Литературная Газета 6494 ( № 3-4 2015) - Литературка Литературная Газета

Поразительный факт, жюри не оценило фильмы (читателю будет трудно поверить, но они существуют), которые в полной мере соответствуют естественным историческим задачам, присущим и советскому, и русскому кинематографу. В которых есть и гуманизм, и мастерство, и гражданский пафос, и новаторство, и внимательное отношение к «простому человеку». И в которых не заметишь фестивального снобизма, холодной расчётливости или фальшивой горячности, которой умело маскируют кромешную душевную пустоту.

Жюри проявило не просто профессиональную слепоту, но поразительную человеческую бесчувственность. Незамеченными, неоценёнными осталось лучшее. Смелая, мощная социальная драма «Дурак» (в сравнении с которой «Левиафан» кажется манерной агиткой); изысканное психологическое исследование с этнографическим колоритом «Белый ягель»; изящная, страстная историческая фантазия «Дуэль. Пушкин – Лермонтов» (этот фильм даже не прошёл предварительного отбора!); тонкая, трогательная история «Девять дней и одно утро»; изобретательный, мудрый, берущий за душу «Фильм про Алексеева» (получит только приз за главную мужскую роль)…

Скажем банальность: итог этого светского мероприятия с картинным ожиданием интриги кажется отражением закулисных процессов. Как будто устроители конкурса только и хлопотали, что об интересах разнообразных кланов. И как-то это всё вышло несолидно, суетливо, с каким-то лихорадочным желанием разрулить по-свойски.

Прямо так и хочется сказать, подытоживая: хороший ты «Орёл», но не мужик…

Пятижды «Золотой орёл» Никита Михалков, четырежды – Андрей Звягинцев и трижды – Валерий Тодоровский (РИА «Новости», ИТАР-ТАСС)

Теги: телевидение , Золотой орел

Бесстыдная ревизия

После скандального сериала "Наши матери, наши отцы", в котором «переосмысливалась» Вторая мировая война, ТВ Германии взялось за перелицовку послевоенного периода.

Немецкий телеканал ZDF показал трилогию «Танн­бах» о послевоенной судьбе деревни в Восточной Германии. О жизни после нацистского режима, где роль Германии исполняет деревня Таннбах, которая оказалась на границе американской и советской зон, сразу после окончания войны в 1945 году.

Фильм имел потрясающие рейтинги. Интерес зрителей подогревала массированная пиар-кампания. Перед показом фильма демонстрировались выступления известных артистов-исполнителей главных ролей, были показаны наиболее выигрышные кадры из фильма, которыми привлекли публику. Однако критики среагировали в СМИ на этот кич немедленно, отмечая инфантильный, неубедительный сценарий без полутонов: «дешё­вое чёрно-белое мышление в дорогой кулисе». Это как бы пропаганда внуков последователей Геббельса, но их отцы и деды действовали более открыто и бесстыдно против евреев, коммунистов, русских и цыган.

И действительно, очень несимпатичные коммунисты и красноармейцы, но очень милые немцы, оказавшиеся случайно, по воле истории на западной территории деревни (Германии). Те, что на восточной, - не очень симпатичные, а некоторые просто ужасные. Но для объяснения этого нужно обратиться к сути этой эпической драмы. А суть её – ревизионистская.

В первый день после окончания войны в деревне ещё зверствуют нацисты. Они ищут графа фон Штризов. Это одна из центральных фигур фильма (известный артист Хайнер Лаутербах). Немецкий солдат, стоя перед толпой дворни, которую очень театрально заслоняет своим хрупким телом фрау графиня, требует выдать мужа-дезертира, который, кстати, наблюдает это действо из окна их дома, буквально в двух метрах от солдата и от своей жены. Как заметил один из критиков, даже у братьев Гримм в сказках такого пассажа ни разу не было. Но для осуществления фальсификации истории ТВ-канал ZDF изобрёл «типичное» сословное правило дворян – жертвенность во имя спасения своих холопов. Несгибаемую и самоотверженную графиню убивает расстрельная команда наци. Буквально через пару секунд появляется американская конница (?!). Теперь деревня в руках освободителей-американцев, которые немедленно начинают вершить добрые дела. Американскому солдату, который увидел, что раскаявшийся нацист из расстрельной команды хочет покончить с собой, уже держит во рту дуло винтовки, каким-то невероятным образом удаётся вырвать оружие у отчаявшегося немца.

Многие сцены в фильме выглядят пародийно, как будто предполагалось, что смотреть его будут очень невзыскательные зрители с клишированным сознанием, принимающие кич за искусство. Если персонажи хорошие люди, их хорошесть сочится из каждого движения лица и светлого взгляда. Злые персонажи выглядят и ведут себя соответственно. Ещё пассаж. Американский офицер после боя: его взгляд на убитого врага излучает соболезнование бедной заблудшей душе.

