроде дежавю. Хотя и в несколько другом виде: ведь дежавю по-французски значит «уже видел», а в данном случае уместнее было бы сказать «уже слышал».

Действительно, только вчера в старом загородном доме покойного родственника она слышала, как искавшие ее бандиты говорили «только она может найти это».

И вот сейчас господин Левантович говорит почти то же самое: «Покажите мне его».

Случайно ли такое совпадение?

Впрочем, Алена не имела ни малейшего понятия, о чем говорили те два бандита, а вот что имел в виду Левантович – она догадывалась.

Тем более что профессор тут же подтвердил ее догадку:

– Где та рукопись, о которой вы говорили мне по телефону?

– Рукопись – это громко сказано. Это всего лишь записка, всего несколько слов.

С этими словами Алена передала Левантовичу кусочек папиросной бумаги со странной надписью на неизвестном языке.

Профессор вцепился в этот клочок, как коршун.

Нет, вовсе не как коршун – он держал странный листок с такой нежностью и бережностью, как будто это был его персональный пропуск в профессорский рай.

Оглядев бумажку вдоль и поперек, с лицевой и оборотной стороны, профессор неожиданно пустился в пляс.

Такого Алена никогда не видела! Пляшущий профессор, пляшущий специалист по мертвым и полумертвым языкам! Профессор отплясывал какой-то дикий, ни на что не похожий танец – возможно, так танцевали в Древнем Египте или в Вавилоне. Или в какой-нибудь дикой африканской стране.

Правда, Левантович быстро осознал недопустимость такого поведения в его возрасте и общественном положении, покраснел и прекратил плясать. Откашлявшись с самым смущенным видом, он повернулся к Алене и спросил ее дрожащим от волнения голосом:

– Аленочка, вы даже не представляете, что это такое! Вы не представляете, что вы нашли!

– Действительно, не представляю, – охотно согласилась с ним девушка, – но надеюсь, что вы мне объясните. Причем желательно в доступной мне форме, без употребления ужасных лингвистических терминов вроде редуцирования и коннотации.

– Постараюсь… – неуверенно проговорил Левантович, – только сначала один, очень важный вопрос. Где вы это нашли и есть ли там еще что-нибудь подобное?

– Ну, это уже не один, а целых два вопроса. Но я вам на них, так и быть, отвечу. Этот листок я нашла на даче своего дальнего родственника, и больше ничего подобного там не было.

– На даче вашего родственника? – воскликнул профессор. – А не могли бы вы познакомить меня с этим вашим родственником?

– Вот этого, к сожалению, никак не могу. При всем моем желании. Этот мой родственник скончался, почему я и попала к нему на дачу – он оставил ее мне в наследство… то есть это не дача, а просто старый загородный дом, где мой двоюродный или какой-то там дядя проживал круглый год.

– А вы уверены, что в том доме больше нет никаких других надписей на этом языке?

– Не знаю, – Алена пожала плечами, – я еще не все там тщательно обследовала.

– Так обследуйте все! – взмолился профессор. – Обследуйте все, и если найдете еще что-нибудь подобное – принесите мне! И вот еще что… этот ваш родственник – как его звали?

– Николай Михайлович.

– А полностью, полностью?

– Николай Михайлович Бодуэн де Кортне.

– Ну конечно! – воскликнул профессор, вскинув руки к потолку. – Ну конечно, так я и знал!

Алена испугалась, что Левантович снова примется плясать, и поспешила отвлечь его конкретным вопросом.

– Так все же, что это за записка? – Она попыталась опустить своего собеседника с небес на землю. – Что в ней говорится, и для начала – на каком языке она написана? На латыни? На греческом?

– Да, для начала… – протянул профессор Левантович, потирая руки, – вот именно – для начала… для начала, деточка, эта записка написана не на латыни и уж тем более не на греческом. Она написана на языке лингва-франка.

– На каком? – переспросила Алена. – В жизни не слышала о таком языке!

– Ничего удивительного, – кивнул профессор, – не считайте себя из-за этого невеждой. Об этом языке не слышали и многие дипломированные лингвисты. Тем более о первом лингва-франка, а это, несомненно, именно он!

– Еще не легче! – воскликнула Алена. – Так их, этих языков, еще и несколько? Раз есть первый, значит, есть как минимум еще и второй? А может, еще и третий?

– И третий, и четвертый, и десятый… их вообще множество, но тот, что на вашей записке, – первый, или истинный лингва-франка! У меня нет в этом сомнений!

– Объясните! – взмолилась Алена. – Ничего не понимаю!

– Объясню, деточка, охотно объясню! В мире всегда были и есть такие регионы, где рядом, бок о бок, живут народы, говорящие на разных языках. Самый простой пример – бывший Советский Союз, где тесно общались представители пятнадцати союзных республик и сотни других народов. Им нужен был какой-то общий язык, чтобы житель Тбилиси мог спросить дорогу в Таллине, а бурят или калмык уверенно чувствовал себя в Молдавии или Казахстане. И таким языком межнационального общения в Советском Союзе был русский…

– При чем тут это? – перебила его Алена. – О языке межнационального общения я знаю, в школе объясняли.

– Да, в Советском Союзе это был русский язык, в бывшей Британской империи – английский, в значительной части мусульманской Азии – арабский. На огромной территории Римской империи таким языком, разумеется, была латынь. Причем на ней разговаривали еще долго после того, как империя была разрушена. Да и сейчас многие народы так называемой романской языковой группы говорят на языках, родственных языку древних римлян. Румыны – так те прямо называют себя римлянами: румын – значит римлянин.

– Кажется, вы отвлеклись.

– Действительно. В общем, такие языки, на которых общаются между собой представители разных народов, лингвисты называют лингва-франка. У таких языков есть общие черты, как правило, они немного отличаются от исходного варианта в сторону упрощения.

– Все равно я не понимаю, какое отношение это имеет к моей записке! Уж она-то точно написана не по-русски и не по-английски! Эти языки я худо-бедно знаю.

– Разумеется. Эта записка, как я уже сказал, написана на первом, или истинном, лингва-франка. Этот язык возник в Средние века, во времена Крестовых походов, на нем разговаривали рыцари-тамплиеры. Слышали о таких?

– Что-то слышала. Кажется, их всех потом казнили по приказу французского короля.

– Да, орден тамплиеров, или храмовников, действительно был разгромлен в начале XIV века по приказу короля Франции Филиппа Красивого. Но до этого он пережил два века богатства и могущества.

Основали этот орден в начале XII века несколько французских рыцарей, и задачей его была защита бедных христианских паломников, собравшихся посетить Святую землю. Папа римский покровительствовал новому ордену, даровал ему многочисленные религиозные и финансовые привилегии, его численность и влияние росли. Тамплиеры не только и не столько защищали бедных паломников, сколько занимались более выгодными делами – служили наемниками у богатых крестоносцев, основавших на Святой земле маленькие государства, охраняли богатых купцов. Понемногу орден богател и, кроме военных действий, стал заниматься финансовыми операциями – стал одалживать тем же феодалам крупные суммы. Потом им первым пришла в голову идея безналичных денег…