Проверка верности - Джоржетт Хейер

– Укрываются от дождя, только и всего, – проворчал он и весьма непоследовательно добавил: – Как-то видел парочку негодяев, повешенных в Тайберне[51]. Грабили почтовые дилижансы, ехавшие из Портсмута. Отчаянная публика, эти ребята.

Они оказались уже на расстоянии окрика от таинственных всадников. К ужасу обоих мужчин, группа разделилась, и трое всадников рассыпались по дороге манером, не оставлявшим места для сомнений в их намерениях.

Кучер выругался себе под нос, но, будучи не робкого десятка, принялся усиленно нахлестывать лошадей, заставляя их ускорить бег, в надежде проскочить сквозь редкую цепь на дороге. Прозвучал выстрел, и над головой у него просвистела пуля, отчего он испуганно поежился, и в следующий миг грум, побелев от страха, ухватился за вожжи и изо всех сил потянул их на себя. Второй выстрел напугал лошадей, те понесли, а пока кучер и грум вырывали друг у друга вожжи из рук, парочка одетых в грубые шерстяные накидки бандитов подскакала к лошадям и взяла их под уздцы, вынудив экипаж остановиться.

Третий головорез, крупный мужчина в маске, закрывавшей все лицо целиком, подскакал вплотную к карете с криком: «Кошелек или жизнь!» – и, нагнувшись, распахнул настежь дверцу кареты.

Горация удивленно воззрилась на него, ничуточки не испугавшись. В лицо ей смотрело дуло огромного седельного пистолета, рукоятку которого сжимала грязная лапища. Ее изумленный взгляд скользнул выше, к сплошной маске, и она воскликнула:

– Б‑боже милосердный! Г‑грабители!

В ответ на ее восклицание раздался грубый смех, и мужчина с пистолетом прорычал пропитым голосом:

– Конные чистильщики, красавица! Мы тебе не какая-нибудь пешая шантрапа! Давай-ка сюда свои побрякушки, да поживее!

– Не дам! – решительно заявила Горация, обеими руками вцепившись в свой ридикюль.

Казалось, бандит даже растерялся от неожиданности, но, пока он колебался и раздумывал, второй грабитель в маске оттеснил его в сторону и рванул ридикюль на себя.

– Хо-хо, жирная попалась добыча! – радостно завопил он, вырывая сумочку из рук девушки. – И славное колечко на пальчике! А теперь тихо, тихо!

Горация, скорее не испуганная, а разгневанная тем, что у нее отняли сумочку, попыталась вырвать у него руку, а когда это ей не удалось, залепила грабителю оглушительную пощечину.

– Как вы смеете, жалкое ничтожество! – выкрикнула она.

Своим поведением она добилась лишь нового взрыва грубого хохота и уже начала тревожиться, как вдруг чей-то голос прокричал:

– Шухер! Сваливаем живее или сейчас спалимся! Всадник на дороге!

В следующий миг прогремел выстрел, и издалека донесся топот копыт. Грабитель отпустил Горацию, раздался еще один выстрел, вокруг зазвучали крики, поднялась суматоха, и бандиты галопом умчались в темноту. Не прошло и нескольких секунд, как к карете подскакал всадник на прекрасной гнедой лошади и так резко натянул поводья, что бедное животное встало на дыбы и попятилось.

– Мадам! – резко выкрикнул вновь прибывший, после чего тоном, в котором сквозило невероятное удивление, добавил: – Миледи Рул! Святой боже, мадам, вы не ранены?

– К‑как, это вы! – вскричала Горация. – Н‑нет, я н‑ничуточки не ранена.

Лорд Летбридж спрыгнул с седла и легко вскочил на подножку экипажа, взяв руку Горации в свои.

– Слава богу, что я успел вовремя! – сказал он. – Вам более нечего бояться, мадам. Эти негодяи бежали.

Горация, несостоявшаяся героиня, весело ответила:

– О, я н‑ничуть не испугалась, сэр! Это с‑самая замечательная история, в которую я когда-либо п‑попадала! Но я должна с‑сказать, что считаю их большими т‑трусами, раз они сбежали от одного ч‑человека.

Плечи его светлости затряслись от беззвучного смеха.

– Пожалуй, они убежали от моих пистолетов, – предположил он. – А теперь, раз вы не ранены…

– О н‑нет! Но как вы оказались на этой дороге, м‑милорд?

– Я навещал друзей в Брентфорде, – пояснил он.

– А я думала, что вы отправились на пикник в Юэлл, – сказала она.

Он взглянул ей прямо в глаза.

– Я собирался, – ответил он, – но миледи Рул не присоединилась к компании.

Тут она сообразила, что он по-прежнему держит ее за руку, и отняла ее.

– Я н‑не думала, что в‑вас это заботит, – сказала она.

