Страна Прометея - Константин Александрович Чхеидзе

под брюхом равнодушно шагавших мулов.

На высшей точке перевала проходила граница между владениями жителей селения Верхняя Балкария и владениями жителей селения Безенги. Здесь сделали привал. Абдулла, в качестве старшины только что оставленного нами селения, обратился с просьбой не отказать в последний раз на их территории принять хлеб-соль. Все тотчас же охотно согласились. Коней и мулов с отпущенными подпругами отвели в сторону, выбрали подходящую площадку, разостлали бурки и устроили таким образом привал. Абдулла распоряжался молча, но основательно. Подчиненная ему молодежь едва успевала кидаться с быстротой кабардинского коня по направлению его взгляда. Наконец, все было готово.

Присутствовавшие образовали незамкнутый круг, на почетном (верхнем) краю которого сел председатель Горского суда. Справа и слева от него разместились русские и туземцы, по старшинству. Это местничество, эта иерархия не по чинам, не по орденам, не по рождению, а по возрасту – мне кажется трогательной и справедливой. Правда, в центре сидел председатель суда, но и это справедливо, так он и был здесь центральной фигурой. Остальные же сидели по возрасту… По этому поводу не могу не вспомнить замечательного кабардинского обычая, содержащего в себе повеление: «гостю и старшим почет». Сегодня – я в твоем доме, и ты мне оказываешь почет; завтра – ты или твои родные обратятся ко мне с просьбой о гостеприимстве, и тогда я – слуга твой.

Я был однажды, уже во время гражданской войны, когда потряслись нравы, в гостях у знакомого кабардинского князя, едва ли не самого богатого во всей Большой Кабарде. И вот, поздно вечером, когда уже никого не ждали, послышался лай собак. Собаки – это электрические звонки кавказских аулов… Посланный к воротам младший сын князя вернулся в сопровождении высокого старика, никому из присутствовавших незнакомого. «Кебляга, – сказал князь, поднявшись и сделав несколько шагов навстречу. – Пусть приход твой будет благословен Богом». Старик ответил, что едет из дальнего аула в Нальчик, по делу, никого здесь не знает и просит приюта на ночь. Его тотчас же усадили, младший сын князя снял с него сапоги, помог надеть мягкие туфли, принес воды для умывания. Затем позднего гостя пригласили к столу, и никто не посмел встать из-за стола раньше, чем гость насытился и поблагодарил…

После обычных взаимных приветствий и пожеланий счастливого пути все поднялись и направились к лошадям. Через несколько минут кавалькада, имея впереди представителей от жителей аула Безенги (куда шел путь), вытянулась по узкой дороге. Абдулла, сидя на коне, делал прощальные знаки. Он возвращался обратно.

Я ехал позади других и много, много раз оглядывался назад, с сожалением наблюдая, как росло расстояние между мною и Абдуллой, которого я уже считал своим другом-кунаком на всю жизнь. Он сидел на невысоком кабардинском коне темно-гнедой масти, с ногами в белых чулках. В левой руке держал повод, а правой, с зажатой в пальцах нагайкой, упирался в бок. Его суровое усатое лицо улыбалось удивительной улыбкой. Удивительной потому, что, казалось, такое лицо улыбаться не умеет. Эта улыбка напоминала грациозную березку бог знает каким образом растущую на груди того утеса-великана, о котором писал Лермонтов. Низко надвинутая на глаза папаха бросала тень на его глаза; но я знал, что и они смеются сейчас, смеются с лукавством малограмотного, но неглупого человека. Плечи и талия Абдуллы составляли треугольник, обращенный основанием вверх. На каждое его плечо можно было бы, я думаю, посадить по человеку среднего веса и размера. Ноги Абдуллы, небрежно опиравшиеся на стремена, туго затянутые в мягкие ноговицы, выглядели так, будто они сделаны из плохого обработанного железа. И вообще весь он, коренастый, широкоплечий, с великанской грудью и руками, похожими на корни дуба – весь он был под стать окружающим скалам, столетним чинарам и многовековым башням, часто попадавшимся по дороге. Эти горы, непоколебимые в основании, созданные словно для того, чтобы поддерживать небосвод, рождают могучих людей…

Дорога делала повороты и все круче и круче спускалась вниз, в долину. Не прошло и десяти минут, как Абдулла исчез из виду. Отдохнувшие кони бодро пофыркивали, не спотыкаясь, несли нас по краю обрыва. Слева поднималась стена, справа, где-то далеко внизу, струился горный поток. Оттуда, снизу, веяло прохладой. Когда я закрывал глаза, мне казалось, что вокруг раздается невнятная, быть может, но прекрасная, потому что стихийная мелодия. Фантазия преображала горы – в стены какой-то волшебной крепости; а шум горной реки – в гулливый ропот осаждающих толп… Между тем порыв ветра принес легкий запах дыма. По-видимому, мы приближались к селению.

Селение Безенги, к которому мы подъезжали, расположено вблизи знаменитого ледника того же имени (Безенгиевский ледник считается в Европе самым большим. Не знаю, почему географы причислили Кавказ к Европе? Что касается ледника, то он, действительно, огромный – в несколько верст длиной тянется ледяная река, окаймленная струящимися камнями. Эта река имеет свои «ледяные пороги», вроде тех, какие преграждают Днепр, но с той лишь разницей, что безенгиевские пороги не клокочат, не расшвыривают волны, а вздымаются в ледяном молчании и так засыпают на многие годы. Медленная работа солнца, ветров и воды когда-нибудь изменит очертания безенгиевских порогов и водопадов. Но глазу наблюдателя они кажутся окаменевшими навеки).

Селение Безенги иначе называется Тюбенель. Это второе наименование кажется мне столь же милым и ласковым, как и первое. Однако более распространенным является первое название, им я и буду пользоваться.

Из всех горских обществ (я уже упоминал некоторые из них, например, Верхне-Балкарское, Хуламское. К этому списку надо прибавить описываемое сейчас Безенгиевское. А сверху того имеются еще Нижне-Балкарское, Чегемское, Урусбиевское и др. С некоторыми из них мы еще встретимся на протяжении рассказа. Самое маленькое – Безенгиевское общество. Понятно, почему оно меньше других. Во-первых, ущелье, в котором расположено Безенги, ýже других ущелий и ближе к Кавказскому хребту. Близость к снегам, к вечным льдам делает безенгиевский климат более холодным. Во-вторых, сообщение Безенги с другими аулами более затруднено, чем сообщение остальных обществ.

Безенги, как и каждое из упомянутых горских обществ, состоит из одного главного и нескольких второстепенных поселков. В главном поселке находятся мечеть и сельское правление. В последнее перед войной время в некоторых обществах появились небольшие лавчонки, миниатюрные горские «Мюр-Мюрелизы»[37]: в них можно было найти все, начиная от керосина и соли и кончая табаком, порохом, шелковыми платками. Главный поселок расположен непременно на реке. Вдоль реки поставлены примитивные мельницы, состоящие из двух жерновов; причем на верхний из них падает струя воды прямо из несущегося горного потока. Никаких особых запруд делать не приходится, сила течения необычайна…