Узница. 11 лет в холодном аду - Урмила Чаудхари

И все же один раз она наконец взяла трубку. Я всхлипнула и сказала:

— Зита, намаскар, это я, Урмила.

— Урмила, намаете, как хорошо, что я тебя слышу! Как у тебя дела? Почему ты никогда не звонишь мне?

Было так чудесно слышать голос Зиты! Учитывая мое одиночество у Жестокой Мадам, она казалась мне почти родственницей или подругой.

— Я сейчас у дочери моей махарани. Твоя тетка не разрешает мне звонить тебе. Дела мои не очень хороши. Тетка часто злится на меня и обращается со мной плохо. Она не выпускает меня из дома и до сих пор мне ничего не заплатила, — с трудом произнесла я.

— О, очень жаль, — сказала Зита, — но что я могу сделать? Давай так: я поговорю со своей теткой, чтобы она обращалась с тобой лучше и отдавала тебе все твои деньги. Хорошо?

— Да, хорошо, — заикаясь, ответила я, но усомнилась, хороша ли идея, что Зита будет говорить со своей теткой обо мне. — Как дела у Паийи и Мохана? Я очень скучаю по ним, — произнесла я, и мой голос осекся.

— У Паийи и Мохана все хорошо. Паийя старательно учится в школе, у Мохана все еще есть трудности с английским. Ему после обеда больше хочется играть на компьютере, чем учить новые слова. — Она еще немного поболтала со мной, как будто ничего не происходило. Словно мы только вчера попрощались с ней.

Я почувствовала, как во мне поднимается волна разочарования.

— Я больше не могу говорить, — сказала я и положила трубку. Глубокая печаль охватила меня. Я почувствовала себя бессильной, брошенной и бесконечно одинокой.

Два дня спустя Зита позвонила Жестокой Мадам. Я слышала, как та говорила по телефону. После того как моя махарани положила трубку, она позвала меня к себе и сказала:

— Садись.

Я опустилась на колени перед ней. Уже по ее поджатым губам я поняла, что что-то не в порядке. Затем она сделала невыносимо долгую паузу. Я посмотрела на ее руки, нервно перебиравшие ожерелье и барабанившие по столу, и невольно сжалась в ожидании предстоящей грозы.

— Это звонила Зита. Значит, ты пожаловалась ей, да? Ты, неблагодарная приблудная девчонка-камалари! Дома, в твоей деревне, у тебя не хватало еды и ты бегала босиком по грязи вместе со свиньями и козами! Сейчас ты живешь в современном большом доме со всеми удобствами. Ты получаешь хорошую еду — даже пиццу, спагетти и землянику, которые ты так любишь. Ты живешь здесь вместе со мной под моей крышей. Я отдаю тебе одежду, мою одежду. Тебе нужно только пару часов в день поработать для меня, одинокой женщины, а ты еще жалуешься! Зачем ты позвонила Зите, дура? Что ты рассказала ей обо мне?

Жестокая Мадам совершенно вышла из себя, ее шея покрылась красными пятнами. Но это было еще не все. Она вошла в раж и продолжала кричать:

— Я глубоко разочарована в тебе! Ты точно такая же, как и все слуги! Ни капли не лучше и не умнее! — орала она. — Ты ленивая и неблагодарная тварь, а я уже начала любить тебя! Опять одно и то же: тхару нельзя доверять! Тхару — это крысы! Чего тебе здесь не хватает? Ну, говори! Давай, говори! — Она злобно смотрела на меня прищуренными глазами.

— Я целый день тут одна, — испуганно прошептала я.

— Что? Будь любезна, говори громче! — закричала она.

— Я почти целый день одна в доме, — повторила я. — Я боюсь оставаться одна в этом большом доме. Вы обещали мне платить за работу.

— Что? Так ты еще и наглеешь? Сначала делай хорошо свою работу и прекрати постоянно жаловаться! Значит, тебе еще и денег надо? — Она засунула руку в карман куртки и бросила мне под ноги пару купюр и монет. Так швыряют кости собакам.

— Вот тебе твои деньги! Деньги для меня — вообще не проблема, у меня их хватает! А ты делай свою работу хорошо, а не жалуйся посторонним людям, и тогда я буду платить тебе!

Она встала и повернулась ко мне спиной.

— А теперь пошла вон! Я не хочу тебя больше видеть сегодня. Неблагодарная девка-тхару

Я встала и вышла из комнаты. Деньги я оставила на полу. Мои руки тряслись, и мои колени тоже. Это мне за то, что я попросила помощи у Зиты. Стало только хуже. Как я вообще могла подумать, что это что-нибудь изменит? Теперь я больше никому не буду доверять. Это не имеет никакого смысла и в конце концов обернется только против меня.

