Время демографических перемен. Избранные статьи - Анатолий Вишневский

Но все-таки если не слишком держаться за особую ценность «крупномасштабных карт регионов» и иногда посматривать и на карту мира, то нетрудно заметить, что даже и европейские страны группируются не случайным образом и не по сходству своих средневековых традиций. Сейчас европейские страны с самой низкой рождаемостью – это, как правило, страны второго, в лучшем случае, «полуторного» эшелона капитализма, их модернизация – в той или иной степени «догоняющая», потому и демографический переход был догоняющим, что и привело к современным специфическим конфигурациям демографических процессов. Институциональный подход и в самом деле может помочь разобраться в них, однако не отвергая ТДП, а очень основательно ее используя.

То же можно сказать и об анализе феномена высокой российской смертности. Эпидемиологический переход – важнейшая составляющая демографического перехода – пробуксовывает у нас в России уже четыре десятилетия, и все это время увеличивается наше отставание от Запада. Но опровергает ли это ТДП (М. Клупт пишет, что она не в состоянии объяснить подобные бифуркации, говорит о «провале» ТДП)?

Прежде всего заметим, что смертность у нас, хотя и высокая, в основном постпереходная. Как ни низка у нас ожидаемая продолжительность жизни, но она вдвое выше, чем была 100 лет назад, накануне перехода. А младенческая смертность снизилась за это время в 20 раз. В определенном смысле все шло именно «по теории», что даже несколько неожиданно, учитывая страшные потрясения, пережитые страной в XX столетии. Но лучшая теория может предсказать только направление движения и его конечный результат, а не каждый шаг в деталях. Мы прекрасно знаем, что весна в нынешнем году может наступить раньше, чем в прошлом, и позднее, чем в позапрошлом, каждый раз это может иметь свое известное метеорологам конкретное объяснение, но это ведь не опровергает нашего понимания общих причин, по которым ежегодно приходит весна.

ТДП не утверждает, что смертность снижается автоматически, она говорит, что снижение смертности идет рука об руку с другими модернизационными изменениями. Нет этих изменений – нет и снижения смертности. Понять, почему нет ни того ни другого, и в самом деле может помочь институциональный подход. Однако вопрос, на который должен быть дан ответ, как раз и заключается в том, почему демографический переход, понимаемый как универсальный процесс, никак не может завершиться в России.

Можно ли считать «провалом» ТДП ее неспособность объяснить распространение эпидемий и рост смертности в Африке? Теория – это не расписание поездов. Первоначально ТДП возникла на основе обобщений европейского опыта, в частности – опыта снижения смертности на протяжении всего XIX в. Резкие подъемы смертности были и тогда, например, в результате страшного голода в Ирландии. Но что бы мы сказали, если бы на основании подобных событий кто-либо стал отрицать всеобщность процесса снижения европейской смертности? Африка медленно модернизируется вообще, поэтому медленно, с попятными движениями, модернизируется и ее смертность.

* * *

И наконец, может быть, главное. ТДП вовсе не сводится к описанию или предсказанию тех или иных количественных тенденций – изменений показателей рождаемости, смертности и т. п. Она анализирует внутреннюю структуру качественных эволюционных демографических изменений (которые могут иметь еще и пертурбационную составляющую, что не относится к классу явлений, описываемых теорией) и благодаря этому позволяет понять их глубинную сущность.

Скажем, применительно к смертности, ТДП, в частности, ее составляющая – теория эпидемиологического перехода, – сосредоточивает внимание не на снижении показателей смертности, а на изменении структуры причин смерти, которая лежит в основе этого снижения. Тем самым она проникает внутрь «черного ящика» и помогает понять в деталях, почему смертность снижается быст рее или медленнее или не снижается вообще.

