Агидель стремится к Волге - Хамматов Яныбай Хамматович

XIX

Бежавший в Ишимские степи хан Кучум словно в воду канул — уж сколько времени ни слуху о нем, ни духу.

Успокоились Ермаковы дружинники, потеряли бдительность. Как-то морозным декабрьским днем двадцать казаков отправились на озеро Абалак, что в тридцати-сорока верстах от Кышлыка, ловить рыбу. Прорубили лунки и только было настроились удить, как появился, откуда ни возьмись, неприятель. Застигнутые врасплох беспечные рыбаки не успели даже оказать сопротивление. Спастись удалось лишь одному. Он-то и сообщил Ермаку о случившемся.

Прихватив с собой уцелевшего после бойни казака, разгневанный атаман немедленно устремился к Абалаку и, настигнув вражеский отряд, разбил его. После этого тела убитых казаков были похоронены недалеко от Кышлыка на древнем ханском кладбище.

А вскоре в ставку Ермака пожаловали вогульские князья Ишбердей и Суклем. Признав себя ломанными России, они поклялись Ермаку, что будут платить ясак соболями. Вогулы были рады услужить казакам и дали слово при появлении Мухаметкула тут же известить их о его местонахождении.

Однако честь выследить и выдать царевича досталась татарскому мурзе Сенбахтитагину. Он явился однажды в город с вестью о том, что царевич находится неподалеку.

— Много ли душ в евоной рати? — осведомился Ермак.

— Совсем мало.

— И где же нам оного сыскать?

— Есть в наших местах речка, Вагай прозывается. Там его найдешь.

— Возьмешься нас проводить?

Мурза с готовностью согласился.

Ермак отобрал шестьдесят самых дюжих казаков и, не откладывая, вечером того же дня покинул Кышлык.

Уже за полночь казаки прибыли на место. Умертвив безмятежно спавшую стражу, они без труда захватили Мухаметкула и увезли его с собой.

На следующий день Ермак учинил ему допрос с тем, чтобы доподлинно узнать, где обитает хан Кучум.

Однако верный Мухаметкул не пожелал отвечать на его вопросы.

— Мало было тебе, разбойнику, нашего разорения, так теперь и хана хочешь сожрать. Убей меня, ежели хочешь, но о дяде своем я тебе, презренный пес, ничего не скажу!

— Не надейся, Махметкулка, — сказал ему с насмешкой атаман. — Не стану я тебя убивать, хошь и руки жуть как чешутся. Потому как ты мне живой нужон. Ишо как нужон! Как пожалует сюда хан с войском, послужишь ты мне заложником.

Долго издевался над пленником Ермак. А на рассвете приказал запереть в погреб.

Не прошло и недели, как в Кышлык пожаловали вогульские князья Ишбердей с Суклемом. Они сообщили, что хан Кучум перебрался за Ишим.

— Мы все выведали, атаман. Говорят, хан в большой печали из-за того, что Мухаметкул у тебя в плену.

— А велико ли ханское войско? — в нетерпении спросил Ермак.

— Прежде много людей было, — ответил Ишбердей. — А как прознали татарские князья про Мухаметкула, некоторые бросили хана и разъехались кто куда.

— Да-a, незавидная у Кучума доля, — добавил Суклем. — Слыхали мы, будто бы и Сейдек собирается вместе с бухарскими узбеками отомстить ему.

— За что?

— За то, что хан порешил отца его — татарского князя Бикбулата.

— Вон как! Выходит, дни кровавого Кучумки сочтены, — заключил Ермак, потирая от удовольствия ладони.

Поблагодарив вогульских князей за верную службу, Ермак дотошно расспросил их, как лучше добраться до ставки хана, и с наступлением весны, оставив часть дружины в Кышлыке, отправился по Иртышу на север.

Он не очень спешил, то и дело причаливал к берегу, завидев какое-нибудь селение. За время плавания никто не пытался оказать дружинникам сопротивление. И лишь жители татарской крепости в устье Аримдзяна встретили их градом стрел.

— У-у, проклятое отродье! — выругался Ермак и велел палить из пушек.

Когда в засеке образовалась брешь, казаки бросились с победными криками в атаку.

Захватив крепость, они учинили расправу над непокорными, рубя их нещадно саблями, расстреливая и вешая. Лишь смирившиеся избежали страшной участи. Принуждая поклясться в верности Белому царю, их заставляли целовать окровавленную саблю.

