Красавчик - Леонард Пирагис

«Схожу к барину, — раздумывал Митька. — Узнаю у него, может, что-нибудь, и если Мишку застремили, то сам засыплюсь… Черт с ними… Из тюрьмы и снова винта нарежем… Эх, недолго на свободе пожили, Миша, Миша…»

VII

У художника

Митька с нетерпением ждал утра, чтобы отправиться к Борскому. Он не сводил глаз с отверстия пещеры, за которым светлела серая муть. Утро занималось как-то особенно лениво. Дождь прекратился, но туман, казалось, и не думал рассеиваться. Он прильнул к озеру, залил молочной массой лес и только ближайшие деревья поглядывали сквозь него какими-то бледными призраками. Митьке казалось, что совсем не дождаться ему момента, когда можно будет пойти к художнику.

По мере того, как светлела серая муть за пещерой, у Митьки созревало твердое решение во что бы то ни стало отыскать исчезнувшего друга. Он не умел тешить себя несбыточными надеждами, и был убежден, что Мишка толкается где-нибудь в местной арестантской.

Раз Красавчик арестован, то нужно было прежде и узнать, где он. Митька привык находить выход из любого положения и теперь раздумывал о том, как бы выручить друга. Митька знал, что Мишку не отправят в Петербург раньше, чем через несколько дней, и это его утешало: он надеялся, что за это время ему удастся найти способ помочь товарищу. Если же попытки не удадутся, и самого Митьку поймают, то они снова будут вместе. Один Митька не мог оставаться на свободе и все равно «засыпался» бы нарочно, чтобы соединиться с другом.

— А, так мы еще посмотрим, — хмуро ворчал Митька, — кто в дураках останется. Бегали мы из тюрем, не то, что из участков… Бороду настроим еще.

«Бороду настроить» он собирался Жмыху, которого считал виновником Мишкиных невзгод. По его мнению, только такой заклятый враг его, как сыщик, мог быть замешан в таинственное исчезновение друга.

Наконец рассвело совершенно. Туман на озере порозовел и начал таять. Постепенно вырисовывались кусты и деревья, и очертания их становились определенными и четкими… Наконец, пробился из-за леса красный луч и зажег яркий румянец на воде, заиграл на деревьях… Воздух стал чист и прозрачен.

— Пожалуй, можно пойти, не торопясь, — решил Митька.

Было очень рано, когда он добрался до поселка. Улицы были совершенно пусты. Только кое-где в садах дворники работали метлами, да мелькала белая фигура булочника со скрипучей корзиной за спиной.

Митька подошел к даче Борского. В ней не было заметно даже признака жизни. Никого не виднелось ни в саду, ни в окнах дома. Митька остановился.

— Дрыхнут все, — подумал он. — Подождать придется.

Неподалеку от дачи оказалась скамейка, и Митька присел на нее. Громадная мохнатая собака вынырнула откуда-то и подошла к нему. Митька опасливо отодвинулся, но собака и не думала открывать враждебных действий. Серьезно, деловито обнюхала она Митькину ногу, посмотрела ему в лицо большими умными и глазами и, вильнув хвостом уселась рядом. Митька осторожно прикоснулся рукой к ее голове.

— Ишь ты, какая хорошая собака…

Пес искоса следил за движениями Митькиной руки, но не противился ласке. Хвост его разметал песок на дороге.

Судя по солнцу, было не больше шести часов утра. Митьке приходилось вооружиться всем своим терпением, что бы выждать часа три-четыре. Ждать в том состоянии, в котором находился Митька, было своего рода пыткой, и он был рад обществу собаки — она немного развлекала.

Понемногу жизнь на улице стала оживляться. Проехал в красной телеге мясник, за ним зеленщик…

Звонко разнеслись в утреннем воздухе их крики:

— Мя-ясо! Мясо! Мясник приехал, господа!

— А вот зелень! Зелень и редиска молодая! Огурчики зелены! Молодой картофель!

Хлопали окна в кухнях. Высовывались заспанные лица кухарок… Из калиток дач выходили какие-то женщины с корзинами.

Митька от скуки наблюдал за всем происходившим. Его развлекали крики торговцев, забавляли женщины, торговавшиеся с ними до упаду.

— Рипа! Рипа!

Возглас привлек Митькино внимание. Финн-торговец проходил мимо с кадушкой на голове.

— Рипа живой! Живой рипа!

Голос показался как будто знакомым. Митька внимательно пригляделся к торговцу. Лида чухонца не было видно за кадушкой, а фигура не представляла собой ничего особенного.

— Все они чухны одним голосом говорят! — решил Митька и перестал интересоваться рыбаком. Его заинтересовала громадная колымага, выехавшая на улицу из какого-то переулка.

