Четвертое измерение - Валентин Новиков

Сонька держала белье обеими руками и, чтобы оно не развалилось, прижимала его сверху подбородком. И в упор глядела на учительницу колючим взглядом. Растрепанные белесо-рыжие волосы падали ей на глаза.

– …стала такой же, как он, невыдержанной, нетерпимой… И наконец, кому предназначалась та бутылка водки? С кем Игорь знается? Ты втягиваешься в скверную компанию, девочка…

Анна Петровна подошла к Соньке, чтобы взять у нее белье, но та резко отстранилась.

Учительница растерянно оглянулась и встретилась взглядом с директором интерната, стоявшим в дверях. Лицо его более чем обычно казалось усталым, сухим и серым.

Он подошел к Соньке, взял у нее из рук белье и без обиняков спросил:

– Где Игорь?

– Не знаю.

– А куда же ты ходила? Да еще возвратилась чуть ли не в полночь…

– Я ходила… Ходила… – Сонька совсем не готова была к этому вопросу. Она думала, что вчерашняя вылазка осталась незамеченной. – Он убежал и ничего не сказал мне. Я даже не видела его. Как сквозь землю провалился.

– Однако… – директор достал очки, но тотчас сунул их обратно в карман. – На этот раз он натворил бед. У меня неприятности из-за этой истории…

– Ну обошлось же… – Сонька подошла к нему и тронула его за пуговицу пиджака. – Игорь же не хотел… Это Филя. Раньше он выпустил из клеток кроликов – они что на огороде натворили-и… Филя всех выпускает, он такой. А Игорь же не знал об этом.

– При чем тут Филя? Какой может быть спрос с первоклассника? Просто Игорь лишен чувства ответственности. Он разболтанный, безалаберный. А тебе, по-моему, все это даже нравится.

– Он не безалаберный. Он просто рассеянный.

– Ты уж и сама не знаешь, как его обелить, – возмутилась Анна Петровна. – Дружба у вас какая-то малопонятная.

– Игорь хороший, – упрямо ответила Сонька.

– Ну, ладно, ступай, – устало махнул рукой директор.

Когда Сонька, придерживая подбородком белье, прикрыла за собой ногой дверь учительской, директор отошел к окну и, не оборачиваясь, сказал:

– Это вы вызвали Соню? По-моему, вам с ней не о чем было говорить.

Анна Петровна вспыхнула:

– Она мне нагрубила!

– Анна Петровна, – директор повернулся к ней, – это несерьезно.

– Я понимаю, Иван Антонович, что значит для вас Соня, но грубить ей не позволю!

– Я не хотел вас обидеть, Анна Петровна. Однако боюсь, что и Игорь Смородин не вынес вашей, мягко говоря, прямоты. Похоже, что дети для вас – существа, имеющие одни обязанности. В правах им отказано. Мы зачастую из-за того, что сами чем-то неудовлетворены или утомлены, не щадим детей…

Анна Петровна резко выпрямилась:

– Это выговор мне?

– Нет, это просьба. Будьте к ним терпимее. Ожесточение рождает ошибки. Нередко непоправимые. А Соня… – он помолчал, достал и опять сунул в карман очки. – Видите ли, Анна Петровна, у Сони нет родителей, со взрослыми она почти не общается, живет в своем замкнутом мире, полном непонятных для нас метаморфоз и иллюзий. В семье ребенок слышит все, о чем говорят взрослые, он день за днем, год за годом впитывает представления взрослых об окружающем мире. Это неизбежно. А Соня лишена возможности послушать хоть изредка не к ней относящиеся взрослые разговоры. Тут есть определенная сложность. Анна Петровна в раздумье опустила голову:

– Я иногда пыталась заглянуть в свое детство, – глухо сказала она. – Но не могла припомнить даже того, играла ли в куклы. У меня почему-то не осталось ярких воспоминаний о детстве. Может, его у меня просто не было?..

– Анна Петровна… – голос директора дрогнул, он некоторое время молча смотрел на эту пожилую женщину, казавшуюся всегда такой волевой, собранной и твердой… – Успокойтесь.

– Оставьте, Иван Антонович. – Анна Петровна слабо махнула рукой. – Я знаю, меня считают черствой… Дети замыкаются со мной. Соня даже отстранилась, когда я хотела ей помочь.

Анна Петровна хотела еще что-то сказать, но поспешно отвернулась и вышла.

Директор долго стоял один в пустой учительской и смотрел в окно.

Песчаной дорожкой под гулкий стук барабана проходили дети в белых рубашках.

Возле цветочной клумбы стояли два маленьких барабанщика. Быстро мелькали их палочки.

Иван Антонович медленно провел ладонью по щеке от седого виска до подбородка и почувствовал под пальцами глубокие морщины.

15

В тягостной тишине постукивал по доске и крошился мел. Математик Вениамин Анатольевич писал варианты контрольной.

И не успел он дописать до конца первую задачу, как ребята запереглядывались.

Откуда только он брал эти задачи? Его контрольные стали сущим бедствием. Некоторые девочки после контрольных работ Вениамина Анатольевича лежали с мокрыми полотенцами на лбу и жалобно стонали.

На жалобы у математика был один ответ:

– Человечество теперь ездит не в каретах и считает не на пальцах.

Если в это время за окном проносилась белая стрела, он указывал на нее и добавлял:

– Это тоже не предел.

И правда, кто-то там рассчитывал новые несущие плоскости, двигатели, от которых, казалось, раскалывается небо.

Однако до этих людей ребятам было мало дела. Их гораздо больше интересовал насущный вопрос – оценка за контрольную по математике.

Выход нашел Рыжик. Он сидел за спиной у Соньки и всегда получал пятерки, хотя не то что трудную задачу, а простой пример не мог решить так, чтобы чего-нибудь не перепутать. Но беда была в том, что Сонька никогда не спешила решать задачу, а иногда и вовсе не решала.

Договориться с Сонькой оказалось проще простого. На контрольную Рыжик приносил ей три листа копирки, и теперь все три ряда были обеспечены добротными шпаргалками.

Сейчас, словно по команде, все повернули головы к Соньке.

А она и не смотрела на доску. Водила угольником с отломленной планочкой по чистому листу.

Сосед Петрицын заглянул в Сонькину тетрадь, поморгал и протер кулаками глаза. Растерянно оглянулся.

– Че? – шепотом спросил у него Рыжик. Петрицын покрутил пальцем возле своего виска, мол, «не того».

Был дан сигнал тревоги: из одного конца класса в другой полетел хлебный мякиш с запиской Рыжику. Текст был короткий: «Не обеспечишь – задавлю. Буль».

Рыжик боялся Толстого Буля. Тот бил так, что никто не видел, и он никогда не оставлял следов; чаще всего – сзади, чуть повыше пояса. Ударит и уйдет, а после этого целую неделю болят почки. В этом году Толстый Буль решил во что бы то ни стало перейти в седьмой класс.

– Я бы сам ему решил, гаду, если б мог, – сказал Рыжик Петрицыну. – Где только Вениамин берет эти задачи?

Математик обернулся и пальцами в мелу приподнял над бровями очки: