Виршеплет из Фиорены - Иван Владимирович Лагунин

раз я с замиранием сердца читал о могучих героях, об их яростных сражениях! Лихие схватки благородных рыцарей, искусные поединки могучих магов!..

Так вот! Со всей ответственностью заявляю. Все это — Хрень на постном масле! На что похож магический бой? Да бесы его знают! Все грохочет, бабахает, сверкает, люди орут, матерятся, пахнет гарью и дымом, а сквозь эту какофонию прорываются резкие орочьи «бархаки»…

Следующие несколько минут я пытался, как можно сильнее вжаться в придорожную пыль и, зажав уши руками, отползти куда-нить, как можно дальше.

«Ба-бах!»

Твою мать! Я с ужасом взглянул наверх и чудом успел откатиться! Какой-то магической дрянью срезало верхушку вяза, под которым я припрятал свои телеса, и эта ветка едва меня не придавила! А-а-а-а…

Я сжался комочком, зажмурился, заткнул уши и подтянул колени к лицу, пытаясь изобразить из себя пустое место.

И вдруг все смолкло. Лишь стоны раненых оглашали треклятую рощицу.

А я не мог поверить, что все еще жив. О Ушедшие, этого не может быть, но я, твою мать, живой! Жи-во-ой!

Но не успели бесы сплясать джигу в моей пустой башке, как пришла другая мысль: Аска, ты болван! Вначале узнай, чем все закончилось, а потом празднуй!

И я рискнул осторожно приподнять голову. Твою мать, лучше бы я этого не делал — лежал бы в пыли в счастливом неведении.

От всего нашего отряда на ногах осталась лишь горстка бойцов. Они жались к подпаленному Барагаве, который, опираясь на плечо Ксадара, словно ветровик махал свободной рукой, выписывая затейливые кренделя. Каркас из дрожащих, будто живых, молний, накрыл стражников. Коричневое сюрко тощего дипломированного специалиста пестрел прожженными дырами, взор пылал голубыми факелами, а за рукой тянулся тлеющий след, искристой дымкой повисающий в воздухе.

От этой картины у меня перехватило дыхание. И я не сразу понял, где же находятся наши супротивники. А они меж тем… уходили! Уходили, ядрена печень великана!

Высокие фигуры орков были уже метрах в ста от нас, когда меж ними мелькнул пестрый халат Агара, мелькнул и еще какой-то коротышка в зеленой мантии, и в нашу сторону полетели два огромных огненных шара! А-а-а-а!

Я уткнулся лицом в землю и понял, что мне уже все равно. Я смертельно устал бояться. Пошло оно все к сраным бесам!

«Ба-бах!»

Бумкнуло так, что задрожала сама земля. С бедных вязов вновь посыпался всякий хлам, а я помянул Ушедших и отрубился.

Малышка Дженни быстро забывала,

Всех тех парней, кому она давала…

Ла-ла-ла-лай, ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла.

Ла-ла-ла-лай, ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла.

Я открыл глаза и вперился в ясно-синее небо. Ни облачка, впрочем, как и всегда. Свихнувшаяся после Разлома погода подарила нашей ойкумене практически вечное умеренное лето, с редкими и короткими ливнями. Я валялся пельменем и разглядывал бесконечно-глубокую синь, в голове вертелась песенка про малышку Дженни, а мне было хорошо.

Мысли лениво бултыхались в мозговом супе и никак не желали продираться сквозь надоедливое «ла-ла-ла-ла-ла-ла» и формироваться во что-нибудь внятное…

Эх, чудесно-то как…

Неожиданно на фоне ясного неба проявилось какое-то пятно, в котором, после сосредоточенной фокусировки разбегающихся глаз, я узнал Ксадара. Он что-то покричал и исчез.

Я прислушался, но услышал только какой-то невнятный шум.

И тут мне внезапно поплохело. Ком мути поднялся из живота, я перевернулся и опорожнил взбесившийся желудок.

Твою…

И мир ожил. Стоны, брань, отрывистые выкрики Ксадара — обрушились на меня, словно водопад.

Рядом шериф, придерживал за шиворот смертельно бледного Барагаву, вокруг копошилось едва ли с пол дюжины стражников, все в разной степени порубленности. Везде трупы, похожие на спаленные нерадивым поваром, свиные тушки. А я почему-то валялся прямо в центре всего этого переполоха! Ядрены бесы, как так получилось?!

Но треклятых орков поблизости нет. А мы живы… Мы живы? О Ушедшие, живы, живы, живы! Хочется пуститься в пляс!

