Всадник на белом коне - Теодор Шторм

— Это морские черти, — прошептала она сквозь пальчики, — морские черти!

Хауке покачал головой.

— Да нет же, Винке! Это не русалки и не морские черти. Ничего такого и на свете нет; кто тебе про них рассказал?

Винке взглянула на него тупо и ничего не ответила. Он ласково погладил ее по щеке.

— Погляди-ка туда опять! Это всего лишь бедные голодные птицы! Видишь, как теперь вон та, большая, распростерла свои крылья. Они охотятся за рыбой, которая подплывает к трещинам, там, в тумане.

— За рыбой, — повторила Винке.

— Да, дитя; все это такие же, как и мы, живые твари. И нет ничего иного, только Всемогущий Бог повсюду!

Но маленькая Винке упорно смотрела в землю и даже дыхание затаила; казалось, дитя насмерть перепугано. Пожалуй, так оно и было; отец окинул ее внимательным взглядом, а затем наклонился и заглянул в лицо, но девочка замкнулась в себе. Он взял дочь на руки и сунул ее застывшие ручонки в свою большую, теплую шерстяную рукавицу.

— Малютка Винке, — сказал он, но та не вняла теплоте, скрытой в его словах, — я тебя согрею! Ты ведь наше дитя, наше единственное дитя! Ты ведь нас любишь!

Голос его прервался, но девочка ласково прижалась головкой к отцовской грубой щетине. Мирно возвратились они домой.

После Нового года пришли в дом и новые заботы; смотритель заболел болотной лихорадкой, да так сильно, что был уже почти на краю могилы; после того как Эльке выходила его, он восстал с одра совершенно другим человеком. Слабость тела перешла и в душу; и Эльке с тревогой смотрела, с какой легкостью он теперь всему радовался. И все же к концу марта ему вновь захотелось оседлать своего сивого и проехаться вдоль плотины; день был на исходе, и солнце, с утра ярко сиявшее, окуталось дымкой.

За зиму случилось два наводнения, но не слишком значительных. Правда, там, на другой стороне побережья, на одном из островков утонуло стадо овец и оторвало кусок прибрежной полосы; но здесь, на этой стороне и на новом коге, стихия не причинила никакого серьезного вреда. Однако в последнюю ночь бушевал шторм, и Хауке теперь хотелось собственными глазами осмотреть плотину. Смотритель уже обогнул юго-западный угол плотины и убедился, что стены тут устояли против напора волн; когда же он добрался до северного угла, туда, где новая плотина упиралась в старую, то и там стены новой остались неповрежденными; однако в месте, где течение когда-то достигало старой плотины и затем бежало вдоль нее, был разорван и смыт довольно обширный кусок дерна, а в стене плотины появилась промоина, сквозь которую виднелась теперь путаница мышиных ходов. Хауке соскочил с коня, чтобы вблизи осмотреть повреждения; мышиные ходы, почти неприметные, угрожающе уходили вглубь. Смотритель перепугался; при строительстве новой плотины следовало проявлять особую осторожность; и если тогда что-то было упущено, теперь следует это наверстать! Скот еще не выгнали на пастбище, трава еще непривычно редка, и, куда ни взглянешь, повсюду дико и пустынно. Хауке вновь сел на коня и поехал дальше по побережью; начался отлив, и потому можно было различить русло, которое течение проложило сквозь ил с северо-западной стороны к старой плотине; однако на всем протяжении своего пути он видел, что плавный профиль новой плотины отразил натиск волн. Смелые замыслы зароились в душе смотрителя; надо не только укрепить старую плотину, придав ей мягкий профиль; но прежде всего нужно отвести опасный ток воды, построив запруду или частокол, переплетенный прутьями. Хауке проехал еще раз вдоль новой плотины вплоть до ее северо-западной стороны и затем обратно, не отрывая взгляда от четко обозначенного в илистой почве русла, вновь проложенного течением. Конь рвался вперед и бил копытами, но всадник сдерживал его, желая ехать медленно, чтобы улеглось возраставшее в душе беспокойство.

Если бы вновь случился сильный шторм с наводнением, как в 1655 году, когда невозможно было и пересчитать затонувшего имущества и погибших людей, старая плотина наверняка бы не выдержала. А ведь такое может повториться! Всадника пробрал озноб: но что следует тогда предпринять? О, тогда остается только единственное средство, чтобы спасти старый ког, имущество и человеческие жизни!.. Сердце Хауке замерло, и он почувствовал головокружение, чего с ним никогда не бывало прежде; сам бы он ни за что не посмел это выговорить, но некий внутренний голос сказал твердо: «Твой ког, ког Хауке Хайена, придется покинуть и сделать пролом в новой плотине». Мысленным взором смотритель видел, как в пролом врывается вода и над травой и клевером разливается соленая пена. Шпоры впились в бока белого коня; пронзительно заржав, скакун стрелой понесся вдоль плотины и затем по направлению к насыпи, на которой располагался дом смотрителя.

