Чаровница (СИ) - Айна Суррэй

комнату, глядя на спящего юношу. Таави все еще отдыхал. Сильный эмоциональный шок вымотал его ни на шутку. Впервые за столько времени ему не снились сны.

С трудом открыв глаза, юноша уставился в потолок. Тепло. Светло. Тело болит… Не сон. Вставать совсем не хотелось, и сил нет. Внутри пусто, словно черная дыра открылась, всосав в себя всю материю, оставляя лишь бесконечный холод. Собственная слабость и беспомощность заставляли ненавидеть себя за то, какой он есть. Действительно никчемный, не способный помочь мачехе. Не нужно было уходить… А если бы не ушел, выжили бы ребята? Может, есть повод собой гордится? С таким трудом ему удалось добраться до Академии. Впервые ехал на аэрбордах, падал, разбивая колени и ладони в кровь, чтобы успеть на последний поезд, идущий в ту сторону, а потом еще добраться от станции до самих ворот. Таави медленно провел рукой вверх по груди, нащупав на шее бейджик-пропуск Кайла. Точно. Нужно вернуть его.

Он повернул голову, глядя на Ли Вана. Юноша сидел на стуле, закинув ногу на ногу, держа в руках книжку. На его носу красовались очки в тонкой, черной оправе, а волосы чуть ниже плеч, собраны сползшей вниз резинкой почти на самом кончике и перекинуты через плечо. Даже будучи одет в простую домашнюю одежду, Чжоу казался совсем другим, не таким, как сам цуно.

— О, ты проснулся, — Ли Ван заметил шевеление краем глаза, убирая чтиво. — Как ты себя чувствуешь?

— Разбитым и выжатым… — немного хрипло ответил Таави. Он закрыл глаза. Они все еще болели после слез. — Это ведь… был сон? — в голосе чувствовалась надежда на положительный ответ.

— Мне жаль, — Ли Ван поджал губы в тонкую полоску, замолкая ненадолго. — Другие цуно в порядке, всех распустили по домам. Больше тебе не нужно возвращаться туда. Мама не против, если ты будешь жить с нами.

— Я не могу сидеть у вас на шее… Тот храм — мой дом. Я должен вернуться.

— Агния этого не хотела, — эти слова ножом прошлись по сердцу. Таави судорожно выдохнул. Комок подступил к горлу, но плакать уже нечем.

— Я больше ничего не умею…

— Расскажешь, как попал к ним? Я не заставляю, если не хочешь.

— Ну… — Таави взглянул на Ли Вана. — Мама умерла, когда я был маленьким, вскоре после моего рождения. Папа растил меня сам. Чем старше я становился, тем сложнее приходилось. Папа был простым человеком и зарабатывал мало. Чтобы как-то выжить, мы продали квартиру и переехали сюда, в небольшой домик, принадлежащий бабушке. Она помогала в моем воспитании. В тринадцать ее не стало. После этого мы поднялись на склон помолится за ее душу у храма, и там папа познакомился с матушкой. Ей нельзя выйти, ему нельзя войти… Они встречались на границе барьера и проводили время вместе. Я не ревновал, поскольку знал, что папа меня не бросит. Вскоре он предложил ей руку и сердце, она согласилась. На тот момент настоятельницей была другая женщина, мадам Брук. Свадьба прошла внутри храма, тогда мы впервые переступили барьер. Матушка никогда не пылала ко мне большой любовью и часто унижала, но я никогда не принимал это близко к сердцу. Рядом с папой она не смела говорить мне грубых слов. А потом… спустя три года, папу сбила машина. Врачи не успели приехать. Я остался один. Спустя время оказалось, что он играл в казино и задолжал много денег. Мне пришлось продать дом, чтобы расплатиться. После этого я пришел в храм и попросил матушку принять меня в цуно. Она не хотела, но мадам Брук согласилась. С тех пор я в услужении других девушек. Нельзя сказать, что это очень сильно меня угнетало, я привык быть пустым местом. Закончил только девять классов, работал везде, где только мог, за гроши, — Таави приподнялся, свешивая ноги с кровати. — Пусть матушка никогда не любила меня, я всегда дорожил ей, как единственным членом семьи.

— Таави… — Ли Ван с трудом слушал его. Сердце сжималось от каждого произнесенного слова. Он слышал, как тяжело живется многим людям. Одно дело просто знать, а другое — видеть перед собой хорошего человека, потрепанного жизнью. — Твоя жизнь очень тяжела, но больше ты не один. Я не могу бросить человека на произвол судьбы. К тому же, мама относится к тебе, как к сыну.

— Она одна из немногих, кто всегда хорошо относился ко мне, и я очень благодарен ей за это, — Таави поднял голову, глядя в глаза Ли Вана, словно пытаясь прочитать в них, лжет он или нет. Его слова давали надежду. Как же сильно он ненавидел это чувство, но раз за разом продолжал верить в лучшее, наступая на грабли. Один раз. Последний раз. Доверится, понадеется. Юноша сжал в пальчиках край одеяла, едва улыбаясь уголками губ. — У меня ничего не осталось, и выбора в том числе. Я поверю в твою доброту… Спасибо.

— Я не хочу, чтобы ты верил мне от безысходности. Пока пусть так, но со временем ты поймешь, что никто из нас не имеет тайных умыслов на твой счет.

— О, ты проснулся, — Розабэль зашла в комнату, глядя на ребят. Сразу с души камень упал, когда она увидела более-менее живого Таави. Парень еще выглядел помято, потрепанно и убито, но не так ужасно, как вчера вечером. — Мама сварила супчик. Сможешь встать, или тебе сюда принести?

— Я дойду, спасибо, — Таави немного растерялся.

Обычно для него никто не готовил. Все ели на общей кухне, а он, на правах самого младшего, брал себе порцию позднее всех. К этому времени мало что оставалось. Юноша не голодал, нет, порции еды всегда были небольшими, ведь им с отцом приходилось экономить. Судя по его худощавому телосложению, сразу становилось понятно, как долго и как много тот недоедал. Теперь, оказавшись совсем в другом месте, ему казалось, словно жизнь должна измениться. В этом доме чувствовалась любовь, поддержка, понимание и взаимовыручка. Таави всегда считал Оливию хорошей женщиной, и, как оказалось, ее дети такие же добрые, как она сама.

Глава 5

Внезапное срочное собрание всех преподавателей заставило учеников задаться одним немым вопросом: «А на кой я сегодня вообще приехал?», ведь все дальнейшие пары отменили. Эйл и Кайл со спокойной совестью покинули территорию Академии. Не прогуливают, имеют полное право заниматься своими делами без угрызений совести. Правда, Яр в любом случае пошел бы заниматься своими делами, только испытывая дискомфорт от собственных действий. Несмотря на свою правильность, он умудрялся затыкать совесть, когда нужно.

Ребята