Три толстяка - Юрий Олеша

Пары вертелись. Их было так много и они так потели, что можно было подумать: варится какой-то пёстрый и, должно быть, невкусный суп.

То кавалер, то дама, завертевшись в общей сутолоке, становились похожими либо на хвостатую репу, либо на лист капусты, или ещё на что-нибудь непонятное, цветное и причудливое, что можно найти в тарелке супа.

А Раздватрис исполнял в этом супе должность ложки. Тем более что он был очень длинный, тонкий и изогнутый.

Ах, если бы Суок посмотрела на эти танцы, вот бы она смеялась! Даже тогда, когда она играла роль Золотой Кочерыжки в пантомиме «Глупый король», и то она танцевала куда изящней. А между тем ей нужно было танцевать, как танцуют кочерыжки.

И в самый разгар танцев три огромных кулака в грубых кожаных перчатках постучали в дверь учителя танцев Раздватриса.

По виду эти кулаки мало чем отличались от глиняных деревянных кувшинов.

«Суп» остановился.

А через пять минут учителя танцев Раздватриса везли во Дворец Трёх Толстяков. Три гвардейца прискакали за ним. Один из них посадил его на круп своей лошади спиной к себе — другими словами, Раздватрис ехал задом наперёд. Другой гвардеец вёз его большую картонную коробку. Она была весьма вместительна.

– Я ведь должен взять с собой некоторые костюмы, музыкальные инструменты, а также парики, ноты и любимые романсы, — заявил Раздватрис, собираясь в путь. — Неизвестно, сколько мне придётся пробыть при дворе. А я привык к изяществу и красоте, а потому люблю часто менять одежду.

Танцоры бежали за лошадьми, махали платками и кричали Раздватрису приветствия.

Солнце влезло высоко.

Раздватрис был доволен, что его вызвали во дворец. Он любил Трёх Толстяков за то, что их любили сыновья и дочери не менее толстых богачей. Чем был богаче богач, тем больше он нравился Раздватрису.

«В самом деле, — рассуждал он, — какая мне польза от бедняков? Разве они учатся танцевать? Они всегда заняты работой и никогда не имеют денег. То ли дело богатые купцы, богатые франты и дамы! У них всегда много денег, и они никогда ничего не делают».

Как видите, Раздватрис был не глуп по-своему, но по-нашему — глуп.

«Дура эта Суок! — удивлялся он, вспоминая маленькую танцовщицу. — Зачем она танцует для нищих, для солдат, ремесленников и оборванных детей? Ведь они ей платят так мало денег».

Должно быть, ещё больше удивился бы глупый Раздватрис, если б узнал, что эта маленькая танцовщица рискнула своей жизнью, чтобы спасти вождя этих нищих, ремесленников и оборванных детей — оружейника Просперо.

Всадники скакали быстро.

Происшествия в пути были довольно странные. Постоянно вдалеке хлопали выстрелы. Кучки взволнованных людей толпились у ворот. Иногда через улицу перебегали два-три ремесленника, держа в руках пистолеты… Лавочникам, казалось бы, только и торговать в такой чудный день, а они закрывали окна и высовывали свои толстые, блестящие щеки из форточек. Разные голоса из квартала в квартал перекликались:

– Просперо!

– Просперо!

– Он с нами!

– С на-а-ми!

Порой пролетал гвардеец на разгорячённой лошади, разбрасывающей пену. Порой какой-нибудь толстяк, пыхтя, бежал в проулок, а по сторонам бежали ражие слуги, приготовив палки для защиты своего господина.

В одном месте такие слуги, вместо того чтобы защищать своего толстого хозяина, совершенно неожиданно принялись его избивать, производя шум на целый квартал.

Раздватрис сперва подумал, что это выколачивают пыль из турецкого дивана.

Отсыпав три дюжины ударов, слуги поочерёдно лягнули толстяка в зад, потом, обнявшись и потрясая палками, побежали куда-то, крича:

– Долой Трёх Толстяков! Мы не хотим служить богачам! Да здравствует народ!

А голоса перекликались:

– Просперо!

– Про-о-оспе-еро!

Словом, была большая тревога. В воздухе пахло порохом.

И наконец случилось последнее происшествие.

Десять гвардейцев преградили путь трём своим товарищам, вёзшим Раздватриса. Это были пешие гвардейцы.

– Стой! — сказал один из них. Голубые глаза его сверкали гневом. — Кто вы?

– Не видишь? — спросил так же гневно гвардеец, за спиной которого сидел Раздватрис.

Лошадям, задержанным на полном ходу, не стоялось. Тряслась сбруя. Тряслись поджилки у учителя танцев Раздватриса. Неизвестно, что тряслось громче.

