Моя любимая Эми. История о том, как я дважды потеряла свою дочь - Дженис Уайнхаус

коробки. «Окей, мам, поехали», – сказала она, запрыгнув на переднее сиденье. Вот и все.

Эми рассказывала эту историю в одном из своих ранних радиоинтервью. Она легла в основу песни «Take The Box», написанную уже после подписания контракта на запись в 2002 году и вышедшую вторым синглом с ее дебютного альбома. Эми утверждала, что приехала к Крису на черном такси и вручила ему коробку. Ну что за выдумки! Ясное дело, буржуазная поп-дива не могла признаться, что к Крису она приехала на мамином «Ниссане Черри», который ждал ее у обочины с заведенным двигателем.

Ник Годвин и Ник Шимански, казалось, быстро уловили суть Эми. Ей платили за то, что она развивает свой талант. Сюда входило создание песен и записи в студии. Кроме того, Эми вечно опаздывала в студию, а по приходе бродила туда-сюда без дела или занималась чем-то другим. Если ей нужно было явиться вовремя, а она задерживалась, ее менеджер звонил Синтии. Они сообразили, что бабушка была единственным человеком, который мог управлять Эми. Синтия много раз указывала ей верный путь.

В конце концов было решено: если Эми не идет в студию, то студия пойдет к Эми. Однажды днем грузовик с музыкальной аппаратурой появился около нашего дома на Гилдаун-авеню. Люди начали выгружать все в синюю комнату Эми. Там были микрофоны, магнитофоны, различное оборудование для записи и куча коробок. Так они пытались заставить ее работать над свежим материалом и выдать демозаписи, которые могли бы заинтересовать лейбл. Оборудование установили в углу комнаты. Знала ли я, что кто-то приедет? Конечно, нет. «Ой, это просто знакомые ребята, мам. Они заносят кое-что ко мне в комнату». Но даже гора аппаратуры в комнате не смогла заставить Эми работать усерднее. Лучше всего у нее получалось писать спонтанно, без дедлайнов и без дышащих в затылок людей с лейбла. Эми и Джульетт часами просиживали в комнате, но писала Эми лишь тогда, когда никто на нее не давил.

Летом 2001 года, когда Эми сконцентрировалась на музыке, мы с Тони решили поехать на отдых в Италию. Во время сборов я чувствовала себя морально уставшей, но физически была в порядке. Двумя годами ранее я начала посещать психотерапевта Джеки Льюис, которого мне порекомендовала моя подруга Пенни. Признать то, что я не радуюсь жизни, стало для меня важным шагом. Мои отношения с Тони продолжались, но в них определенно чего-то не хватало, хотя мы и пробыли вместе еще семь лет. Управляться с Эми и иметь полноценную работу было сложно, и мне стало трудно отделять важное от мелочей. Я не из тех, кто спокойно признается в эмоциональной слабости, но за те годы внутри столько всего накопилось, что я сбилась с пути и как мать, и как личность.

Иметь друзей, которым можно выговориться, – это чудесно. Как и занятия йогой, которой я до сих пор занимаюсь по четвергам. Если честно, то тогда йога стала для меня настоящей отдушиной. Каждую неделю ровно на час я вновь ощущала себя спокойным и более уравновешенным человеком, пока трудности Эми продолжали виться вокруг меня. Тогда именно Джеки поработала со мной и помогла осознать, что я должна отступить и передать Эми бразды правления собственным поведением.

Когда Эми подписала контракт с Brilliant 19, она словно успокоилась. Казалось, она наконец нашла свое место. Я ослабила хватку. Это было даже труднее, чем вечно волноваться за нее. Проще сказать, чем сделать. Тогда я еще не знала, что через несколько месяцев мое собственное выживание будет зависеть от расслабления.

