СТРУНА ИСТОРИИ - ГУМИЛЕВ Николаевич

Ниже были декханы (так сейчас называются крестьяне, но в то время это слово не значило «крестьянин» в нашем смысле) — это были мелкие землевладельцы, которые сами работали на своих участках и которые носили сабли и выступали в случае войны (а войны были постоянно), как пехота. На лошадей у них денег не было. А ниже были уже горожане, батраки, бедняки и прочие угнетенные массы.

Система была о-очень продуманная, очень сильная. Они имели огромные успехи, они отбили римлян, они отбили саков (это среднеазиатские скифы), которые на них пытались напасть с востока. Но все-таки благами страны пользовалось слишком незначительное количество людей. И эти люди были для Ирана основного, западной части Ирана, — чу-ужи-ми людьми. Их никто за своих — за персов — не считал, хотя их признавали и подчинялись им. И когда в 224 г. вождь, один из семи знатных родов Арташир Папаган из рода Сасана, князь города Тарса, вот здесь вот (Л. Н. Гумилев показывает на географической карте. — Прим. ред.), поднял восстание, то к нему примкнули почти все декханы, то есть пешая часть войска. И примкнули маги, то есть — интеллигенция. Маг — это в то время означало просто грамотный человек, интеллигент, ученый. Они его поддержали, и он низверг Парфянскую династию, хотя прекратили только членов царствующего дома, а всех прочих — взяли на службу. То есть система хотя и пошатнулась и заменился в ней личный состав, но она укрепилась. Как будто так же, как в Риме, правда?

* * *

Что же было в это время в Китае, к I в.? В Китае, как только он объединился и избавился от своих объединителей, тех самых, которые заставляли крестьян работать без отдыха, а интеллигенцию заниматься исключительно тремя научными специальностями, а все прочие были запрещены. Какие три? — Астрология, метеорология и агрономия. Всё. Прочее было запрещено под страхом закапывания живым в землю. Как только от этих извергов избавился Китай, а извергами называлась династия Цин, и простой крестьянин Лю Бан взял власть в 207 г. до н. э., то наступила эпоха династии Хань. Эпоха, где количество законов сократилось, соответственно сократилось и количество преступлений. Население начало потрясающе быстро расти. Поднялись земледелие, ремесла, образование, даже военное дело. Причем сами китайцы не любили служить в армии, при всей своей воинственности, дисциплину не любили, шагистику не любили. И поэтому в армию отправляли молодых негодяев, то есть преступников определенного возраста, которые должны были в армии отбывать свой срок наказания. И молодые негодяи воевали довольно сильно, крепко.

И что же было для Китая самым тяжелым? То, что в Китае много тута. А тут ест шелковый червь. И китайцы научились делать великолепные шелковые нити. И ткать из них материи. И удобно, и красиво, и замечательно, и, самое главное, — вши не водятся на шелку. А в то время, когда весь мир заедали вши, для каждого человека иметь шелковую рубашку — это было великое счастье. Шелк шел как валюта, наравне с золотом. И вот тут-то была беда для великолепного, растущего, богатого Китая.

Тут мы сомкнем линии нашего исследования.

Римляне знали о Китае только по слухам. Китайцы — о Риме знали только по слухам. Между ними существовала, значит, Парфия, и государство Кушан — в Индии. Я его специально оставляю в стороне, потому что это нас уведет далеко. И вот эта местность называлась Согдиана. И здесь согдийские купцы ходили караванами, — вот таким вот образом (Л. Н. Гумилев показывает на географической карте. — Прим. ред.), в Китай. И возили из Китая шелк, который продавали за баснословные деньги, а с Запада привозили другие предметы роскоши — духи, киноварь, пурпурную краску, притирания всякие и золото, конечно. Но вы понимаете, что Запад не мог оплатить своими продуктами того количества шелка, который он соглашался потребить. И римские женщины требовали у своих мужей, чтобы им эти мужья предоставляли эти шелковые одежды. Мужья и рады были бы, но приходилось за шелк платить золотом. И кому?

