Юморские рассказы - Борис Мисюк

Алкиного мужа спишут вскорости на берег за пьянку. А на плавзаводе родится еще одна крепкая морская семья. Говорят, такие семьи устойчивей береговых.

Ну, чем не хэппи энд?!

1991

Айболиты

В таку-у-у-ю шальну-у-у-ю пого-о-о-ду-у нельзя доверя-а-а-ться врачам!..

Из песни

Рассказ первый.

Терапунька

Рыба, известное дело, ищет где глубже, а флагмана – где лучше. На промысле минтая в Охотоморье – вавилонское столпотворение: полно старых, перхающих во все дырки плавзаводов, пэзэ, и новеньких – муха не сидела – плавбаз, пэбэ…

И вот мы подходим на мотоботе к высокому, мышастому, издалека уже вонючему борту пэзэ, поднимаемся лебёдкой в пересадочной «корзине» и так вот навеки, то есть на всю путину, воцаряем здесь штаб промрайона. Рядышком благоухают пластмассой и лаком пэбэ из новостроя, там даже тараканов ещё нет, там не разбиты ещё раковины и унитазы, там чистенько и уютно, но – нет, нет – мы поселяемся на ржавом пэзэ, насквозь липком, как лента для мух. В чём же дело? Может, эта лента мёдом намазана, а?

Представьте себе, отгадка именно в этом. Она проста, как разгадки самых хитрых, кажущихся неразрешимыми загадок. На дряхлых пэзэ хватает крыс, тараканов и даже мух среди зимы, в каютах до дыр протёрты полы, продавлены койки, да и кают-то на всех не хватает. Зато на всех, даже на гостей, а тем более на ув-в-важаемых гостей – флагманов, от которых на промысле можно поиметь немало всяческих благ, как то: рыбу-сырец во дни проловов, топливо при острейшем его дефиците, внеочередной транспорт к борту для отгрузки готовой продукции, переполнившей трюмы, льготное снабжение и т. д. и пр. и др… Ах, простите, я забыл закончить мысль о том, чего же это такого-этакого на всех хватает на этих мерзких пэзэ, где в цехах плещется под плитами настила вода вперемешку с рыбьей чешуёй и кровью, гуляют гиблые сквозняки и нечеловечески воняет утиль-цех, в просторечье «утилька». Ну вот, опять не получилось закончить мысль. С этими пэзэ только свяжись – как муха в меду увязнешь. А причина, я ж говорю, не бывает проще. И короче всех её сформулировали французы: шерше ля фам, ищите женщину.

Так вот на пэзэ их и искать не надо, они сами вас найдут, если вам не больше семидесяти, чего в море не случается. Дело в том, что укладывать рыбу в консервную баночку не как попало, а «розочкой», до недавнего времени умели лишь тонкие женские пальцы. Вот и состояли экипажи пэзэ наполовину, а то и больше, из прекрасного, богоданного, а в море особо ценимого пола.

Ох, нет, заврался. Впрочем, флагманами – да, ценимого, даже очень. Среди нашего брата и коллекционеры есть, вроде энтомологов, накалыватели бабочек. «Прекрасный пол» – выражение не для пэзэ, от него гусарством за милю несёт. Женщины тут, влезая в робу, превращаются в баб, а многие вскорости – и в мужиков. Идёт суровый естественно-противоестественный отбор: женственность отступает, не выдерживает. После первой путины немало девчат списывается на берег. Немало их и на промысле приходят к капитану, останавливаются в дверях его каюты, выставляют перед собой красные, в язвах, руки и плачут. Но с промысла их не отпускают практически никогда. Судовые врачи разделываются с болячками похлеще военкомовских, которые при недоборе хромым да слепым лепят не глядя: годен, годен. Сайровый дерматит и прочие аллергии водоплавающие айболиты лечат припарками к пяткам. Пэзэ – наверное, единственные в мире суда, где в штате лазаретов есть гинекологи. Они и лечат, и калечат, один день в неделю выделяя обычно для абортов. Эта операция в «жидкой валюте» оценивается в две поллитры.

Поселили меня как раз в лазарете. В пустующий изолятор. Главврач, терапевт, миниатюрненькая симпатюлечка в белом халатике, годков так тридцати, не шибко жаловала квартиранта. Меня это гнобило, и я старался жить тишком, тенью скользя по лазаретным коридорам. Но это, похоже, ещё больше раздражало милую Терапуньку. Так прозывали её в комсоставе. Причина её неприязни ко мне прояснилась быстро.

В лазарет то и дело заходили девушки с жалобами на нездоровье и, как правило, после недолгих и почти неслышных (из-за меня!) переговоров с дежурным врачом или с самой Терапунькой вылетали со свистом. Порой и с художественным.

Косишь, милая, косишь, я-то вижу! Здесь этот номер не пройдёт.

Ага, и я вижу, что здесь не врачи, а коновалы собрались…

– Ступай работай. Вот понабрали лодырей…

– Это мы-то лодыри?! Ах вы, суки холуйские, вы тут, в «белом доме»5 е… сь с коньсоставом, а мы там, внизу, в цеху вонючем, на вас ишачим, гниём заживо, а ты мне такое в глаза… совести хватает!..

Бах стальной водонепроницаемой дверью, и – тишина. Ненадолго, всего лишь до следующей заложницы длинного морского рубля.

– Дайте мне, пожалуйста, освобождение. Хоть на три дня – руки подлечить. Дайте, ну пожалуйста, я больше не могу, вы ж видите, короста сплошная…

– Ох, милочка, если б мы всем освобождения давали, работать на плавзаводе было б некому.

– Ну хоть на день дайте, на один денёчек, а…

– Не можем мы, милочка, не имеем права, понимаешь?

– Да у меня ешё и воспаление придатков, я вся простужена. Как я смогу детей рожать?!

– Тише, милочка, тише, тут у нас мужчина живёт. А гинеколог после обеда будет. Придёшь к нему, может, он тебя и освободит.

– Да! Как же! Освободил уже! Придатки у всех, мы все в цеху больные. Вот уж действительно, дуры вербованные, правильно нас называют!.. Ладно, хоть мази какой дайте. Ну как вот такими руками ещё и работать?!

И – слёзы, рыданья. И снова – стерильная лазаретная тишина. Только слышно, как вода шуршит за стальной обшивкой борта. Машина-то в корме.

Когда она мне до смерти обрыдла, эта шуршащая лазаретная тишина, я пересел на траулер, сдававший на пэзэ рыбу, и пошёл по флоту с проверкой техники безопасности, в чём моя флагманская работа и заключалась. Для рыбаков те проверки – ещё одна лишняя заморочка, потому что «учёные» рекомендации флагмана – заземлить, к примеру, насос или стиралку на старом, ржавом «корыте», готовом вот-вот утонуть – это те же припарки к пяткам в третьей стадии сифилиса. Когда враньё много лет сверху донизу пронзает страну, строящую пещерный коммунизм, тогда всякие антимонии вроде подлинной охраны труда и настоящей ТБ ищите лишь в самых верхних пещерах – в Кремле, Мавзолее, на ВДНХ. Вот, а мне доверили эти поиски в «местах не столь отдаленных», за десять тыщ км от москвов да ещё и посреди Охотского моря. Чистой воды лицемерие. А весьма гармоничной, надо признать, смесью лицемерия и ханжества полнилось в те годы чуть не всё вокруг нас, а главное – и сами мозги наши. А может быть, даже и души. За что и страдаем нынче…

Неделю я прыгал с борта на борт, с судна на судно, извёл пропасть бумаги и вернулся на пэзэ, в «свой» лазарет. Покорпел в тиши и родил чиновный «Отчёт о состоянии охраны труда в промрайоне». Одним махом отработал несколько зарплат: свою и начальства берегового. Сейчас отправлю простынного формата радиограмму, и машинка завертится, пойдёт писать губерния: отдел ТБ главка мою «простыню» размножит и разошлёт по отделам министерства, судовладельцам, в профкомы и месткомы, в редакции смертельно занудных бюллетеней и т. д. Покатится, покатится с горы бумажный ком…

Начальник радиостанции, крепенький такой мужчинка сорока годков, уверенный в себе (как же, он же хранитель всех-всех судовых секретов, текущих через эфир), в то же время балабол с претензиями на юмор, как большинство «коньсостава» на пэзэ, взял «простыню» и артистично отвалился на спинку кресла, зажмурив глаза: ну и ну, мол… Я подождал, пока он «очнётся», прочтёт радиограмму – нет ли вопросов по тексту, и услышал только один вопрос:

– А наш плавзавод вы тоже будете проверять?

– Обязательно.

– М-м, – и озадаченно-юморной, с прищуром взгляд поверх очков. Этакий, знаете, с далёким, одному ему видимым прицелом. – Угу…

Вот так и бывает: одно-два чревовещательных междометия – и чья-то судьба решена. Бойтесь, друзья, междометий власть имущих, к коим следует относить и хранителей важной информации.

Через пять минут в радиорубке должен начаться промысловый радиосовет, ежеутреннее и ежевечернее действо по решению одних и нагромождению других проблем. Половина их неразрешимы, как, например, проблема санаторно-курортного лечения женщин посреди Охотского моря. Пять минут перед этим бестолковым толковищем мы, флагмана, деловые такие, курим на палубе, под дверью рубки, по-тюленьи подбрасывая носами полосатый мяч:

– Чё, Трал, – цепляют флагманского тралмастера, – поспать не дали?

– Да вот Маслопуп, – механик, значит, – до утра тётку кочегарил, а утром, змей, хвастает: пять вагонов разгрузил. – Невыспавшийся Трал, которого поселили в одну каюту с сексуально озабоченным коллекционером, трёт глаза.