Сын человеческий, с илюстрациями - Мень Александр Владимирович

Простодушная женщина поняла эти слова буквально.

– Господин, – сказала она, – дай мне этой воды, чтобы мне не жаждать и не приходить сюда черпать.

– Иди, позови мужа твоего и приходи сюда.

– У меня нет мужа.

– Хорошо ты сказала: “у меня нет мужа”, ибо было у тебя пять мужей и тот, который у тебя теперь, тебе не муж. Это ты правду сказала.

Самарянка поняла, что Собеседнику открыта печальная повесть ее жизни. Ей тут же пришло в голову задать Ему вопрос о старой распре между самарянами и иудеями.

– Господин, вижу, что Ты пророк. Отцы наши на этой горе поклонялись Богу, а вы говорите, что в Иерусалиме то место, где должно поклоняться (cамаряне считали законным местом богослужения не Иерусалим, а гору Гаризим, где в IV в. до н.э. построили храм. В 130 г. до н.э. он был разрушен хасмонеями).

– Верь Мне, женщина, что приходит час, когда не на этой горе и не в Иерусалиме будете поклоняться Отцу. Вы поклоняетесь тому, чего не знаете, мы поклоняемся тому, что знаем; ибо спасение от иудеев. Но приходит час, и теперь есть, когда истинные поклонники будут поклоняться Отцу в духе и истине, ибо и Отец ищет, чтобы такими были поклоняющиеся Ему. Бог есть Дух, и поклоняющиеся Ему должны поклоняться в духе и истине.

– Знаю, что Мессия грядет, – ответила она. – Когда придет Он, то возвестит нам все.

– Это Я, говорящий с тобою, – сказал Иисус...

В этот момент к колодцу подошли ученики. Их поразило, что Учитель беседует с самарянкой. Она же, взволнованная, поспешила в город, чтобы рассказать о встрече соплеменникам.

– Равви, ешь! – предложили ученики.

– У Меня есть пища, которую вы не знаете.

Они переглянулись. Кто мог накормить Его в этом негостеприимном месте? Но еще больше удивились они, узнав, что не им, а этой простой женщине, к тому же блуднице и еретичке, Он впервые прямо сказал о Себе как о Мессии и посвятил ее в сущность вечной религии духа...

Магдала

Для Сократа женщина была лишь тупым назойливым существом, а Будда не разрешал своим последователям даже смотреть на женщин. В дохристианском мире женщины чаще всего оставались молчаливыми рабынями, жизнь которых была ограничена изнурительным трудом и домашними заботами. Не случайно в одной из иудейских молитв были слова: “Благодарю Тебя, Боже, что Ты не создал меня женщиной...”.

Христос возвращает женщине отнятое у нее человеческое достоинство и право иметь духовные запросы. Отныне ее место не только у семейного очага. Поэтому среди ближайших последователей Иисуса мы видим немало учениц, преимущественно галилеянок. Евангелия сохранили имена некоторых из них: это Мария из Магдалы, которую Господь исцелил от “семи бесов”; мать Иоанна и Иакова – Саломея; сестра Девы Марии – Мария Клеопова; Сусанна; Иоанна – жена Хузы, домоправителя Антипы[45]. Самые состоятельные из них оказывали поддержку маленькой общине.

Мария Магдалина

Однако Иисус не хотел, чтобы их роль ограничивалась этим.

При посещении Иерусалима Он сблизился с семьей некоего Элеазара, или Лазаря, который жил близ города в поселке Вифания с сестрами Марфой и Марией. Учитель любил их дом, под кровом которого нередко находил отдых. Однажды, когда Он пришел к ним, Марфа начала хлопотать об угощении, а Мария села у ног Учителя, чтобы слушать Его слова. Видя это, старшая сестра обратилась к Нему:

– Господин, Тебе дела нет, что сестра меня одну оставила служить? Скажи ей, чтобы она мне помогла.

– Марфа, Марфа, – ответил Иисус, – заботишься ты и беспокоишься о многом, а одно только нужно. Мария же благую долю избрала, которая не отнимется от нее[46].

Марфа приняла в дом свой

Поучительно, что даже противники Иисуса, хотя и видели Его в окружении женщин, не осмеливались клеветать на Него. Это одна из поразительных черт евангельской истории. “Тот, Кто однажды покорит ветер и море, – пишет Франсуа Мориак, – обладал властью воцарять великий покой в сердцах... Он усмирял начинающиеся сердечные бури, ибо иначе в Нем поклонялись бы не Сыну Божию, а человеку среди людей”[47].

Впоследствии, когда настал час испытания, первые женщины-христианки не покинули Господа, как прочие ученики. Они были на Голгофе в момент Его смерти, проводили Учителя до места погребения, и им первым была открыта пасхальная тайна...

У Марии и Марфы

Евангелие разрушило преграды, издавна разделявшие людей. Тем, кто соблюдал обряды Закона и кто не знал их, иудеям и чужеземцам, мужчинам и женщинам – каждому оно открывало дорогу в Царство Христово, где становилась второстепенной принадлежность к нации, сословию, полу, возрасту. Созерцая это чудо, апостол Павел восклицал: “Здесь нет эллина и иудея, нет обрезания и необрезания, варвара, скифа, раба, свободного, но все и во всех – Христос!”[48].

Земная жизнь и жизнь вечная

Уверенность в том, что существует иная жизнь, которая продолжается и после распада тела, была свойственна людям с глубокой древности. Такие мыслители, как Платон и Посидоний, впервые дали этому взгляду философское обоснование. Они утверждали, что наш земной путь есть лишь прелюдия вечности. Платон даже называл умение готовиться к смерти главной добродетелью мудреца[49].

Ветхозаветная религия в этом смысле представляла собой исключение. Очень долго она не находила ответа на вопрос о посмертной участи человека. В результате иудеи вынуждены были заимствовать понятие о загробном мире у других народов. Халдеям и гомеровским грекам он рисовался в виде подземной области, где тени умерших влачат полусонное существование. По этому образцу в Ветхом Завете было создано представление о Шеоле, Преисподней. Настоящее же “продолжение жизни” видели главным образом в потомках[50].

До тех пор, пока личность еще не отделяла себя от целого, от племени, человек мог мириться с идеей родового бессмертия. Но с углублением индивидуального сознания она стала вызывать протест. Вопль Иова – потрясающее свидетельство о религиозном кризисе, через который пришлось пройти Израилю. Праведники страдают, а злые торжествуют. Где же искать правду Божию? Только в потустороннем? Но этого соблазна Ветхий Завет избежал. Отказаться от веры в справедливость и благость Сущего было тоже немыслимо. Значит, благая воля Творца должна быть неисповедимым образом явлена здесь, на земле...

Таково было состояние умов в Израиле, когда около IV века до н.э. он в первый раз услышал благовестие о вечной жизни. Но не “бессмертие души” открылось ему, а грядущее возрождение, воскресение целокупного человека, когда и дух, и плоть, и все творение Божие смогут стать причастными вечности[51].

Иудейские богословы освоились со столь новым для них представлением не сразу. Автор Экклесиаста и Иисус, сын Сирахов, так и не смогли принять его. Только во II веке до н.э. оно превратилось в догмат иудаизма, составную часть его церковного предания. Впрочем, саддукеи решительно отказались переосмыслить взгляд на посмертие и сохранили прежнее понятие о Шеоле.