Как только мы с Тони сели на самолет в Лутоне, чтобы отправиться в Неаполь, я почувствовала неладное. Тогда кругом гулял кишечный вирус, и я провела три часа полета в обнимку с унитазом лайнера. После приземления мне понадобилась помощь, чтобы спуститься по трапу, потому что у меня кружилась голова и я едва держалась на ногах. Должно быть, это вирус. Но этот вирус мучал меня все десять дней отдыха.

В день нашей экскурсии в Помпеи я так ослабла, что не могла есть. Весь день я делала вид, что все нормально, но мне было плохо и я не чувствовала вкус еды. Возвращение в Англию стало большим облегчением. Но и тут мне понадобилась помощь, чтобы выстоять очередь в автобус. У меня начались постоянные пульсирующие головные боли, а через пару дней, уже на Гилдаун-авеню, я потеряла сознание в гостиной. Внезапно мои ноги стали ватными и я почувствовала, как мои конечности потянуло вниз. Когда я очнулась, мое сердце стучало, словно сумасшедшее. Что это, черт возьми, было?

Я записалась на прием к своему врачу на утро 11 сентября. Есть дни, которые я вспоминаю, словно отрывки из фильма ужасов. Тот день был именно таким – из-за атаки на Всемирный торговый центр. В утренних новостях показывали, как дым клубами валил из башен-близнецов. Казалось нереальным, что подобная трагедия произошла в Нью-Йорке, в городе, где я родилась, который был мне дорог. Я ехала на прием, слушая радио, и не отрывалась от новостей. Люди на улицах и в коридорах операционных только об этом и говорили. Я отчетливо помню шок и помешательство, охватившие весь город. Когда я пришла к врачу, стало ясно, что впереди меня ждет другая трагедия. Никакой террористической атаки. Никакой глобальной катастрофы. Просто маленькая личная беда, перевернувшая мою жизнь с ног на голову.

Врач предположил, что у меня может быть болезнь Меньера – редкое заболевание внутреннего уха. Диагноз мог объяснить головокружения, тошноту и потерю равновесия. Если болезнь подтвердится, то ее можно будет контролировать, объяснил мне врач. Он все же отправил меня на дополнительные анализы в Главную больницу Барнета: ставшее привычным ощущение покалывания в теле, появившееся перед тем, как я потеряла сознание, могло быть симптомом рассеянного склероза.

Я смиренно приняла все новости, но все же была напугана. Я безостановочно прокручивала слова своего врача, которые он произнес через пару лет после рождения Алекса. «Не переживайте, Дженис, вряд ли это рассеянный склероз, – сказал он. – Вы бы чувствовали себя куда хуже и сидели в инвалидной коляске». Проявлялись ли симптомы все эти годы? Неужели я просмотрела их, не обратила внимания на непомерную усталость и приняла ее за следствие своей занятой жизни? Или я неосознанно отталкивала любые мысли о чем-то серьезном? Не знаю до сих пор.

Спустя двадцать лет я твердо решила выяснить, что со мной происходит. Я должна была подготовить себя к борьбе с любой настигнувшей меня напастью. Уже через несколько месяцев мне пришлось сдавать гору анализов, однако моя болезнь проявила себя в полной мере лишь спустя два года.

Глава 6. Frank

Весной 2002 года, после того как Ник Годвин из Brilliant 19 заверил, что контракт на запись ей обеспечен, Эми начала работать с продюсером из Западного Лондона по имени Major. На тот момент контракта на руках еще не было, но EMI Music Publishing Ltd уже хотели показать миру растущий каталог ее композиций, и в апреле сделка была заключена. К тому времени у 18-летней Эми имелось 27 песен, но лишь три из них – «Amy, Amy, Amy», «You Sent Me Flying» и «What Is It ‘Bout Men» – вошли в дебютный альбом.

Первый аванс от EMI она получила 21 мая – ошеломительный чек на 73437 50 фунта. Никто из нас в жизни не видел таких денег, и именно тогда я осознала, что в музыкальной индустрии действительно играют по-крупному.

Эми уже успела нанять бухгалтера – молодую, двадцати-с чем-то-летнюю девушку по имени Маргарет