11/22/63 - Стивен Кинг

Напоследок Эл оценивающе оглядел меня.

– Пока джинсы сойдут, но ты должен заглянуть в «Мужскую одежду Мейсона» на Главной улице и купить брюки, прежде чем отправишься на север. «Пендлтоны»[40] или твилы цвета хаки – на каждый день. Бан-лон[41] – для выходов в свет.

– Бан-лон?

– Просто спроси, они знают. Тебе понадобятся рубашки. И вероятно, костюм. А также галстуки и зажим для галстука. Купи себе шляпу. Не бейсболку, а красивую летнюю шляпу.

Из уголков его глаз сочились слезы. И они напугали меня сильнее, чем все, что он мне наговорил.

– Эл? Что не так?

– Я просто испуган, как и ты. Но давай обойдемся без трогательной сцены прощания. Если ты вернешься, то будешь здесь через две минуты, сколько бы ни провел в пятьдесят восьмом году. Этого времени мне хватит лишь для того, чтобы включить кофеварку. Если сработает, мы выпьем по чашке, и ты мне все расскажешь.

Если. Какое важное слово.

– Можешь заодно прочитать молитву. Уложишься в две минуты?

– Конечно. Я помолюсь о том, чтобы все прошло гладко. Не слишком изумляйся тому, где ты, и ни на секунду не забывай, что имеешь дело с опасным человеком. Возможно, более опасным, чем Освальд.

– Я буду осторожен.

– Хорошо. Рот старайся не открывать, пока не освоишь тамошний жаргон и не обвыкнешься. Поспешай не торопясь. Не гони волну.

Я попытался улыбнуться, но не уверен, что у меня получилось. Портфель вдруг стал очень тяжелым, словно в нем лежали камни, а не деньги и фальшивые документы. Я подумал, что сейчас рухну в обморок. И однако, Бог свидетель, какая-то часть меня хотела отправиться туда. Ей просто не терпелось отправиться туда. Я хотел увидеть США из кабины «Шевроле». Америка приглашала в гости.

Эл протянул исхудавшую, трясущуюся руку.

– Удачи тебе, Джейк. Да благословит тебя Бог.

– Ты хотел сказать, Джордж.

– Джордж, точно. А теперь иди. Как тогда говорили, тебе пора сваливать.

Я повернулся и медленно пошел в кладовку, напоминая человека, который в темноте пытается нащупать верхнюю ступеньку лестницы.

На третьем шаге я ее нащупал.

Часть II. ОТЕЦ УБОРЩИКА

Глава 5

1

Я прошел вдоль стены сушильного сарая, как и прежде. Нырнул под цепь, на которой висела табличка с той же надписью: «ПРОХОД ЗАПРЕЩЕН ДО ЗАВЕРШЕНИЯ РЕМОНТА СТОЧНОЙ ТРУБЫ». Как и в прошлый раз, обогнул угол большого зеленого куба, и тут что-то врезалось в меня. Для своего роста я недостаточно тяжел, но кое-какое мясо на костях наросло («Ветром тебя не унесет», – говаривал мой отец), и все-таки Желтая Карточка едва не сшиб меня с ног. Словно на меня напало черное пальто, полное машущих крыльями птиц. Алкаш что-то прокричал, но от неожиданности (не от страха, испугаться я просто не успел) я не разобрал ни слова.

Я оттолкнул его, и он врезался в стену сушильного сарая, полы пальто развевались вокруг его ног. Послышался гулкий удар – он приложился затылком к металлу, – и грязная шляпа свалилась на землю. Сам алкаш последовал за шляпой, даже не рухнул, а сложился, как аккордеон. Я пожалел о содеянном еще до того, как сердце успело замедлить свой бег, и пожалел еще больше, когда он поднял шляпу и начал отряхивать с нее пыль. Отчистить шляпу не представлялось возможным, да и его, судя по всему, тоже.

– Вы в порядке? – спросил я и наклонился, чтобы прикоснуться к его плечу, а он пополз от меня вдоль стены сушильного сарая, отталкиваясь руками и скользя на заднице. Мне бы хотелось сказать, что он напоминал покалеченного паука, но это неправда. Он напоминал алкаша, пропившего последние мозги.

Человека, которому до смерти было рукой подать, как Элу Темплтону, ведь полвека тому назад Америка не могла предложить ему подобным благотворительные ночлежки и реабилитационные центры. Госпиталь для ветеранов принял бы его, если в свое время он носил форму, но кто доставил бы его в госпиталь? Вероятно, никто, хотя какой-нибудь фабричный мастер мог бы вызвать копов. Те посадили бы его в вытрезвитель на сутки или двое. Если бы он не умер в камере от белой горячки, его бы выпустили, чтобы он пошел на следующий круг. Я пожалел, что здесь нет моей бывшей. Она нашла бы собрание АА и взяла бы его с собой. Да только до рождения Кристи оставался двадцать один год.

Я зажал портфель ногами и протянул к нему руки, чтобы показать, что они пусты, но он отполз еще дальше вдоль стены. Слюна блестела на его заросшем щетиной подбородке. Я огляделся, чтобы убедиться, что мы не привлекаем внимания, увидел, что в этой части двора никого нет, и предпринял еще одну попытку.

– Я толкнул вас только потому, что вы застали меня врасплох.

– Ты, нах, хто? – спросил он, и голос его менял громкость в диапазоне пяти регистров. Если бы я не слышал этот вопрос во время первого визита сюда, не понял бы, о чем он спрашивает... И хотя язык у него по-прежнему заплетался, мне показалось, что интонации изменились. Я бы не стал в этом клясться, но такое ощущение возникло. Вреда от него никакого, но он не похож на остальных, сказал Эл. Словно что-то знает. По мнению Эла, причина заключалась в том, что в одиннадцать часов пятьдесят восемь минут 9 сентября 1958 года алкаш грелся на солнышке слишком уж близко от «кроличьей норы» и ощущал на себе ее воздействие. Точно так же, как можно вызвать помехи на экране телевизора, поднеся к нему работающий миксер. Может, Эл правильно определил причину. А может, черт возьми, повышенная чувствительность определялась избытком выпитого.

– Да никто, – ответил я успокаивающим голосом. – Для вас это не имеет никакого значения. Меня зовут Джордж. А вас?

– Хрен моржовый! – фыркнул он, продолжая отползать. Если это было его имя, встречалось оно крайне редко. – Не должно тебя здесь быть.

– Не волнуйтесь, я уже ухожу. – Я взял портфель в руку, чтобы продемонстрировать, что слова у меня не расходятся с делом, а он по уши втянул голову в костлявые плечи. Словно решил, что я сейчас запущу в него портфелем. Он напоминал пса, которого били так часто, что. он и не ожидал ничего другого. – Все хорошо, никаких обид, лады?

– Убирайся отсюда, ублюдок. Проваливай, откуда явился, и оставь меня в покое.

– Договорились. – Я все еще приходил в себя после внезапного столкновения, и оставшийся адреналин смешивался с жалостью... не говоря уже о раздражении. То же раздражение я испытывал по отношению к Кристи, когда приходил домой и обнаруживал, что она опять пьяна в дым, несмотря на все обещания встать на путь исправления и не сходить с него, раз и навсегда отказавшись от спиртного. Коктейль из этих чувств да еще тепло сентябрьского дня привели к тому, что меня замутило. Не лучшее начало спасательной операции.

Я подумал о «Кеннебек фрут», о том, до чего же хорош тамошний рутбир. Буквально увидел клуб пара, вырвавшийся из морозильника, когда Фрэнк Аничетти-старший открыл дверцу, чтобы достать большую кружку. Да, вот где царила блаженная прохлада. И я без дальнейшего промедления двинулся в этом направлении, а мой новый, но тщательно состаренный по краям портфель колотил меня по коленке.

– Эй! Эй, как тебя там!

Я обернулся. Алкаш поднимался, опираясь рукой о стену сушильного сарая. Он схватил шляпу и теперь прижимал к животу. Начал лихорадочно ощупывать ее свободной рукой.

– У меня желтая карточка из зеленого дома, так что дай мне бакс, козел. Сегодня – день двойной выплаты.

Мы вернулись в привычную колею. Это успокаивало. Тем не менее мне не хотелось подпускать его слишком близко. Я опасался напугать его или спровоцировать еще одну атаку. Остановился в шести футах и вытянул руку. Монета, которую дал мне Эл, блестела на ладони.

– Бакс дать не могу, но вот половина.

Он замялся, теперь держа шляпу в левой руке.

– Даже не проси отсосать.

– Соблазнительно, но я устою.

– Чё? – Он перевел взгляд с монеты на мое лицо, снова на монету. Поднял правую руку, чтобы стереть слюну с подбородка, и я заметил еще одно отличие от моего прежнего визита в прошлое. Ничего катастрофического, но я задался вопросом, а так ли прав Эл, утверждая, что всякий раз происходит сброс на ноль.

– Мне без разницы, возьмете вы ее или нет, но определитесь побыстрее. У меня полно дел.

Он схватил монету и тут же отбежал обратно, к стене сушильного сарая. Его глаза стали большими и влажными. На подбородке вновь заблестела слюна. Ничто в мире не сравнится с обаянием окончательно спившегося алкаша. Не могу понять, почему «Джим Бим», «Сигрэмс» и «Крепкий лимонад Майка» не используют их в журнальной рекламе. «Выпей «Бима» и увидишь та-а-акие глюки!»

– Ты кто? Что ты здесь делаешь?

– Надеюсь, что работаю. Послушайте, вы не обращались к АА с вашей маленькой проблемой по части вы...

– Отвали, Джимла!