– В самом деле? В таком случае вы ошибаетесь.

Девушка несколько мгновений смотрела на него, а потом застенчиво проговорила:

– Вы н‑не могли бы вернуться обратно в‑вместе со мной?

Он, похоже, колебался; на губах его играла странная улыбка.

– В ч‑чем дело? – спросила Горация.

– Собственно, никакой причины нет, мадам, – отозвался он. – Если таково ваше желание, то, разумеется, я поеду с вами.

Он сошел с подножки на дорогу и подозвал грума, приказав тому сесть на его гнедую кобылу. Грум, которому явно было стыдно за свое недавнее столкновение с кучером, поспешно повиновался. Лорд Летбридж влез в экипаж, дверца захлопнулась – и через несколько мгновений карета покатила в сторону Лондона.

А внутри экипажа Горация с откровенностью, которую ее семья полагала убийственной, заявила:

– Я б‑была уверена, что вы м‑меня недолюбливаете.

– В самом деле? Но с моей стороны это было бы проявлением очень дурного вкуса, – сказал его светлость.

– Но ведь вы п‑положительно избегаете меня при встрече, – возразила Горация. – И н‑не отпирайтесь, вы сами з‑знаете, что это так!

– Увы! – ответил его светлость. – Но это не потому, что вы мне не нравитесь, мадам.

– Тогда п‑почему? – прямо спросила Горация.

Он повернулся к ней.

– Неужели вас никто не предупреждал, что Роберт Летбридж – слишком опасный человек, чтобы водить с ним знакомство?

Ее глаза сверкнули.

– Предупреждали, п‑причем неоднократно. Как вы д‑догадались?

– Здесь нет никакого секрета. Полагаю, все мамаши предостерегают своих дочек от знакомства с хитроумными мерзавцами. А я натура отчаянная и безрассудная, смею вас уверить.

Горация рассмеялась.

– Ну, если я не в‑возражаю, то почему вы не д‑должны этого делать?

– Это разные вещи, – ответил Летбридж. – Понимаете, вы – с вашего позволения – еще очень молоды.

– В‑вы хотите сказать, что я еще очень молода, чтобы быть вашим другом?

– Нет, я имею в виду совсем не это. Вы слишком молоды для того, чтобы позволить себе совершать… неблагоразумные поступки.

Она пытливо взглянула на него.

– Это будет неблагоразумно, если я п‑попытаюсь узнать вас п‑поближе?

– В глазах света – естественно.

– Мнение с‑света меня совершенно не волнует, – откровенно заявила Горация.

Он взял ее руку и поцеловал пальчики.

– Вы очаровательны, – сказал он. – Но если мы с вами станем друзьями, то свет заговорит об этом, а он не должен говорить о миледи Рул.

– Почему люди говорят и думают о вас такие гадкие вещи? – с негодованием вопросила Горация.

Он тихонько вздохнул:

– К несчастью, мадам, я создал себе шокирующую репутацию, а когда такое случается, от нее уже не избавиться. Я, например, совершенно уверен в том, что ваш достойный брат посоветовал вам держаться подальше от Летбриджа. Я прав?

Она покраснела.

– О, н‑никто не обращает ни м‑малейщего внимания на П‑Пела! – заверила она его. – А если вы п‑позволите мне быть вашим другом, я б‑буду им, кто бы что ни говорил!

И вновь он, похоже, заколебался. Теплая ручка в очередной раз сжала его ладонь.

– П‑пожалуйста, п‑позвольте мне! – взмолилась Горация.

Он сжал ее пальчики.

– Почему? – спросил он. – Только из‑за того, что вы хотите сыграть со мной? Вы поэтому предлагаете мне свою дружбу?

– Н‑нет, хотя п‑поначалу мне этого очень х‑хотелось, – призналась Горация. – Но теперь, п‑после ваших слов, у меня п‑появились другие чувства, и я не стану одной из тех ужасных особ, которые во всем видят только плохое.

– Ага! – сказал он. – Но, боюсь, у графа Рула на этот счет иное мнение, дорогая моя. Должен вам сказать, что он не принадлежит к числу моих доброжелателей. А жена, знаете ли, должна повиноваться своему мужу.

У нее вертелась на языке отповедь, что мнение Рула ее не волнует, но в последний момент она сообразила, что это будет уже верхом неприличия, поэтому ограничилась тем, что сказала:

– Уверяю вас, сэр, что Рул н‑не указывает мне, с кем дружить, а с к‑кем нет.

К этому времени они подъехали к гостинице «Геркулесовы столбы» у Гайд-парка, откуда до Гросвенор-сквер оставалось совсем недалеко. Дождь разошелся не на шутку и барабанил в стекла кареты, так что дневной свет померк окончательно. Горация с трудом различала в полумраке лицо его светлости, но вновь сжала его руку и спросила: