1812. Всё было не так! - Георгий Суданов

Генерал Филипп-Поль де Сегюр пишет о Наполеоне:

«В состоянии озабоченности он говорил отрывистые фразы тем, кто попадался ему навстречу: «Ну, что же нам теперь делать? Останемся здесь? Или же пойдем дальше вперед? Можно ли останавливаться на такой славной дороге?» Но ответа он не ждал и отправлялся опять бродить, как будто искал чего-нибудь или кого-нибудь, кто помог бы ему решиться».

А вот свидетельство генерала Армана де Коленкура:

«Император старался сделать из Смоленска, как он говорил, ось и надежный узловой пункт своих коммуникаций на случай, если он будет вынужден против своей воли идти дальше. День и ночь он работал с графом Дарю, чтобы уладить во всех подробностях административные вопросы и, в частности, вопрос о продовольствии и снабжении госпиталей.

По его приказу производилось много рекогносцировок в районе города и его окрестностей. Когда генерал де Шасслу явился к нему с отчетом об этих рекогносцировках, он сказал ему шутя:

– Уж не хотите ли вы устроить мне здесь новую Александрию и слопать у меня еще 50 миллионов?

Генерал де Шасслу не предлагал ничего подобного; он говорил лишь о некоторых работах по устройству оборонительного пункта на Днепре. Назавтра император отдал приказ о производстве работ, как будто по-прежнему не желал идти далее Смоленска».

Почему не желал? Генерал Арман де Коленкур рассказывает:

«Отступление русских, не позволявшее предвидеть, где они остановятся, уверенность в том, что они сами подожгли свои здания в Смоленске, и весь характер этой войны, в ходе которой обе стороны взаимно губили друг друга, и мы не достигали другого результата, кроме выигрыша территории, чего мы вовсе не хотели, – все это заставляло императора сильно задумываться и укрепляло его желание не идти дальше и попытаться завязать переговоры. Вот факты, которые не оставляют сомнений в том, что у него было такое намерение, о котором к тому же он открыто говорил князю Невшательскому и князю Экмюльскому. По прибытии в Смоленск император велел навести справки, не осталось ли здесь какого-нибудь легко раненного офицера или какого-нибудь более или менее видного человека из русских. Нашли только одного русского офицера, который прибыл сюда, кажется, в качестве парламентера и был по некоторым соображениям задержан здесь. Император принял его и после нескольких незначительных замечаний спросил, состоится ли сражение. Он добавил, что честь русских требует, чтобы они не сдавали свою страну без боя, не померившись с нами силами хотя бы раз; после этого легко будет заключить мир – подобно двум дуэлянтам, которые примиряются после поединка. Война, сказал он, является чисто политической. Он не сердится на императора Александра, который, в свою очередь, не должен чувствовать обиды против него. Затем император сказал офицеру, что он отправит его обратно с тем условием, чтобы он передал императору Александру то, что он ему только что сказал, а именно, что он хочет мира и лишь от императора Александра зависело объясниться до того, как война началась. Офицер обязался передать эти слова, но заметил, что не верит в возможность мира до тех пор, пока французы остаются в России».

Возможно, в этом рассказе речь шла о генерале П.А. Тучкове 3-м, раненном и взятом в плен за Смоленском. 13 (25) августа этот генерал был представлен лично Наполеону, который был так восхищен его отвагой, что вернул ему шпагу. При этом он сказал:

– Вы взяты так, как берут только тех, кто бывает впереди, но не тех, кто остается сзади. Такой плен не делает вам бесчестья.

После этого император французов попросил Тучкова 3-го написать письмо своему брату Николаю, командиру 3-го пехотного корпуса, в котором выражалась готовность к началу переговоров с императором Александром.

Наполеон при этом высказывал следующие аргументы:

– Я ничего более не желаю, как заключить мир. Мы уже довольно сожгли пороху и пролили крови… За что мы деремся? Я против России вражды не имею… Зачем нам далее проливать кровь по-пустому? Не лучше ли вступить в переговоры о мире… Если я захочу, я займу Москву, и какие бы я ни принял меры для избавления ее от разорения, ничто уже не поможет. Занятая неприятелем столица похожа на девку, потерявшую честь. Что хочешь потом делай, но чести уже не вернешь…

Письмо было передано в Санкт-Петербург, но ответа на него не последовало.

