Пресвятая Дева Одиночества - Марсела Серрано

Казалось бы, зачем Сантьяго Бланко меня обманывать, говорить, что он летит в одно место, а на самом деле лететь в другое? Но если он так поступал, значит, имел на то серьезные основания. В билете не фигурировал Пуэрто-Эскондидо, и этого было достаточно; я знала номер рейса и время вылета, поэтому ничто не мешало мне отправиться в аэропорт. У меня было столько же времени, чтобы добраться до Олимпийской деревни, сколько у него — до своего дома в Чималистаке; я собрала кое-какие вещи и даже успела перекинуться парой слов с Уго— сообщила о своих намерениях и попросила забронировать отель в городе, куда направлялась. Писатель, наверное, тоже успел попрощаться со своей женой Лупе, пребывающей в уверенности, что ее муж едет в дом на побережье, а поскольку он весьма предусмотрительно ие поставил там телефон, то он сам свяжется с ней — ох уж эти сотовые — откуда-нибудь, например из Оахаки, станет рассказывать, какие волны в Тихом океане, и у нее не будет ни малейших причин в этом усомниться.

Уже в воздухе, из осторожности устроившись сзади, в то время как Сантьяго Бланко беззаботно расселся во втором ряду, я попыталась вспомнить самое важное из нашего утреннего разговора о романе «Волчица». Снова и снова возвращалась я к фразам, которые, на мой взгляд, выдавали его с головой: «Конечно, за этой героиней стоит живой человек, что не так уж необычно для литературы… — Он сопроводил эти слова обворожительной и в то же время горькой улыбкой человека, попавшего в западню, — хотя подобный вопрос могла задать только женщина, вам не кажется? И совсем не обязательно вставлять его в интервью, достаточно моего признания, что роман помог мне воссоздать одну очень важную для меня историю, которую я хранил в тайниках памяти, никогда не предавая забвению».

А в тайниках моей памяти всплыло заявление КЛ.Авилы, сделанное ею во время одного из первых интервью, когда она еще жила в Мексике. Касаясь ее привычек, журналист спросил, хотела бы она выйти замуж за писателя. «Нет, ни в коем случае, ведь мысли передаются, как зараза, и если муж тоже пишет, его мысли будут смешиваться с моими, и мы, сами того не замечая, превратимся в плагиаторов».

Я подумала о колибри.

Мы приземлились в краю высоких облаков.

Действовать нужно было быстро, ведь если он раньше меня выйдет из аэропорта и возьмет такси, я непременно его потеряю, и эта непростительная ошибка перечеркнет все мои прежние усилия. Пусть, по мнению Уго, я ничего не понимаю в герилье, зато я дока по части слежки, и до сих пор никому не удавалось меня провести. Я постаралась быть на высоте и на сей раз, и через пятнадцать минут два такси — сначала его, потом мое — въезжали в величественный колониальный центр города Оахаки. Было уже начало седьмого, и зима не собиралась предоставлять мне слишком много светлого времени, но я была благодарна уже за то, что могла прочитать названия улиц и восстановить в памяти облик некоторых кварталов. Такси Сантьяго Бланко свернуло на улицу Маседонио Алкала, съехало с асфальта на брусчатку, затем повернуло направо и оказалось в квартале Сочимилько. За крошечной площадью с памятником и крестом виднелся старинный акведук, протянувшийся вдоль узкой улицы. Все свободное пространство под его арками было давным-давно застроено и превращено в жилища причудливых очертаний и форм. Машина проехала пару кварталов по этой улице, названной в честь Руфино Тамайо[33], как сообщил мне таксист, и начала замедлять ход, облегчив мне слежку. Остановилась она почти в конце этой необычной улицы возле одного из домов по правой стороне; вход был отсюда же, с тротуара, хотя огромные стены, за которыми ничего не было видно, тянулись еще далеко, до самого угла, и сворачивали в переулок. Пока писатель вылезал из машины с легким чемоданчиком в одной руке и матерчатой сумкой с надписью «Ганди» в другой, я успела разглядеть две вещи: огромные темные деревья за стенами и цвет самих стен. Они были голубые.

За окном моего гостиничного номера по склонам холмов Фортин раскинулись бесконечные поля. Город расположен в долине. Сейчас тот предзакатный час, когда очертания холмов становятся слегка размытыми, а Оахака погружается в белесую дымку. Ее покой стерегут монастырь и собор Санто-Доминго де Гусман. Рынок уже отшумел, и индейцы в домотканых одеждах возвращаются в селения с поклажей за спиной. Тишина окутывает глухие улочки, дома с гладкими стенами и старинными деревянными дверями, которые скрывают чью-то жизнь, уютные комнаты и маленькие дворики, сады с камнями, фонтанами и мощеными дорожками.

Я смотрю на густые кроны деревьев и вижу за ними далекую сельву— влажную и сухую, непроходимые тропические леса, горы и море. Тихая безмятежность долины, ее волнистые очертания убаюкивают, заставляют забыть, как неумолимо взбухают здесь реки, а растительность наступает, подобно полчищам врага. Я напрягаю зрение, пытаясь различить вдалеке Монте-Альбан[34].