Может показаться странным, что в СССР во время Второй мировой войны снижалась младенческая смертность. Однако, с точки зрения ТДП, это вполне объяснимо: продолжалось и даже ускорилось, благодаря открытию антибиотиков, установление контроля над смертностью от инфекционных заболеваний, и эффект этого эволюционного процесса не смогли перечеркнуть даже тяжелейшие условия военного времени. В 1946 г. младенческая смертность в России была существенно ниже, чем в 1940 г. В 1947 г. она резко подскочила – из-за голода, – но уже начиная с 1948 г. продолжила свое стремительное снижение. В 1950 г. она составляла примерно 90 смертей в возрасте до одного года на 1000 родившихся, и это был по тем временам очень неплохой показатель (в 1940 г. – свыше 200 на 1000). Сейчас – это уровень младенческой смертности в Африке к югу от Сахары (96 на 1000 в 2004 г.), а это значит, что и Африка не стоит на месте.

Россия страдает, в первую очередь, от «флюса» смертности от внешних причин. Это не вписывается в предсказания, вытекающие из ТДП, но и не опровергает их: теория не может создаваться отдельно для страны с повышенным уровнем пьянства. Мысль о том, что исключения лишь подтверждают правило, глубже, чем часто думают.

Столь же ценен вклад ТДП в осмысление качественных перемен в рождаемости. Количественные аспекты, конечно, тоже важны для понимания этих перемен, потому что демографический переход представляет собой ответ на огромное снижение смертности, делающее ненужной и даже опасной прежнюю высокую рождаемость. ТДП как раз и описывает реакцию социума на изменившиеся количественные соотношения. Однако в этой реакции важно не то, к какому именно уровню рождаемости приходит то или иное население к концу перехода, а то, что меняется сам тип прокреативного поведения, теперь оно основывается на признанной свободе индивидуального выбора. Как я писал много лет назад, с точки зрения сопоставления до– и послепереходной ситуации «важно не то, сколько детей в среднем рождает женщина, а то, насколько число рожденных ею детей и время их рождения суть результат ее (или обоих супругов) сознательно принятого решения»[9]. Из теории не следует, что постпереходная рождаемость должна быть очень низкой, но она и не воспрещает этого, если таков массовый выбор. Конечно, есть люди, которых массовый демографический выбор сегодняшних европейцев приводит в негодование, но повторю еще раз: задача теории не морализировать, а понимать.

Пытаясь добраться до рационального зерна в позиции М. Клупта, я могу сказать, что поскольку ТДП не предназначена для анализа постпереходных ситуаций, с которыми, по мере завершения демографического перехода в разных странах, приходится сталкиваться все чаще и чаще, нужно искать какие-то новые аналитические подходы. Одним из них может быть и пропагандируемый М. Клуптом институциональный подход – почему бы и нет? Однако мне кажется, что амбиции и амуниция этого подхода, как он предстает в статье М. Клупта, мало соответствуют друг другу. А главной причиной этого несоответствия служит как раз та «критическая нагрузка», которая вытекает из искусственного противопоставления институционализма «модернизационным» подходам, в рамках которых развивается и ТДП. Как я уже заметил выше, М. Клупт приписывает ТДП претензии на объяснение всех классов демографических ситуаций, с тем чтобы затем, пользуясь фигурой противопоставления, сделать заявку на подобную же всеобщность институционального подхода, для которого – в отличие от ТДП – «нехарактерно использование априорных гипотез о том, куда движется история». Тем самым он не повышает, а понижает вес своей заявки.

Историческое время неоднородно. Оно то разрежается, то сгущается, ход истории то ускоряется, то замедляется, периоды относительной стабильности сменяются периодами стремительных перемен. Соответственно бывают периоды, когда генеральное направление движения абсолютно ясно, – ледники тают, и вода может стекать только вниз. Если в такой момент какая-то теоретическая школа отказывается видеть общее направление движения, она может спокойно отдыхать, ее услуги никому не понадобятся.

Но бывают и другие времена, когда единого направления движения, а может быть, и самого движения просто нет. Ледники спокойно лежат на вершинах гор, хотя и испытывают какие-то сезонные колебания, тоже немаловажные. Для их изучения также нужна теория, но какая-то другая, не пытающаяся объявить каждую сезонную подвижку началом необратимых изменений.

Надо ли противопоставлять одну теорию другой или пытаться синтезировать из них нечто третье, неизбежно уродливое и неэффективное?

Есть ли альтернативы у безальтернативного?[10]

Демографический переход и динамика рождаемости в развитых странах