Тёплая птица - Василий Гавриленко

            Островцев вспомнил:  летом в Малоярославце проходит байкерский слет. Любители мотоциклов, природы, пива и девочек съезжаются сюда отовсюду, преимущественно из Москвы.

            «Отдыхают люди», - позавидовал Андрей.

            У одного из коттеджей его напугала собака, молча высунувшая из-под забора  безухую морду. Залаяла, обнажая клыки.

            «У, зверюга, – подумал Островцев. – Понавыводили, сволочи».

            Дом Анюты прилепился у дороги к глубокой чаше оврага, дно которого -  луг, изрезанный рекой. Там-то и тусуются байкеры. Неподалеку от дома церквушка – маковки сверкают на солнце.

             Увидев человека, млеющая от жары дворняжка вскочила, хрипло залаяла,  загремела цепью.

 Андрей вошел в калитку. По тропинке - мимо кустов смородины и крыжовника - к дому, сложенному из добротных осмоленных бревен.

Надавил кнопку звонка.

За дверью раздался треск, затем - голос:

-Сейчас!

            Дверь открыла женщина лет шестидесяти. Лицо широкое, глаза слегка раскосые, домашний халат открывает сильные руки в разноцветной сетке кровеносных сосудов.

-Вам кого? – спросила женщина, без любопытства рассматривая Островцева.

-Я к Анне Владимировне.

-А ее нет.

 Андрей  глядел на женщину, ничего не говоря и не торопясь уходить.

-Ну, пройдите, - вздохнула та. - Подождёте… Вы, наверно, с ее работы?

-Да, - соврал Андрей, переступая порог.

-Так может – передать что? Оставляйте смело – я мама ее.

-Нет, - Островцев замялся. – Мне бы лично…

 Здесь было царство запахов – приятных и не очень. Андрей уловил запах шалфея,  свежего огурца, петрушки, а еще кошки и картофеля в мундире.

 Он опустился на лавку в углу – грубую, деревенскую. На окнах занавески с бахромой, на столе – букет полевых цветов.

 Мать Анюты присела к столу. Жужжала, билась в стекло муха. Пришла кошка, растянулась на полу посреди комнаты; ходики на стене лениво тикали. Молчать стало неудобно, и Островцев собрался заговорить о погоде, но женщина опередила.

-Чаю не хотите?

-Нет, спасибо.

-Да, в такую жару лучше квас… Да вот нету квасу. Хоть бы уж дождик, что ли, пошел.

 Андрей кивнул.

-Земля как камень… Огурцы завяли совсем. А вы сами откуда?

            Островцев наклонился, погладил кошку, подошедшую к его ногам.

- Я на станции Родинка живу.

-О, так вам еще дальше ездить, чем Анюте, - на лице женщины мелькнуло  сочувствие и вместе с тем незлобивое ехидство. – Рано, наверно, встаете?

-В пять.

-Ах-ах, - всплеснула руками женщина.

            Кошка метнулась под лавку, выскочила с мышью и скрылась в чулане.

-А вы бы сняли комнату поближе.

-Дорого.

Андрею стало скучно.

-Да, дороговизна.

            Залаяла собака. Женщина посмотрела в окно.

            «Идет», -  мелькнуло в голове Островцева, и ему стало не по себе: придется ломать комедию перед матерью Анюты.

            -Идет Анна Владимировна? – спросил он.

-Не, соседка в магазин.

            Андрей поднялся с лавки.

-Тогда я, пожалуй, пойду. Завтра на работе переговорим.

-А может, спуститесь на поле? Она ведь с жильцом нашим пошла этих самых байкеров смотреть.

             Андрей встрепенулся.

-С жильцом?

-С жильцом. Мы ведь уже три года как сдаем комнату.

            За извивами грунтовой дороги, слегка присыпанной гравием, ревели мотоциклы и слышались крики.

Вроде бы совсем рядом, но на деле Андрей уже пару раз останавливался передохнуть:  идти под уклон тяжело, приходилось сдерживать ноги, невольно стремящиеся к бегу.

Даже здесь, вблизи реки, где земля постоянно подмывается разливом, некоторые умельцы умудрились построить коттеджи. Так и казалось: сейчас дом съедет с фундамента и поползет вниз.

             У колонки Андрей напился холодной, ломящей зубы воды. Пожалел, что выбросил бутылку из-под лимонада, - можно было бы наполнить.

            «С жильцом? С жильцом! И ведь -  ни гу-гу! «Живу с мамой»!».

 Ручка чемодана жгла кисть. Островцев подумал о ребенке, зародившемся в этой Анюте и тем самым привязавшим его к ней. Он ужаснулся, поняв, что почти ненавидит и Анюту, и ее ребенка.

             Моторы ревели, девицы хохотали. Бородачи в черных банданах, скинув косухи, выписывали на «харлеях» круги по черной поляне.

             Кто-то пытался пересечь речку на «Запорожце».

            В небе парил треугольник параплана с едва заметным человечком, а на пригорке сгрудился палаточный лагерь.

 Андрей понаблюдал за лихими трюками бородачей и, не обнаружив в толпе Анюты, направился к реке.

И тут же увидел ее, - розовую, сисястую, хохочущую.

Она не замечала никого, кроме  черноволосого мужика, - мощный торс, горбатый нос, белозубая улыбка от уха до уха.

 Свернув в заросли ивняка, Островцев наблюдал за купающимися, стиснув зубы. Когда Анюта и черный начали целоваться, Андрей повернулся и через кусты побрел вдоль реки в сторону дороги, задевая портфелем росистую траву.

«Шлюха ебаная! Потаскуха! С чуркой спуталась!»

 Островцев и не подозревал, что способен на такую злость, тем более из-за Анюты. Эта злость была сильнее его и искала выхода.

            Андрей остановился.

            Убить Анюту, утопить, чтоб захлебнулась грязной водой, проклятая тварь!

            Но не сделав и десятка шагов в обратном направлении, Островцев  понял: возможная история, с убийством, со скандалом, не для него, потому что он - трус. Просто трус.

Безжалостный в своей простоте вывод ошеломил Андрея. Он покачнулся, и если бы не подвернувшийся ствол дерева, полетел бы с обрыва в реку. Сухие рыдания сотрясли его грудь. Прислонившись к плакучей иве, Островцев  плакал из-за женщины, которую никогда не любил.

Неподалеку ревели мотоциклы, визжали купающиеся девицы, пьяно горланили байкеры.

Бомбила остановил «волгу» у железнодорожной платформы в Обнинске. Повернул к Андрею загорелое лицо.

Островцев полез в карман плаща. Так. Банка пива. Денег нет.

Бомбила нахмурился.

-Секунду, - сказал Андрей.

Поставил на колени портфель, расстегнул. Повернулся спиной к водителю.

-Держи.

Бомбила вытаращился на протянутую купюру.

-Сдачи нет.

-Не надо сдачи.

Островцев вылез из машины. Горят фонари, вокруг маршруток и автобусов – вечерняя суета. Свистя, проследовал экспресс на Калугу.

Андрей открыл пиво, хлебнул. Третья банка за вечер… Он постоял, глядя, как мечутся у фонаря мотыльки, и вернулся к припаркованной «волге», в которой шумело радио.

-Слушай.

Бомбила крутанул регулятор звука.

-Да?

-Есть тут ночной клуб?

-Есть.

-Вези.

Островцев уселся рядом с водителем, пиво из банки выплеснулось на пол.

CRAZY HORSE - точно великан накарябал красными чернилами. Перед входом  – искусственные пальмы, освещенные зелеными фонарями.

Андрей открыл массивную дверь и вошел.

            В холле, задрапированном синим бархатом, стоял секьюрити. Приглушенно звучала музыка.

            -Сегодня по приглашениям, - неприветливо сообщил охранник.

            Островцев протянул заранее заготовленную купюру. Секьюрити спрятал ее в нагрудный карман, пожал плечами:

            -Проходите.

            Музыка оглушила. Казалось, она доносится отовсюду, даже из-под пола, на котором танцевали в полутьме какие-то люди. Помещение пронизывали мечущиеся лучи изумрудного, красного и желтого цвета. По обе стороны танцпола – прозрачные шары, подсвеченные прожекторами, в которых извивались под музыку голые девушки.

             Пахло сигаретным дымом и духами. Андрею стало не по себе: он раньше не бывал в подобных заведениях. Заметив бар, направился к нему, сжимая в запотевшей ладони ручку портфеля.

            -Что будешь? – крикнул бармен.

            -А что … посоветуешь.

            -Это зависит от того, есть ли у тебя бабки.

            «Бабки? А, деньги…»

            -Есть бабки.

            -Тогда – мохито.

            -Давай.

            Бармен занялся приготовлением коктейля. Андрей повернулся к танцполу.

            -Скажите, горячо? - закричал кто-то. Толпа ответила мужскими и женскими возгласами.

            -Ледиз энд джентльмэнз, дамы и господа, разрешите представить вам. Ди-джей Солярррррис!

            Танцпол зашелся в экстазе.

            -А ю рейд?

            Музыка - громче и быстрее.

            Андрей уловил запах мяты, повернулся к бармену.

            -Твой мохито.

            Принял холодный бокал, взял в губы трубочку. Отпил. Ого! Приятно.