Газета Завтра 490 (15 2003) - Газета Завтра Газета

Закурив, Аня пожала плечами.

- То ли курю, то ли радио слушаю, - съязвила она, подозрительно разглядывая мою сигарету.

Это еще одна особенность Лютова, где, помимо классического ярославского "оканья", в бытовой речи употребляется немыслимое количество поговорок и словесных оборотов. Они органично вплетаются в общий диалоговый рисунок, наполняя его поистине глубоким смыслом, и придают определенный колорит. "Народная мудрость" для Лютова - не просто красивое словосочетание, а поэзия, воплощенная в жизнь.

Когда мы, тужась, изучаем "верши" англоязычного сленга, и московские бабушки в метро многозначительно произносят режущее ухо "вау!", когда наши подростки, не справляясь с жесткой атакой МТV, начинают забывать родной язык, в Лютове люди говорят по-русски. Их словесные обороты впитываются с молоком матери, а их употребление возведено в ранг повседневности. Поэтому-то и посмеивались надо мной селяне, когда я, как мальчишка, радовался, глядя, как распухает от накопившегося материала моя записная книжка.

Дядя Дима лукаво смотрит на меня, когда я пытаюсь доказать ему, насколько важно сейчас сохранить русский язык в его целостности и многообразии.

- Тебе бы вставить три пера и был бы ты жар-птицей, - вздыхает он и, сплюнув на землю желтой никотиновой слюной, добавляет. - И где же ты спишь, что тебя до сих пор не украли?

Дядя Дима слывет в Лютове этаким самородком, в былые времена работал в отделе пропаганды в колхозе, теперь вот на пенсии, что, впрочем, не мешает ему трудиться на ферме.

- А что поделаешь, пенсия полторы тысячи, а у меня жена, внуки. Огород вот имеется, так что от скуки не помрешь. Есть ради чего жить. А то, что государство забыло о нас, это обидно. Вот во что колхозы превратили, смотреть противно. Вот говорят: фермерство, фермерство. Господи, да на Руси испокон веков общиной жили! Русский человек он ведь что? Он добродушный, не злой. Порой за свою добродушность и платится. Вот, положим, лет семь назад к нам в Лютово беженцы с Кавказа понаехали. Ну, приехали, живите, мы всех рады принять. А они кредитов понабрали да льгот всяких - и через пару месяцев назад смылись в родные края. Так мы же к ним всей душой, а они? Вот сосед у меня был, чеченец Аслан. Вроде хороший такой парень, семейный, работал, скотину кой-какую разводил. А потом хозяйство свое расширил, начал работников нанимать, сам уже не справлялся. Так нет, чтоб по-людски, он с ними, как с батраками. Ходит этаким барином, указания дает, оскорбляет, девок наших щупает. А года два назад съехал, взял ссуду в банке - и ищи его теперь как ветра в поле, а всех коров своих под нож пустил. Нет чтобы колхозу продать. Не по-людски это, не по-людски...

Сегодня дядя Дима был на редкость разговорчив и живо беседовал на различные темы, в каждой из которых, будь то политика или животноводство, он считал себя докой. Поведение его было вполне оправданно, сегодня давали зарплату. Как школьница на первом свидании, он нервно смотрел на стрелки часов, лениво бороздящих простор циферблата, ожидая искомого.

После зарплаты народ уверенным шагом потянулся к магазинам. В Лютове их два. Коммерческий и сельпо. Народ, несмотря на дороговизну, предпочитает отовариваться в первом, где, по и их словам, "и товар посвежее" и "выбор побольше".

- У нас и магазины особенные, - не без гордости заявляет дядя Дима. - Вот у вас, в Москве, что на прилавке, то и в продаже.

- Ну

- Антилопа гну, в Африке водится, знаем. А у нас, вон, к примеру, портвейн "Кавказ", он стоит, и ценник на нем повешен, а в продаже нету. Почему, спросишь? А вдруг ревизия какая нагрянет, ассортимент проверять станет. То-то же.... Другой мир, сынок. У нас и девки лучше, работящие, румяные. А у вас на всю Москву одна девственница, и та Новодворская. Так что перебирайся к нам, у нас и женишься, у меня и девчонка на примете есть. Устрою на ферму или на пилораму, работать будешь. А там квартиру ведомственную дадут, детишки пойдут. В общем, не пропадешь.

Воодушевленный подобными перспективами, я долго не мог заснуть, рисуя в голове сочные картины грядущей моей жизни в Лютове, лишь дядя Дима, храпящий по соседству, и неизбежность моего скорого отъезда рассеивали призрачную пелену моих мечтаний.

Уезжал я из Лютова под вечер. Дядя Дима проводил меня до моста.

- Дальше ты уж сам, поди, запомнил дорогу. Вот тебе гостинец, жена передала, - при этом он извлек из сумки литровую банку соленых груздей. - Грибы нынче не уродились, это из старых запасов.

Я замешкался.