В этот вечерний час город замирает, чествуя Пресвятую Деву Одиночества, свою покровительницу, чудотворную Деву, прославившую Оахаку. Но это блаженное состояние длится недолго: скоро зажгутся огни, и центральные улицы снова оживут, наполнятся веселым гамом.

Жизнерадостная, суеверная, прекрасная Оахака — древняя Антекера, с этого холма она кажется всесильной и таинственной.

Полагая, что Сантьяго Бланко, как и я, не сможет устоять перед чарами этой ночи, набросившей свой черный покров на город, я спустилась с холма к центру и направилась в квартал Сочимилько. Конечно, он не имеет ничего общего со своим столичным тезкой, и здесь не увидишь вереницы лодок, увитых цветами[35], хотя в этих местах, как гласит легенда, некогда в изобилии росли дикие лилии и девушки срывали их, чтобы потом поднести богам как символ своей чистоты.

Остановившись у одной из арок старинного акведука, превращенной в фасад дома, я уставилась на дверь в голубой стене и приготовилась к долгому ожиданию. Я не знала, будет ли оно плодотворным, но цель была поставлена, хотя темнота не очень-то располагала к ее достижению, а джинсовая рубашка плохо справлялась с порывами ветра. Прошел почти час, прежде чем дверь наконец открылась. Я тут же ретировалась и, миновав несколько домов, присела на красную бетонную скамью за каменным фонтаном, откуда вся улица видна как на ладони, и принялась наблюдать за ними. Я говорю «за ними», потому что Сантьяго Бланко был не один. Он шел спокойно, не торопясь, даже не подозревая, что является объектом моего назойливого внимания, правда, в первую очередь меня занимала его спутница, и, призвав на помощь все свои сыщицкие способности, женскую интуицию и даже романтический опыт, я тут же сосредоточилась на ней. Через несколько мгновений я уже не сомневалась, что это его любовница. Рядом с внушительной фигурой своего кавалера она казалась совсем маленькой. Даже просторный длинный уипиль[36] из койюче, ткани, которая высоко ценится в этих краях за естественный кофейный цвет, не мог скрыть ее худобу. Через левое плечо у нее был перекинут полосатый коричневато-белый сарапе[37]. Будь она в брюках, я бы приняла ее за парня — из-за волос, светлых и коротких, как у солдата-новобранца. Лица ее я не рассмотрела. Судя по жестам, разговор шел оживленный, видимо, им было что сказать друг другу; во всяком случае, они не походили на мечтательную пару, ожидающую откровений ночи. Они не держали друг друга ни под руку, ни за руку — у нее рука вообще была занята сигаретой, так что в какой-то момент я даже засомневалась, любовники ли они.

Они прошли по тротуару мимо фонтана, где я сидела, не обратив на меня ни малейшего внимания, хотя в этот час на улице больше никого не было. Потом свернули налево и продолжили путь по Маседонио Алькала, облегчив тем самым слежку, поскольку это большая улица, где много деревьев, машин и людей. Через два квартала, у собора Санто-Доминго де Гусман, они остановились, видимо обсуждая, куда идти дальше, и в конце концов направили свои стопы к главной площади. Но пошли туда не по прямой, а срезая путь, по узким брусчатым улочкам, которые, петляя, ведут к центру города. Даже в это время площадь бурлит, шумит и наслаждается полнотой жизни. Во всяком случае, я не заметила ни одного свободного стула на террасах кафе и ресторанов. Какой же магической силой должно обладать это место, чтобы даже январской ночью, в понедельник, притягивать к себе толпы людей? Сантьяго Бланко и его спутница остановились у лотка, на котором старый беззубый индеец разложил свои поделки, и я подошла поближе, не боясь быть узнанной: толпа растворила меня без остатка. С лотка горделиво поглядывали танцующие птицы, цветастые коты, крылатые ослы и смешные черти— все те ночные существа, в кого, по мнению изготовившего их мастера, в полнолуние могут превращаться самые обычные люди. Она взяла деревянную фигурку, изображавшую голубохвостую сирену с желто-красным детенышем на руках, и погладила ее. Тогда я впервые увидела ее лицо: ясные зеленые миндалевидные глаза, прямой нос, тонкие губы, на которых застыла мягкая улыбка. Я отметила, что она молода — больше тридцати, от силы тридцати пяти ей не дашь. Пока она искала кошелек во внутреннем кармане сумки и вытаскивала деньги, писатель не сводил с нее глаз, и она, расплатившись, тоже пристально взглянула на него. И вот тогда он ей улыбнулся: как объектив камеры навсегда запечатлевает то или иное мгновенье, так мой мозг запечатлел эту улыбку, настолько она была нежной. В сердце шевельнулось что-то вроде жалости к себе, ведь мне никто так не улыбался. Чем же эта женщина заслужила такую улыбку? Словно в ответ на мои мысли она слегка коснулась его руки, а он накрыл ее ладонь своей, сжал и тут же отпустил.