Зато чухна проявил к Митькиной особе живейший интерес. Он случайно взглянул на него и уже, казалось, не мог оторвать глаз от мальчика. Лицо его хотя и оставалось по-видимому спокойным, но во взгляде который он кидал на Митьку было что-то недоброе. Если бы Митька видел этот взгляд, то вероятно не следил бы так безмятежно за странным фургоном неимоверно скрипящим несмазанными колесами.

— Сыр… Колбаса… Масло, — прочел он надпись на стене странного экипажа и почувствовал некоторое разочарование.

Ему почему-то казалось, что в таких колымагах должны заключаться вещи поинтереснее.

Он отвернулся было от фургона со скучающим видом, как вдруг чьи-то сильные пальцы схватили его за шиворот. Митька рванулся изо всей силы, пуговица оторвалась у ворота, но пальцы не поддались. Грубая рука езде вдобавок опустилась ему на плечо.

— Попался… Попался, шортова пойка![21]

Теперь Митька узнал голос и почувствовал себя не особенно хорошо: это был тот самый рыбак который по его милости принял когда-то ночью холодную ванну.

— Попался!

Безусое лицо злобно глядело на Митьку бледными голубыми глазами. Рыбак крепко держал его одной рукой за ворот, а другой сжимал плечи с такой силой, что становилось больно.

Митька растерялся только в первую минуту. Вслед за тем к нему вернулось самообладание.

— Чего тебе нужно, чухонская образина? — дерзко спросил он. — Чего на людей бросаешься? Пьян, что ли? Пусти сейчас же.

Финн даже опешил от неожиданности. Потом покраснел вдруг и не заговорил, а прямо зашипел от злости:

— Я шухонская образина? Я пьяный? Ты шортов мальчик… Ты… Ты… О, и покажу тебе… Бутешь знал… Нет… Я тебя не пушшу… Нет… Я покашу тебе, как чужой рыпа брал, людей топил…. Покашу…

Митька понимал, что дело плохо. Что Чухонец рассвирепел и от дерзости и от неприятных воспоминаний. Однако он надеялся еще выпутаться.

— Слышишь, чухна, оставь лучше, а то худо будет! — пустил он в ход угрозу. — Пусти, говорю…

— Пустить? Нет, брат…. Пойдем к урядник… Полицая пойдем…

Это совсем не входило в Митькины расчеты… Он сделал отчаянное усилие и рванулся. Куртка затрещала по швам, все пуговицы отскочили от ворота, но руки чухонца не поддались. Неуклюжие, корявые, они точно тисками держали мальчика.

Положение становилось отчаянным. Рыбак, бранясь наполовину по-фински, наполовину по-русски, потащил Митьку по дороге, точно котенка… Спастись казалось, не было возможности. Но тут вдруг неожиданно подоспела помощь.

Собака с беспокойством наблюдала за началом сцены. Сперва она казалась равнодушным зрителем, но по мере того как убеждалась, что ее новому знакомому приходится плохо, начала обнаруживать живейшее участие. Сперва она заворчала тихонько, словно предостерегая, потом решительно придвинулась к рыбаку и оскалила зубы. Ее честная собачья натура не могла выносить насилья, и она видимо решила вступиться за слабого.

Рыбак не заметил грозных предостережений пса. Увлекшись местью, он, вероятно, и вовсе не видел собаки. Не обращая внимания на рычание и оскаленные зубы неожиданного защитника Митьки, он потащил его, захватив в охапку, словно младенца.

Этого собака не могла выдержать. Громадный детина, обижающий ребенка, в ее глазах, вероятно, казался извергом, заслуживающим наказания. Пес свирепо зарычал, двумя громадными прыжками нагнал рыбака и через секунду все трое лежали в пыли. Еще мгновение, — и Митька стремглав мчался по дороге, а чухонец отчаянно ругался…

Но недолго торжествовал Митька. Когда он хотел юркнуть в первый попавшийся переулок, какие-то фигура преградила ему дорогу, и новые руки схватили его. Митька с разбегу ткнулся в синее сукно и даже оцарапал щеку обо что-то медное…

— Куда так торопишься, братец? Погоди-ка…

Митька поднял голову и совершенно упал духом: его держал урядник.

— Так, так… Ты мне, кажись, знаком, парнишка… Ну, понятно… Ишь сам так и наскочил… Дай-ка поглядеть на тебя.

Урядник внимательно пригляделся к лицу пленника, и усмешка шевельнула его усы…

— Э, ты что за птица?.. Мы никак встречались с тобой. Ну, понятно…

Митька дико вскинул глаза на полицейского и рванулся.

— Ха… ха… — загоготал урядник, крепче обхватывая жертву, — так тебе не нравится эта кличка, а?

Митька понял, что теперь все пропало.