— Ксадар, дружище! Победа, победа, ура! Я сложу об этом песню!..

«Бац» — мне прилетела увесистая оплеуха, повалившая меня в мною же наделанную лужу. Ксадар, ты трижды траханный дашак!

— Аска, заткнись, болван! Какая ко всем Ушедшим, победа?!

— Они так торопились, что решили нас не добивать, виршеплет… — буркнул один из стражников, баюкая левую руку.

Я послушно заткнулся и отполз обратно под вязы, чей гостеприимный приют недавно, неведомо как, покинул. Привалился к морщинистой коре и принялся лихорадочно себя ощупывать. Кажется, уцелели только пятки. Без понятия, чем меня приложило, но мышцы болели так, будто их пропустили через мясорубку.

Не знаю, сколько я так, в изнеможении, просидел… Как-то незаметно я задремал. Помню только, что Ксадар пытался пристроить меня к перевязке какого-то бедолаги, но я послал этого урода к бесам. Пусть бесы сгрызут его печень, из-за этого ублюдка я едва не распрощался с жизнью!

Разбудил меня топот копыт. Я протер глаза и стал свидетелем удивительного явления, которое редко можно увидеть в нашей заднице мира. Длинной колонной, под громкое цоканье подков, попарно на рысях, в рощицу во всей красе ворвалась графская конница! Сверкали кирасы и шлемы, мелькали расписанные графским вензелем черные попоны, лязгали мечи и щетинились копья. Твою мать, как бы я хотел увидеть треклятых последковых орков насаженными на них!

То были графские наемники, на беглый взгляд — десятков пять, почти все, кто обычно пьянствовал в казармах Рома-Сатор, графского замка. Честно говоря, за всю мою жизнь, что я прожил на Ледяной Горе, кроме двух случаев беспорядков в Сантане, я не мог припомнить, чтобы они участвовали в каком-либо военном деле, акромя ежегодных базелских парадов. Чтобы они не обрастали жирком в таком спокойном месте, старый пердун регулярно менял засидевшихся наемников на новых, в избытке скитавшихся по Пограничью.

А во главе всей этой суровой братии скакал сир Далтон в рыцарском облачении. Вот уж тысячу лет не видел его в таком виде! Настоящая гора железа. И… О Ушедшие, Сервиндейл!

Сир Далтон резко поднял руку, притормаживая кавалькаду. Графские солдаты сгрудившись, вставали на стременах, силясь разглядеть место побоища. Уже через несколько секунд сир Далтон и седой маг стопорнули коней перед Ксадаром и Барагавой. Но если первый обозревал раскиданные тут и там трупы, матерясь сквозь зубы, то Сервиндейл взирал на это зрелище с откровенным изумлением.

— Брат Барагава, — облокотившись на луку седла, длинный маг недоуменно посмотрел на нашего дипломированного специалиста, — что здесь произошло? Почему Вы в таком плачевном виде?

Дипломированный специалист слабо трепыхнулся и сел, держась за голову.

— Так это вы… Вы, Сервиндейл? Вы ав… автор письма…

Выглядел Барагава отвратно. На лице подпалины, брови обгорели, в глазах смертельная усталость, а сюрко дорога прямиком на помойку, кажется, оно состоит из одних дыр. — Их оказалось двое… Двое магов… Очень… признаться, очень способных…

— Так какого хрена вы не использовали всю мощь ойкумены?! Вы же придворный маг графа Хисара…

О Ушедшие, спорю на что угодно, что если бы физиономия Барагавы не была обожжена, я бы увидел, что он покраснел до ушей!

— Мессир… у меня нет ключей… — на грани слышимости разобрал я его шепот.

Несколько мгновений Сервиндейл в ошеломлении пялился на Барагаву, а потом с проклятьем выдохнул:

— Мессир, вы идиот!

Резким движением он перекинул ноги через седло и упруго спрыгнул на землю. За ним тут же потянулся шлейф голубых нитей. Седой маг начал уже знакомое мне бесцельное, на первый взгляд, брожение.

Рядом спешился сир Далтон. Вдруг, словно вспомнив что-то, он хлопнул себя по лбу, наклонился над Бараговой, и что-то тихо буркнув, вручил продолговатый предмет.

Череп мне в глотку! Вот уж волшебство!

Я впервые видел подобное! Словно мощь Ушедших вселилась в нашего длинноносого дипломированного специалиста! Плечи расправились, подпалины затянулись, взор сверкнул, какое-то едва видимое, но прямо-таки кожей ощущаемое, марево взвилось вокруг его фигуры, уже не «тощей», а высокой и стройной. И целый