Шелк продавался здесь вот — в Сирии. (Л. Н. Гумилев показывает на географической карте. — Прим. Ред.) И пряжа здесь выделывалась в местных ткацких мастерских — в эргастёриях. Шелк проходил через Парфию, парфяне брали таможенные пошлины. Шелк попадал к согдийцам — согдийцы брали свои барыши, потому что они были перекупщики. Согдийцы шли в Турфан, проводили здесь караваны. Эти местные жители оазисов брали свои барыши. В Китай попадала ничтожная часть того золота, которое было заплачено в Риме или в Малой Азии в Антиохии, в Александрии за шелк. Но все-таки какое-то золото попадало. Однако в Китае вырабатывали шелка столько, что оплатить Запад его целиком не мог. А он нуждался в этом шелке страшно. Поэтому согдийцы, которые были больше всех заинтересованы в шелке — большая часть прибыли прилипала к их рукам — стали уговаривать кочевников Великой Степи — хуннов, делать на Китай набег, получать от них дань шелком и им продавать, — они его купят любое количество за золото. Хунны, естественно, делали. Потому что хунны предлагали китайцам обмен:

«Мы вам пригоним овец, мы вам пригоним лошадей, а вы нам оплатите шелком».

Если говорить о нормальных ценах, то всего гуннского скота не хватило бы на один караван шелка. Но гунны требовали, чтобы им продавали по демпинговым ценам, то есть значительно меньше себестоимости: «А в противном случае, — вы будете иметь дело с нами!»

А стреляли гунны из луков хорошо. Китайцам приходилось этот шелк выдавать по пониженным ценам. А когда это дело уже набрало инерцию и эти, промежуточные люди, сумели выкачивать из Рима — золото, а из Китая — шелк, то они продолжали делать это со страшной силой, не желая лишаться своих доходов. У них создался собственный стереотип поведения — жить за счет международной торговли.

Чем это кончилось? В Китае оказывалось, что все должности, которые занимались не по наследству, а по назначению, приходилось покупать, потому что государство нуждалось постоянно в деньгах на оплату армии и чиновничества. Кроме того, эти должности получались, как мы бы сказали, — по блату. То есть их очередная императрица или полуимператрица — фаворитка императора — проводила на эти должности своих знакомых. Те, оказавшись губернаторами провинций, верховными судьями, предводителями каких-то войск, председателями академий, — они самым простым образом возмещали, во-первых, свои затраты, а во-вторых, стремились оставить какое-то имущество для своих детей. Потому что они знали, что долго они на этих должностях не просидят.

За злоупотребления в Китае полагалось одно наказание — отрубить голову и конфисковать имущество. Поэтому покупать земли, дома, сады не имело никакого смысла — все будет конфисковано при очередном деле. Кроме того, грамотность в Китае была большая, и доносы они писали со страшной силой друг на друга. И поэтому они старались скопить золото, закопать и сообщить своим детям, где закопан клад, чтобы те, значит, потом воспользовались и не нищенствовали. Но правительство тоже состояло из людей не глупых и знающих свой народ. И поэтому они ввели такой закон, согласно которому взяточник, лихоимец, произвольщик был казнен не только сам, но и вся его семья. Таким образом, клады, которые были закопаны, пропадали. И они до сих пор, большей частью, лежат в китайской земле. И вряд ли удастся их когда-нибудь найти. То есть шелк не пошел на пользу Китаю.

* * *

Вот мы сейчас подошли примерно к I в., рубежу I–II вв. в этих трех крупных странах. Можем ли мы, не зная будущего (допустим, что мы сейчас живем не в 1977 г., а просто в 77 г. н. э.), можем ли мы рассчитать, что произойдет дальше, исходя из совершенно обычных, привычных нам представлений. Что бы мог подумать какой-нибудь исследователь, заброшенный к нам с Марса или из какой-нибудь планеты вокруг Кассиопеи, который бы, изучив все то, что мы сейчас подытожили, и изучив буквально и детально, какие бы он сделал выводы в отношении судьбы

— Римской империи, которая еще и Бретань захватила;

— Парфянского царства;

— Китайской империи, невероятно большой; какие бы он сделал выводы?

Он сказал бы, что, конечно, эти государства наведут у себя порядок, установят точную оплату своим войскам, легионерам. Прекратят безобразия, которые те устраивают, препираясь с гражданским населением, и Рим будет развиваться, расти и крепнуть. Куда же он денется? Вечный город! — недаром его назвали.