Жители целого ряда улусов, не осмеливаясь выказывать неповиновение, покорно согласились стать российскими данниками.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

И все же не везде казаков встречали с почестями. Достигнув владений остяков и вогулов, они встретили вооруженное сопротивление. Князь Демьян, имевший под началом две тысячи воинов, приготовился к обороне своей крепости. Он гордо отказался принять выдвинутые Ермаком условия.

Обозленный, тот велел открыть по осажденной крепости стрельбу, после чего казакам уже ничего не стоило завладеть ею. Князь Демьян и его близкие приняли мученическую смерть.

Один из остяцких батыров, весь изувеченный, плюнул атаману кровью в лицо и изрыгнул напоследок:

— Будьте вы прокляты, душегубы! Пока золотой кумир[29] с нами, вам нас не одолеть!..

Атаман пришел в бешенство. Велев изрубить батыра саблей, он решил дознаться, где спрятан идол. Но никто так и не смог ответить на его вопрос. Поклявшись во что бы то ни стало отыскать золотого кумира, Ермак поплыл со своей дружиной дальше.

Завидев как-то группу людей, совершавших на берегу обряд жертвоприношения, казаки подплыли поближе и разогнали их одним лишь выстрелом. Точно так же поступили они и со встречавшей их вооруженной толпой жителей Цынгальской волости.

Потом казаки оказались во владениях остяцкого князя Самара. Тот давно уже поджидал пришельцев и, объединившись с другими князьями, готов был встретить их во всеоружии. Но от долгого ожидания он потерял бдительность. И казаки застали его врасплох.

Воспользовавшись тем, что остяки мирно почивали в своих шатрах, они беспрепятственно проникли ночью в их стан. Разбуженный шумом князь Самар вскочил со своего ложа и схватился было за оружие, но так и не успел им воспользоваться, сраженный насмерть вражеской пулей.

Оставшаяся без предводителя княжеская рать разбежалась. Ограбив жителей и обязав их стать данниками, казаки затеяли в честь скорой победы пир.

Атаман и его помощники веселились наравне с рядовыми казаками. Разобрав княжеских жен, они кутили всю ночь напролет, а на следующий день вереница казачьих стругов вновь пустилась в плавание.

В одном из боев за остяцкую крепость Назым на берегу Оби был смертельно ранен Никита Пан. Атаман неистовствовал. Он жестоко отомстил осаждаемым за погибшего товарища и других храбрецов. Но это доставило ему мало удовлетворения.

— Какого богатыря сгубили, нехристи поганые!..

Ермак пытался залить горе сивухой. Но это не помогло ему избавиться от душевных мук. Не видя более смысла плыть дальше, он оставил князя Алача править Обскими юртами и повернул назад.

На обратном пути казаки тоже время от времени причаливали, выходили на берег, принимая почести от жителей покоренных селений, и воочию видели плоды своих стараний — утверждение господства России в пройденных ими пределах.

Приближаясь к Искеру-Кышлыку, они еще издали заприметили встречавшую их толпу. Звучала музыка.

— Ишь ты, сколь народу-то собралось! — оживился Ермак. — А ну-ка, браты, принарядитесь, приосаньтесь да протрубите погромче, пускай знают наших!

Когда груженые добычей челны пристали к берегу, раздались восторженные возгласы:

— Слава нашим витязям!

— Слава бесстрашному атаману-победителю!

— Слава, слава!..

Вообразив себя едва ли не царем, Ермак торжественно ступил на землю. А славившая его толпа все не унималась.

Несколько разодетых казаков дружно подхватили атамана на руки, понесли его к возвышению и бережно усадили в накрытое келямом кресло. Началось праздничное веселье.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Похваляясь богатыми трофеями, казаки потчевали друзей-остяков водкой, учили их курить. Быстро захмелев, те, не желая остаться у щедрых и благодушных победителей в долгу, стали наперебой предлагать им на ночь своих жен.

Оглушенный и тронутый шумной, радостной встречей, атаман ощущал себя самым счастливым человеком на свете. Но когда Ермаку сообщили о том, что Иван Кольцо схватил по дороге простуду и слег, так и не добравшись до Москвы, им снова овладела хандра, а вместе с ней — навязчивая идея: «Не перст ли это божий? Не судьба ли? Может, не стоит государю кланяться? Провозглашу себя царем сибирским, сколочу могучее воинство, и тады все будет мне нипочем!..»