Конец игры - Андрей Раевский

Скрип и шуршание становились громкими, как никогда. Сфагам закрыл глаза, продолжая концентрацию. В это время карлик медленным шагом, идя, будто по полу, по стенке над головой Сфагама, приблизился и остановился, заглянув сверху в его лицо. Сфагам открыл глаза. Перед ним застыло перевёрнутое лицо карлика — безобразно сморщенное, со съехавшим на щёку глазом, редкими жёлтыми зубами, жидкими седыми волосиками, торчащими из-под скомканного колпака. Теперь, видя своего многолетнего врага ясно, как никогда, Сфагам не чувствовал ни страха, ни тревоги, ни внутренней боли.

— Ты здорово мне помогал, — тихо сказал он, — без тебя я бы не добился того, чего добился, и не понял бы то, что понял. Теперь мне тебя даже жаль.

Безобразный рот карлика растянулся в улыбке.

— Ты думаешь, моя работа была напрасной? — ехидно спросил он своим скрипучим голосом. — Как бы не так! Думаешь, ты МЕНЯ победил? Хи-хи! А знаешь, что такое твоя победа? Это значит, что я заманил тебя на середину моста. На са-амую серединку. Ты ведь искал середину, верно? Вот теперь, ты, мастер, владеющий временем и ничего не делающий зря, будешь вечно стоять на мосту между двумя берегами. Берег, где живут обычные люди — рабы мест, привычек и собственной глупости, — никогда тебя не поймёт и не примет. А берег древней мудрости тебя УЖЕ не принял, ибо ты не готов растворить свою гордую самость в безличном потоке Единого. А кто вскормил твою самость? Я! В пустой середине живёт умелая самость твоя! Привет тебе, мастер гордой пустоты, пьющий ледяную чашу одиночества!

— Когда ты успел прочесть те же книги, что и я? — усмехнулся Сфагам

— Когда успел? Уж у меня-то времени достаточно! Хи-хи-хи…

— А что если и для моей самости дело найдётся? Где-нибудь между высоким потоком Единого и миром застывших вещей. Кто запретит мне прыгнуть с твоего моста?

— Что ж, поищи, поищи! Может, и найдёшь. А я своё дело сделал. И возиться мне с тобой больше нечего. Прощай!

Карлик спрыгнул на пол, потянул коротенькой ручонкой дверную ручку и застучал деревянными каблуками по гулкому коридору.

— Я давно тебя простил, — тихо сказал ему вслед Сфагам.

Глубоко вздохнув, он, не забыв прихватить с полки яблоко, вышел через полуоткрытую дверь в коридор. Стоило почувствовать в руке знакомую форму заветного яблока, как сразу становилось ясно, куда следует идти. Надо было пройти коридор до конца и, не обращая внимания на множество дверей, спуститься по лестнице вниз. Так и было сделано.

Яркий свет, хлынувший из открывшейся двери, на несколько мгновений ослепил Сфагама. Лишь сделав несколько шагов вперёд и оглядевшись, он понял, что находится на берегу моря. Было тепло. Даже почти жарко. С моря дул лёгкий ветерок. Берег был безлюден, только далеко впереди у кромки воды виднелась одинокая фигурка ребёнка, играющего в песке. Сфагам, не торопясь, пошёл вперёд, глядя себе под ноги и наблюдая за тем, как мягкие пенистые волны смывают комья тяжёлого мокрого песка с его сапог.

Его любимым занятием возле длинного песчаного берега были воспоминания. Песок, вода и ветер хранили все картины его жизни вплоть до мельчайших подробностей. А ещё… Ещё он очень любил — и в детстве, да и много позже — рисовать острой палкой на мокром песке различные фигуры. Тренируя память и руку, он, в промежутке между накатами двух волн, быстрыми движениями наносил контуры дерева, лошади, дракона, дома, повозки и разных других существ и предметов. Было что-то завораживающее и не до конца постижимое в этом почти мгновенном рождении образов из небытия и столь же быстром их туда возвращении. Иногда на месте рисунков после ухода воды ещё оставались следы — едва заметные, стирающиеся на глазах канавки. Сфагаму казалось, что ему иногда удаётся мысленным усилием задержать их исчезновение. Кто рисует нас всех на мокром песке? Кто помнит, какой рисунок был хорош, а какой нет? И что за море слизывает эхо разрушенных форм? Вопросы, вопросы…

Мальчик, лет пяти-шести, строивший из песка огромный дворец был так поглощён своей игрой, что не обратил на подошедшего никакого внимания.

— Смотри, что я построил! — наконец провозгласил он с гордым видом, повернув к зрителю своё лицо и то, что было заметно ещё издали, стало очевидным. Мальчик был похож на Сфагама. Похож не только чертами не по-детски сосредоточенного лица, цветом глаз и густых вьющихся волос — движениями, мимикой и чем-то ещё, что нельзя описать, а можно только почувствовать.

— Ты где живёшь, мальчик? — спросил Сфагам, оглядывая берег и не видя никаких следов жилья.

— Я? Вот здесь, — мальчик указал на песчаный дворец.

— А кто твои родители?

— Отец — это ты. Ты ведь и сам знаешь, — ответил мальчик с некоторым удивлением. — А мама живёт там, — он опять показал на своё песчаное произведение. — Хочешь, пойдём туда? Ты её увидишь!

Сфагам едва удержался, чтобы не схватить этого маленького человечка на руки. Схватить, прижать к себе и не выпускать никогда-никогда, защищая от всего переполненного злом мира. Уж он-то мог бы защитить! Защитить и научить всему, всему, всему!… "Но нужна ли ему эта наука? Он, такой умный и способный, наверняка пойдёт своей дорогой. Прошли времена, когда дети, не задумываясь, шли по стопам отцов, повторяя их жизненный путь. Тогда отцы, продолжаясь в детях, извечно пребывали в безначальной и бесконечной цепи Рода. В этой цепи живые разговаривали с мёртвыми, стоя с ними рядом, и сама смерть не способна была разлучить предков с потомками. Оттого и умирать не боялись, а смерти ждали просто как успокоения.

А здесь… Что будет здесь? Если я не увижу в нём своего продолжения, то перестану чувствовать его как сына. А он перестанет меня понимать и будет прав. Он не будет слышать мои слова и будет прав. Он будет отводить глаза в сторону, отвечая на мои вопросы, и тоже будет прав. По-своему прав. Он будет решать задачи СВОЕЙ жизни. Своей, той, что между рождением и смертью, а я буду для него просто стариком, который когда-то очень давно поставил его на ноги и кое-чему научил. А если даже не так? Если он будет меня любить и слушать — это будет означать лишь то, что мне подсунули более сладкую приманку".

— Хочешь яблоко? — Сфагам протянул мальчику свою тайную святыню.

Протянутая было ручонка застыла на полпути.

— Нет, — сказал малыш с пугающей серьёзностью. — Это ТВОЁ яблоко. Мама говорит, чтобы я никогда не брал чужое.

— Но ведь я твой отец.

— Всё равно, — ответил мальчик, вновь берясь за своё дело. Было ясно, что разговор ему наскучил.

Сфагам осторожно переступил дворец и пошёл дальше по берегу.

"Вкус свободы сладко-горький — полурадость-полуболь" — вспомнилось ему начало одного из стихотворений Тианфальта, посвящённого его неродившемуся сыну. "Почему я всё вижу наперёд? За что мне это?" — думал Сфагам идя по берегу, время от времени оглядываясь на играющего мальчика. Он знал, что никогда больше его не увидит.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});