– Мы солдаты дворцовой гвардии Трёх Толстяков.

– Мы спешим во дворец. Пропустите нас немедленно!

Тогда голубоглазый гвардеец вынул из-за шарфа пистолет и сказал:

– В таком случае, отдайте ваши пистолеты и сабли. Оружие солдата должно служить только народу, а не Трём Толстякам!

Все гвардейцы, окружившие всадников, вынули пистолеты. Всадники схватились за своё оружие. Раздватрис лишился чувств и свалился с лошади. Когда он очнулся — точно сказать нельзя, но во всяком случае уже после того, как бой между сопровождавшими его гвардейцами и теми, которые их задержали, окончился. Очевидно, победили последние. Раздватрис увидел около себя того самого, за чьей спиной он сидел. Этот гвардеец был мёртв.

– Кровь, — пролепетал Раздватрис, закрывая глаза.

Но то, что он увидел через секунду, потрясло его в три раза сильнее.

Его картонная коробка была разбита. Его имущество вывалилось из обломков коробки. Его чудная одежда, его романсы и парики валялись в пыли на мостовой…

– Ах!..

Это в пылу сражения гвардеец уронил доверенную ему коробку, и она расквасилась о пухлые камни мостовой.

– А! Ах!

Раздватрис бросился к своему добру. Он лихорадочно перебрал жилеты, фраки, чулки, туфли с дешёвыми, но красивыми на первый взгляд пряжками и снова сел на землю. Его горе не имело границ. Все вещи, весь туалет остался на месте, но самое главное было похищено. И пока Раздватрис воздевал к голубому небу свои кулачки, похожие на булочки, три всадника неслись во весь опор к Дворцу Трёх Толстяков.

Их лошади принадлежали до сражения трём гвардейцам, вёзшим учителя танцев Раздватриса. После сражения, когда один из них был убит, а остальные сдались и перешли на сторону народа, победители нашли в разбившейся коробке Раздватриса нечто розовое, завёрнутое в марлю. Тогда трое из них немедленно вскочили на отвоёванных лошадей и поскакали.

Скакавший впереди голубоглазый гвардеец прижимал к груди нечто розовое, завёрнутое в марлю.

Встречные шарахались в сторону. На шляпе гвардейца была красная кокарда. Это означало, что он перешёл на сторону народа. Тогда встречные, если это не были толстяки или обжоры, аплодировали ему вслед. Но, приглядевшись, в изумлении замирали: из свёртка, который гвардеец держал на груди, свисали ноги девочки в розовых туфлях с золотыми розами вместо пряжек…

Глава 13

ПОБЕДА

Только что мы описывали утро с его необычайными происшествиями, а сейчас повернём обратно и будем описывать ночь, которая предшествовала этому утру и была, как вы уже знаете, полна не менее удивительными происшествиями.

В эту ночь оружейник Просперо бежал из Дворца Трёх Толстяков, в эту ночь Суок была схвачена на месте преступления.

Кроме того, в эту ночь три человека с прикрытыми фонарями вошли в спальню наследника Тутти.

Это происходило приблизительно через час после того, как оружейник Просперо разгромил дворцовую кондитерскую и гвардейцы взяли Суок в плен возле спасательной кастрюли.

В спальне было темно.

Высокие окна были наполнены звёздами.

Мальчик крепко спал, дыша очень спокойно и тихо.

Три человека всячески старались спрятать свет своих фонарей.

Что они делали — неизвестно. Слышался только шёпот. Караул, стоявший у дверей спальни снаружи, продолжал стоять как ни в чём не бывало.

Очевидно, трое вошедших к наследнику имели какое-то право хозяйничать в его спальне.

Вы уже знаете, что воспитатели наследника Тутти не отличались храбростью. Вы помните случай с куклой. Вы помните, как был испуган воспитатель при жуткой сцене в саду, когда гвардейцы искололи куклу саблями. Вы видели, как струсил воспитатель, рассказывая об этой сцене Трём Толстякам.

На этот раз дежурный воспитатель оказался таким же трусом.

Представьте, он находился в спальне, когда вошли трое неизвестных с фонарями. Он сидел у окна, оберегая сон наследника, и, чтобы не заснуть, глядел на звезды и проверял свои знания в астрономии.

Но тут скрипнула дверь, блеснул свет и мелькнули три таинственные фигуры. Тогда воспитатель спрятался в кресле. Больше всего он боялся, что его длинный нос выдаст его с головой. В самом деле, этот удивительный нос чётко чернел на фоне звёздного окна и мог быть сразу замечен.

Но трус себя успокаивал: «Авось они подумают, что это такое украшение на ручке кресла или карниз противоположного дома».