- Да неудобно как-то

- Бери, - срезал меня дядя Дима, и окинув взглядом окрестный лес, произнес - Эх, хорошая ведь страна, да только не тем досталась.

 

ГУСАР-БОГОХУЛЬНИК

15 апреля 2003 0

16(491)

Date: 15-04-2003

Author: Анатолий Задорожний

ГУСАР-БОГОХУЛЬНИК

Странно было читать в газете "Завтра" интервью с "бедным гусаром" С.Садальским. Оставлю в стороне и содержание, и стиль большинства его высказываний. Но одно из них меня, да, наверное, и многих православных русских людей, заставляет высказаться. Цитирую: "…как зажигаются свечи на Пасху. Входят три священника — мулла, раввин и православный священник, из гроба Господня начинают бегать шаровые молнии, и они ваткой зажигают огонь". Когда читаешь такое, становится не по себе. Почему ламу и шамана не пригласили, согласно основополагающим принципам экуменизма?

Специально для г-на Садальского сообщу: на протяжении многих веков благодатный огонь Великой Субботы у Гроба Господнего нисходит исключительно на молитвенный призыв Иерусалимского ПРАВОСЛАВНОГО Патриарха. Ни исламские, ни иудейские священники, ни представители каких бы то ни было иных религий (католики, протестанты, монофизиты и т.д.) к этому Чуду отношения не имеют.

В середине XV века (1438-1439 гг.), практически сразу после заключения Флорентийской унии, пал великий Константинополь, и Святая София вместо Света Нетварного вот уже пять с лишним веков осенена "лунным" светом мусульманских полумесяцев, венчающих величайшую православную святыню вместо крестов. Такой (нет слов) оказалась цена отступления православной Византии от веры, цена ее страха и гордыни. Вечная память.

Уверен, что печальная судьба Византии могла постигнуть и весь православный мир, если бы не произошел отказ нашей Церкви от пагубной унии. И ни Станиславу Садальскому, ни кому иному историю и Символ Веры не переписать.

Если он находится в заблуждении о Чуде благодатного огня, то достаточно покаяться в невольном богохульстве, а если произнес свои слова, осознавая, что говорит ложь, то Бог ему судья.

АФОН ГЛУБИННЫЙ

Алексей Яковлев-Козырев

15 апреля 2003 0

16(491)

Date: 15-04-2003

Author: Алексей ЯКОВЛЕВ-КОЗЫРЕВ

АФОН ГЛУБИННЫЙ (Надмирная ширь. — Пещеры аскетов. — Перевал души. — Октябрь 1973-го. — Штурм Хермона. — Под сенью Дарваза. — Из Боснии в Косово. — Гроза на вершине. — Грезы Эллады. — От Эгины к Пирею. — Пир Жизни. — Шестая Труба. — К вершинам духа. — Старцы-исихасты. — Нетварный Свет.)

На склонах гор сверкает лунный пух.

Снега долин омыты нежным светом.

Залив манит серебряным браслетом.

Средь звездных крон разлит весенний дух...

Надмирный гимн пленяет чуткий слух.

Шедевр написан неземным Поэтом.

И где слова, чтоб мне сказать об этом?!.

В тиши лесных садов пропел петух...

Бегут на север зимние метели.

Подходит март к порогам бодрых келий.

Забыт излом крутого февраля...

Окутал землю аромат медвяный.

Из синих вод всплывает свиток рдяный.

Все ближе к нам афонская Заря...

Непроницаемый ватный туман сгинул, как призрак в знойном мареве Регистана. Вешнее солнце разъяло плотную толщу угрюмо-серых туч. Просияло лазурное небо. Заснеженный склон ослепительно засверкал отраженными лучами. Вокруг ярко вспыхнули мириады крохотных блистающих алмазов. Если бы не защитные очки, я бы ослеп от этой юной пронзительной Красоты!..

В теплом камуфляже медленно поднимаюсь по узкой горной тропе. Стараюсь идти по свежим отметинам, точно след в след. Часто проваливаюсь по пояс в рыхлый мокрый снег. Широкие лямки темно-зеленой парашютной сумки все сильнее давят на плечи. Струйки пота попадают в глаза. Ноги наливаются свинцом. Могучей волной накатывает непомерная усталость. Делаю последние шаги, и вот, наконец, знакомая беседка по правому борту дикого ущелья.

Снимаю сумку, разминаю затекшие мышцы, надеваю сухой свитер. Осторожно приближаюсь к деревянному кресту на маленькой площадке, венчающей грозный утес. Открывается величественный, захватывающий вид.

Бурая скала нависает над сияющей гладью Сингитского залива. На зыбком горизонте, в белесой дымке, едва проступает горная цепь соседнего полуострова — Ситонии. Справа, внизу, оливковый сад уступами спускается к пустынному берегу. У подножия утеса красуется изумрудная бухта, обрамленная отвесными скалами, и скромный монастырский причал. Слева, над веселыми водами Эгейского моря, вздымаются отрешенные заснеженные кряжи. За ними, в головокружительно бездонной синеве, царственно парит жемчужная корона вершины...