Но начинается самое страшное время в истории деревни, а значит, и Германии. Русские на подходе. В ожидании «советских оккупантов» жители деревни в отчаянии: «Мама, русские будут наказывать только нацистов, они не против всех немцев», – успокаивает парень мать. «Нет, сынок, они будут мстить всем!» – с выражением горькой мудрости на лице разубеждает она сына. И действительно, теперь в кадре не просто плохие русские солдаты. Переполненные ненавистью, они зверствуют. Русский офицер демонстрирует все низменные качества нелюдей. Конечно, протянули колючую проволоку, разделяющую зоны деревни, – эдакий прообраз стены, до которой тоже доживают персонажи картины.

В фильме есть душераздирающая сцена, в которой русские врываются в дом, где живёт семья с детьми. «Оккупанты», внушающие панический страх, носятся по дому, обыскивают помещения, одновременно постреливают из автоматов. Один из солдат обнаружил пистолет в доме. Немедленно следует приказ офицера – «Расстрелять сволочь!» в матерной оранжировке (в Германии – свобода слова).

Сразу начинается советизация этой части деревни, объявляется национализация. Люди реагируют на ситуацию по-разному. У графа-дезертира, который оказался на советской территории, больше нет недвижимости, он бедно одет, выглядит плохо. Его дочь Анна, в платье в цветочек, полюбила простого рабочего парня, который хочет строить социализм в Германии, Анна верит ему и выходит за него замуж.

И вот происходит совсем ужасное. Немцы, оказавшиеся на советской территории, резко меняются, становятся такими же жестокими и бескомпромиссными, как русские. День и ночь жители бегут из советской зоны деревни, причём больше днём, когда светло, почему-то. Их убивают, теперь уже немцы, которые служат пограничниками в советской зоне. Русские занимаются вербовкой. Анну, ту, которая в платье в цветочек, за незначительное нарушение режима привели в комендатуру. Там ей предложили стать осведомителем, особенно следить за своим мужем, тем рабочим парнем, который хотел строить социализм.

Разыгрываются трагедии, рушатся семьи и дружбы. В последней серии действуют только немцы, вернее те, в кого они превратились, индуцированные жестокостью русских. Правда, время от времени забегает тот безжалостный русский офицер, он старается взбодрить немцев: «Вы должны всё делать для того, чтобы прославлять СССР». Муж Анны, простой парень, в отчаянии. Его идеалы рушатся. Молодой еврей, который всю войну провёл в подполье, радуется, что теперь не надо прятаться. Но ему суждено погибнуть, естественно, от рук испорченных русскими немецких пограничников. Сами сюжетные линии в этом фильме ничем не отличаются от показанных в других сагах подобного типа. На них даже не стоит останавливаться. Главное здесь – мощный идеологический концепт, ради которого и было всё затеяно. В течение всех фильмов трилогии зрители наблюдают дихотомию в различных сферах – свобода и равенство, любовь и лояльность, традиция и будущее без традиций. Вложены огромные деньги для того, чтобы построить матрицу текущего момента, в которой обозначены приоритеты демократического западного общества, которые должны перевесить силы зла, сосредоточенные в Советском Союзе и теперь, в его наследнице – России.

Ревизия истории происходит под трансатлантическим патронатом. Это не просто бросается в глаза, это кричит. Исполнители заказа канала ZDF, условно дети и внуки нацистов того времени, предстают в более человеческом виде, чем их предки, что понятно – времена уже не те. Они провозглашают несколько изменённые задачи, которые стояли перед их дедами. Теперь в духе времени: «Евреи – классные. Но коммунисты и русские – по-прежнему очень злые».

Теги: телевидение

Лев: история в картинках

Цикл Льва Аннинского "Охота на Льва", повествующий о взаимоотношениях Льва Толстого с кинематографом, повторно показанный по каналу «Культура», вызывает вопросы с самого начала. Толстой - велик, с этим не поспоришь. Но говорить о Толстом и кино как о двух равновеликих явлениях – это преувеличение. Всё-таки отождествлять Толстого и совесть, Толстого и жизнь, Толстого и литературу – довольно большая натяжка. Думается, что и сам Лев Николаевич этому бы воспротивился. Толстой – не Бог литературы и не хозяин её, а великий мастеровой, работник. Поэтому бесконечное повторение «великий старец, великий старец» коробит и раздражает. Старчество – это не из области литературы, это религиозная традиция, отношение к которой Толстого также известно. Попытка превратить его в мерку для всякого эстетического явления, в нечто недосягаемое и богоподобное уже с самого начала задаёт неверный тон всему циклу. Вместо размышлений о взаимоотношениях художественного образа и визуального ряда – шкалирование: кто выразил Толстого более? Вместо разговора о диалоге литературы и кино поиски диалога с Толстым. Вместо последовательного доказательства с самого начала – предвосхищение итогового вывода: «Сравняться с Толстым и исчерпать его глубину кино не сумело». В итоге, просмотрев весь четырёхчастный цикл, чувствуешь в какой-то степени разочарование. Цикл сводится, в сущности, к истории экранизаций, к простой оценке их качества, их аутентичности. Аутен­тичности кому, чему? Аннинский говорит, что Толстому, а надо бы художественному слову. Ведь определённые фрагментарность и узость экранизаций А. Зархи, М. Швейцера и С. Бондарчука не от того, что они не столь богоподобны, как Толстой, но от того, что искусство слова само по себе могущественнее искусства движущихся картинок.