Лишь моему дневнику я доверяла все. Я делала в нем записи, когда Жестокой Мадам не было дома. Я исписала за эти годы целых три тетради. Я писала почти ежедневно. Обо всем, что меня волновало, обо всем, по чему я скучала и тосковала. О несправедливости, об унижениях, о своих мечтах и желаниях.

Страницу за страницей я писала слова как умела — так, как они произносятся. Сначала я проговаривала слово вслух, а потом думала, как же его написать. Конечно, в моих дневниках было очень много ошибок, потому что я почти ничего не знала о правописании и знаках препинания. Но я просто выплескивала на бумагу все, что было у меня на душе: свою обиду, свое бессилие и свое одиночество.

Я придумывала свои маленькие истории. Каждая такая история — это бегство от повседневности. Истории, в которых я была свободной, в которых ходила вместе с другими детьми в школу, в которых у меня были друзья. В своем дневнике я давала отпор Жестокой Мадам и откровенно высказывала ей свое мнение. Я говорила ей, что несправедливо обращаться со мной как с рабыней. Я говорила, что она самодовольная и злобная женщина, что я буду защищаться и что она должна быть со мной осторожна, потому что однажды я вернусь и потребую справедливости.

Я придумывала себе истории и песни. С самого детства я всегда много пела. В моей культуре песни являются частью повседневной жизни. Женщины поют, когда молотят рис, когда стирают белье на берегу реки или у водокачающего насоса, когда возвращаются из леса с большими охапками зелени для корма. Когда они чистят овощи или когда погоняют домашних животных. Песни и танцы, конечно же, являются неотъемлемой частью всех праздников.

Вопреки тому или, может быть, именно потому, что я уже так давно была вдали от своего дома и своей деревни, я часто пела наши песни. Чтобы не забыть их, а также для того, чтобы не чувствовать себя одинокой. Кроме того, я придумывала себе новые песни. Так я проводила время.

Дневники я прятала под циновкой в одной из комнат, предназначенной для слуг, и каждый раз молилась, чтобы Жестокая Мадам их не нашла. Ведь тогда это был бы самый черный день в моей жизни. Кто знает, на что была способна эта жестокая женщина с каменным сердцем!

ЧАЙ ДЛЯ ДАЛАЙ-ЛАМЫ

Поскольку я все еще оставалась единственной служанкой в ее доме, и, как и раньше, боялась спать в одиночку в подвале, Жестокая Мадам разрешила мне спать в коридоре перед кухней. Однако это означало, что я имела право расстилать там свою циновку, на которой спала, только после того, как уходил ее последний гость. А гости у нее бывали часто. Иногда мне неожиданно приходилось готовить еду на ужин для восьми, пятнадцати, а то и двадцати человек. Тогда она звонила сторожу, тот приходил ко мне и докладывал: «Сегодня вечером мадам ожидает гостей. Ты должна приготовить то и это…»

Многие важные политики, государственные деятели, артисты, банкиры и бизнесмены приходили на эти вечеринки по ее приглашению. У нее бывал бывший премьер- министр — друг семьи, я также видела у нее других разных министров и управляющих отелей.

Обычно Жестокая Мадам хотела произвести на них впечатление европейскими или иностранными блюдами. Она давала мне какие-то странные рецепты, которые она увидела по телевидению или вычитала где-то в глянцевых журналах. Тогда она гордо повторяла:

— Я всегда хотела быть особенной. Не такой, как остальные, более экстравагантной и оригинальной. В Непале везде подают одни и те же блюда — бхал бхат, момос, а я этого уже видеть не могу! Надоело!

Так что мне приходилось готовить блюда по этим иностранным рецептам: то рыбный суп с кусками рыбы и сплошными костями, то седло ягненка или целую запеченную курицу. При этом я никогда раньше ничего подобного не делала. Это было непросто — готовить все эти блюда, если раньше их никогда не видел и не пробовал. Я не знала, например, как вынуть внутренности из курицы. Я беспомощно стояла над поваренной книгой, которую давала мне Жестокая Мадам.

Сама я вегетарианка. Мне было до тошноты противно залезать рукой во внутренности курицы и вырывать оттуда сердце и печень. Но другого выбора у меня не было. Я закрывала глаза и пыталась сделать это вслепую.

Не все ее желания я могла исполнять. Некоторые вещи у мне просто не получались. Ягненок, запеченный в духовке, оказался слишком жестким и снаружи обгорел почти до черноты. Суп из рыбы тоже никуда не годился, он отдавал гнилым запахом. Гости отставили свои тарелки, почти не прикоснувшись к еде. За это я получила от Жестокой Мадам выговор, выслушала злобные угрозы и целые ругательные тирады.

— Эта девчонка- тхару и вправду слишком глупа для всего этого. Она действительно ничего не умеет! — возмущалась она перед своими гостями.