Исповедь демонолога - Мария Николаевна Сакрытина

ты на меня так смотришь? Что с тобой? Почему ты такой… холодный? Обними меня хотя бы!

Я не мог, я больше не имел на это права.

– Твои подруги подумают, что ты путаешься с аристократом, – сказал я вместо этого. – Прости меня.

– Да бог с ними! Эл, где ты был? Чья… чья это карета?

Я закрыл на мгновение глаза.

– Тина, у меня мало времени. Скажи, с мамой все в порядке?

– Да! Хотя она и выплакала все глаза, когда ты ушел. Как ты мог!.. – Она оборвала себя и уже тише ответила: – Она больше не шьет. Очень плохо видит. Но нам теперь и не нужно, потому что… Эл, я же твоя сестра. Скажи, откуда?..

Я стиснул зубы. Не хотел, чтобы она знала.

Но она сказала:

– Эта карета… твоей госпожи, да?

Я вздрогнул, и она неловко улыбнулась:

– Мать не говорила, ты же… ты же и ей не сказал, да? Но я же не дура. Откуда еще такие деньги?

Я отвернулся к окну. Я так мечтал увидеть ее… А сейчас больше всего на свете хотел исчезнуть.

Она заслуживает большего, чем брата-содержанца. В какое положение я ее поставил? Думаю только о себе!

– Прости.

– Прости? – повторила она. – Элвин, за что ты извиняешься? Ты что, стыдишься? Ты… – Я вздрогнул, когда она обняла меня снова. – Ты неисправимый… глупец! Посмотри на меня.

Я послушался. Я мог бы смотреть на нее вечно – такую здоровую, счастливую, настоящую. Наконец-то не на фотографии.

Но карета остановилась.

– Наш дом, – выдохнула Тина. – Эл, ты же… ты же выйдешь к маме?

– У меня мало времени, – повторил я.

– И ты снова исчезнешь на годы?

Она сама открыла дверцу, хотя стоило бы мне или лакею. А потом потянула меня наружу, к вышедшей на крыльцо матери.

Я не смог заставить себя остаться в карете.

Мама щурилась, в ее волосах прибавилось седых прядей. И она все еще носила белые полосы траура на щеках. Я невольно спросил, не по мне ли.

– Конечно, не по тебе, – тихо ответила она, обняв меня. – Естественно, я знала, где ты. Скажи, с тобой хорошо обращаются?

Я только кивнул. Она всегда была сдержанной, всегда казалась спокойной. Раньше я мог лишь предполагать, чего ей это стоит. Теперь я знал.

Она хотела пригласить в дом и Ори с кучером, но я солгал, что нас ждет госпожа. Я не мог оставаться надолго. Потом слишком сложно будет уходить.

Мама кивнула, как будто поняла.

Конечно, она умело распорядилась деньгами. Я всюду видел тому подтверждение: жили они с сестрой небогато, но хорошо. Добротный дом, пять комнат, садик и даже мастерская для Тины. Ярко горел камин, значит, деньги на уголь у них были.

Тина похвасталась, что ей уже делают заказы, и сунула мне свой альбом с эскизами: «Посмотри, как я теперь умею!»

Я же смотрел вокруг и чувствовал, что этот дом не мой. Я больше не часть их жизни. Не стоило мне приезжать.

Тина рисовала портреты. Ее альбом был полон набросков людей, разных: ее подруг, наверняка случайных прохожих, девочек, заглядывающих в окно кафе; дам, делающих заказ портнихе…

С последнего листа на меня посмотрела Шериада. В эскизе Тины она казалась старше, была одета как работница на фабрике – в дешевом пальто, вязаной шапке, ботинках вместо сапог. И взгляд – задумчивый, грустный.

– Тина, ты ее знаешь? – быстро спросил я.

Сестра склонилась над рисунком.

– Это? Хм… Ну да, вчера ее видела. Колоритная внешность, правда? Она спросила дорогу до библиотеки. А что?

Я покачал головой. Сердце кольнуло нехорошее предчувствие. Конечно, принцесса видела мою семью хотя бы на той фотографии, как это от нее скроешь? Но мне в голову не могло прийти, что она лично… Может, просто кто-то похожий?

– У нее был странный голос, – добавила Тина. – Я запомнила, потому что он действительно звучал так… Словно она не говорит, а поет. И акцент такой… Из провинции, наверное.

Я обратил внимание, что принцесса на портрете была без перчаток. Узкие, красивой формы руки с длинными музыкальными пальцами – их Тина нарисовала особенно тщательно. Их, лицо и выбившуюся из-под шапки черную прядь.

– Руки, да, – кивнула сестра, заметив мой взгляд. – Я хорошо их рассмотрела, потому что она поскользнулась, а я ее поддержала. Она, знаешь, схватилась за меня неудачно – за лицо. Меня от ее прикосновения буквально обожгло. Ох, Эл, я такая впечатлительная! А что? Ты ее знаешь?

– Нет.

Мама обняла меня напоследок. Прежде чем сунуть мне пирог, завернутый в промасленную бумагу.

– Не отказывайся. И пообещай нам писать. – А потом шепнула, снова обняв: – Это твой дом. Не забывай.

– Нет, – пробормотал я.

– Да. Всегда.

Тина тоже сунула мне маленький сверток.

– Потом открой. Я мечтала отдать это тебе, когда ты вернешься.

– Я не вернулся.

– Разве?

Это все-таки было больно – уходить. Они стояли на пороге, глядя мне вслед; я расцеловал обеих на прощание. Слезы горчили на губах.

«Не оборачивайся», – думал я. Я и не обернулся. Но меня словно толкнуло что-то, и вспомнился портрет принцессы, написанный Тиной. Что сделает с ними Шериада, если я ее огорчу? Словно по наитию – со мной такое бывало – я остановился и мысленно пожелал: «Пусть все у вас будет хорошо. Сказочно хорошо, очень удачно». Внутри будто струна натянулась, а перед глазами поплыли пятна. Мне почудилось, будто их дом накрывает сфера золотого света, а затем мигает и гаснет, но не исчезает, а будто становится невидимой.

А мне вдруг сделалось очень тяжело: голова закружилась, к горлу подкатила тошнота. Я дошел до кареты, кое-как забрался внутрь и там потерял сознание.

Сроду со мной обмороков не случалось.

В себя я пришел уже в поместье, на той роскошной кровати, якобы в моей комнате. Надо мной склонялся дворецкий с чашкой бульона, и бледный до синевы Ори маячил у него за спиной.

– Видите, господин. Вам следовало поесть, особенно если собирались колдовать. Зачем вы так? – сказал дворецкий.

Сил спорить не было.

На следующий день я от слабости не смог подняться с постели. Было страшно, что госпожа придет и увидит меня таким. Впрочем, и бояться я быстро устал.

Так прошла вся неделя. Меня очень плотно кормили, практически насильно. Если я пил бульон, то он обязательно был наваристый и густой, а мясо – его мне теперь подавали на завтрак, обед и ужин – непременно сочилось кровью.

– Может, врача? – несмело предложил как-то Ори.

Ответил дворецкий, ухаживавший за мной, как заботливая сиделка:

– Не поможет,