Встревоженный и полный неопределенных планов, Хауке вернулся домой. Он бросился в свое любимое кресло; но когда в комнату вошла Эльке с дочерью, встал, поднял дочку на руки и поцеловал, отогнав при этом парой легких пинков желтую собачонку.

— Мне нужно еще раз отлучиться, поеду в деревню, загляну в трактир, — сказал Хауке и снял с крючка висевшую за дверью шапку, которую только что туда повесил.

Жена озабоченно взглянула на него.

— Что ты хочешь узнать в деревне? Скоро уже вечер, Хауке!

— Кое-что о плотине, — пробормотал он. — Я встречусь там с уполномоченными.

Эльке шагнула за ним вослед и сжала руку мужа, стоявшего уже в дверях. Хауке Хайен, который прежде все брал на себя, жаждал теперь услышать слово тех, чьим мнением когда-то пренебрег.

В зале, за карточным столом, сидели Оле Петерс, еще двое уполномоченных по плотине и один из жителей старого кога.

— Ты пришел с побережья? — спросил Оле Петерс, взял половину карт и вновь швырнул на стол.

— Да, Оле, я как раз оттуда, — подтвердил Хауке. — Выглядит довольно плачевно.

— Плачевно? Ну, одна-две сотни кусков дерна и одна фашина[61] обойдутся не так уж и дорого; я сам был там сегодня днем.

— Тут дешево не отделаешься, Оле, — возразил смотритель. — Течение снова будет подтачивать плотину если не с севера, так с северо-запада.

— Ты мог бы оставить его на прежнем месте! — сухо возразил Оле.

— То есть новая плотина тебе не по нраву, оттого ей и быть не следует, — заметил Хауке. — Что ж, тебе же хуже. Но мы должны поставить ограду из кольев, чтобы защитить старую плотину. Клеверные пастбища на новом коге возместят нам все сторицей.

— Что ты говоришь? — воскликнули уполномоченные. — Ограду из кольев? И сколько же рядов? Может, хватит вводить нас в расходы?!

Нетронутые карты лежали на столе.

— Я скажу тебе, смотритель! — снова заговорил Оле Петерс, упираясь обеими ладонями в стол. — На новый ког, который ты нам навязал, уходят все наши средства! Новая, широкая плотина стоила непомерного труда и затрат, а теперь, выходит, необходимо чинить и старую! К счастью, дело обстоит не так уж плохо; на этот раз она выстояла, и так будет и впредь. Оседлай утром своего сивого и взгляни еще раз.

Мирное, домашнее настроение Хауке тут же улетучилось; слова, которые он только что услышал, означали, что упорное противостояние между ним и другими жителями сохранилось по-прежнему. Но при этом Хауке почувствовал, что ему недостает прежней силы.

— Я поступлю по твоему совету, Оле, — сказал он. — Но, боюсь, завтра найду там все то же, что и сегодня.

Ночь Хауке провел беспокойно — ворочался на подушках и не мог уснуть.

— Что с тобой? — спросила его Эльке, все более тревожась за мужа. — Если что-то тебя заботит, расскажи! Между нами ведь всегда так было.

— Ничего особенного, Эльке, — попробовал успокоить жену Хауке. — Старую плотину, возле шлюзов, нужно немного починить; ты же знаешь, я всегда обдумываю такие дела по ночам.

Более он ничего не сказал; ему хотелось остаться независимым; трезвый взгляд и сила духа, неизменно присущие Эльке, подсознательно воспринимались им как упрек в его адрес, упрек, который он пытался отклонить.

На следующее утро, когда Хауке вновь выехал на плотину, мир предстал перед ним совсем иным, нежели вчера; был полный отлив[62], около полудня, и лучи весеннего солнца падали почти отвесно на необозримую ширь ваттов; белые чайки спокойно парили в вышине, а над ними, невидимые под лазурно-голубым куполом, выводили свои вечные мелодии жаворонки. Хауке, которому было неведомо, насколько обманчивым может оказаться очарование природы, стоял на северо-западной стороне плотины и искал глазами проложенное течением новое русло, которое вчера показалось таким грозным; но под падающими с зенита лучами его нельзя было увидеть. Даже защитив глаза ладонью от слепящих лучей, Хауке не мог его различить; возможно, тени сумерек сыграли вчера с ним злую шутку: сегодня же течение едва обозначалось на водной глади. Мышиные ходы в плотине представлялись теперь Хауке значительно большей угрозой, чем проложенное течением новое русло. Правда, и тут требовалось проделать работу, но небольшую: осторожно выкопать поврежденные места и, как советовал Оле Петерс, заменить их новым дерном и укрепить фашинами.