Предлагаемый мир – это был миф. В равной степени мифом была и возможность остаться в Смоленске. Наполеон просто не мог себе это позволить. В противном случае он вынужден бы был признаться, что его план провалился. Что его расчет на быструю победу в течение первых двадцати дней войны не осуществился.

Более того, если бы он отложил кампанию до весны следующего года, это дало бы русским возможность привести в порядок свои войска – для наступления, а возможно, и для того, чтобы отрезать его от Европы. Со всеми вытекающими из этого последствиями, вплоть до возможности возникновения заговора в Париже.

Безусловно, Наполеон все еще был решительно настроен на генеральное сражение, но при этом он должен был сделать выбор между двумя основными направлениями дальнейших военных действий: двинуться на Санкт-Петербург – столицу русского императора – или продвигаться дальше, к древней Москве – городу, священному для всего русского народа.

Филипп-Поль де Сегюр рассказывает:

«Тогда-то император постиг всю громадность своего предприятия. Чем дальше он продвигался, тем больше оно разрасталось перед ним. Пока он встречал только королей, их поражение было для него игрушкой, так как он был более великим, чем все они. Но короли уже были побеждены, и теперь он имел дело с народами. Это была для него другая Испания, только более отдаленная, бесплодная и беспредельная, которую он встретил на другом конце Европы. Пораженный, он почувствовал нерешительность и остановился».

В самом деле, сначала Наполеону было нужно Вильно, потом – Витебск, потом – Смоленск. И все – во что бы то ни стало. По словам генерала де Сегюра, «он как будто отложил до Смоленска окончательное решение. Вот почему он был смущен, и это смущение было тем сильнее, что все эти пожары, эпидемии и жертвы, окружившие его, ухудшали положение. Его охватила лихорадка нерешительности, и взоры его попеременно обращались на Киев, Петербург и Москву».

В Киеве он мог разбить армии Тормасова и Чичагова. Этим он освободил бы правый фланг и тыл своей армии, занял бы польские провинции, наиболее богатые людьми, продовольствием и лошадьми. Укрепленные позиции можно было бы создать по линии Могилев – Смоленск – Витебск – Полоцк – Динабург – Рига. За этой укрепленной линией во время зимы он мог бы поднять и организовать всю Польшу, чтобы весной обратить ее против России…

Филипп-Поль де Сегюр продолжает эти рассуждения:

«Между тем в Смоленске Наполеон оказался как раз в самом узле дорог на Петербург и Москву. От одной из этих столиц его отделяли 29 переходов, от другой – 15. Петербург – это правительственный центр, узел, в котором сходятся все нити администрации, мозг России, место, где находятся ее морские и военные арсеналы, и единственный пункт сообщения между Россией и Англией <…> Идя на Петербург, в согласии с Сен-Сиром, он окружил бы Витгенштейна и заставил бы Ригу пасть перед Макдональдом. С другой же стороны, в Москве он мог атаковать дворянство в его собственных владениях, затронуть его древнюю честь. Дорога к этой столице была более коротка, представляла меньше препятствий и больше ресурсов. Великая русская армия, которой он пренебрегать не мог, которую он должен был истребить во что бы то ни стало, находилась там, так же как и все шансы выиграть сражение, как и надежда потрясти нацию, поразив ее в самое сердце в этой национальной войне.

Из этих проектов наиболее возможным представлялся ему последний, несмотря на позднее время года. Между тем история Карла XII постоянно находилась у него перед глазами. Но не та, которую написал Вольтер и которую Наполеон отбросил с досадой, считая ее романтичной и неверной, а дневник Адлерфельда. Его он читал постоянно, но и это чтение не остановило его. Сравнивая обе экспедиции, он все же находил тысячу различий и придирался к этому. Никто не может быть судьей в своем собственном деле! И к чему может служить пример прошлого, когда в этом мире никогда не встречается ни двух людей, ни двух вещей, ни двух положений совершенно одинаковых? Во всяком случае, в этот период времени имя Карла XII часто срывалось с его уст».

Наполеон тщательно изучал известия, получаемые со всех сторон, и они возбуждали его пыл. Отовсюду шли сообщения о победах. На правом фланге все было спокойно, на левом – маршал Удино теснил Витгенштейна.

В конечном итоге принять окончательное решение Наполеону помогла главная русская армия: она направилась по дороге, ведущей к Москве, и император французов решил пойти за ней в погоню.