СОБЛАЗН.ВОРОНОГРАЙ - Б. Дедюхин

С сомнением прислушивалась Софья Витовтовна к удаляющемуся звону злых позолоченных шпор. Окликнуть иль нет? Чем он может быть опасен, опальный боярин? А полезен чем?… Пригодится может, когда-нибудь? Зачем новый враг? Да нет, он Настю хочет за Василия отдать. Это его условие. Это невозможно. Завтра уже обручение. А там вскорости и свадьба… «Не сыта бе блуда»,- это он про нее-то, за все ласки, ему подаренные, таковы слова! Иди, гадюга, вон без привета и прощения!

Даже стук копыт его коня по деревянной мостовой злобой отзывался.

7

Рождественский мясоед – самое время для свадеб. Заранее убраны были по старинному правилу великокняжеские покои. Небольшие окна таинственно высвечивали живописные по золоту орнаменты стен.

Старший дружка, войдя к невесте, сказал:

– Великий князь, велел тебе, княгиня, свое место заняти.

Посаженый отец, войдя в столовую палату, помолился на иконы, бил челом невесте и, севши за стол на большое место, указал места и боярам, с ним пришедшим, куда кому сесть по родовитости и знатности, по древности и заслугам. Потом послал молодого боярина к жениху с речью:

– Бог на помощь! Время тебе, государь, идтить к своему делу;

В чинном молчаний ждали.

Священник покропил жениху путь святой водой и благословил его крестом. Василий в распахнутом бархат-ком кожухе на соболях, в тугом золоченом поясе перекрестился на иконы в красном углу, дал знак священнику творить молитву к покровению главы невесты и только потом поискал глазами Антония. Его нигде не было. Василий чуть приметно усмехнулся: забыл, что монаху на свадьбе присутствовать не положено. Уже два раза, перед обручением и перед свадьбой исповедовался Василий у своего нового духовника, но встречи их были стесненными и краткими. Антоний исповедовал, опустив глаза, словно через силу. Но раз Фотий велел, надо исполнять. Для них обоих с князем пожелание покойного владыки было непрекословно. – Может, привыкнем, еще друг к другу? – сказал Василий, иноку после отпущения грехов.

– Господь управит,- в первый раз улыбнулся тот бледными губами.

Марья Ярославна стояла у чертожного [67] места, обитого червчатым бархатом с золотыми узорами. Большая сваха приступила к убиранию невесты. Держальщики подали ей гребень и чару с вином. Распустив Марье косу и обмакивая гребень в вино, сваха принялась расчесывать негустые тусклые волосы. Мокрая голова невесты почему-то пахла в тепле палаты псиной. «Как спать дойдем, высохнет»,- утешал себя Василий.

Несмотря на важность минуты, его разбирал смех. Особенно, когда мерным шагом приблизился к Марье посаженый отец князь Юрий Патрикиевич, выходец из Литвы, слишком сухощавый на русский вкус, слишком длинный туловом и лицом, со стрелой в вытянутой руке, и разделил этой стрелой волосы невесты надвое. При его появлении какой-то шумок непонятный возник среди бояр, хотя лица близ стоящих были нарочито неподвижны. Но шумок запорхал, запорхал в гущине гостей, и шумок чем-то нехороший, как почувствовал Василий,хотя не понял, чем он вызван. Улыбка медленно сползла с лица юного князя, и серые глаза из-под низких бровей глянули вдруг так остро и жестко, что шумок насмешлив вый – тут Василий почуял, что – да, насмешливый – забулькал, забулькал и иссяк, как не был. Но холодная настороженность не сходила больше с великокняжеского лица.

Сваха заплела и уложила невесте косы, покрыла ей голову фатой и надела убрусец-начальник, жемчугами низанный. Марья Ярославна даже похорошела от этого, хотя ломливость нрава и за фатой не спрячешь. Василий с ней разу еще взглядом впрямую не встретился, даже на обручении. Не хотелось. Только искоса. Мельком. Иногда.

Поднесли в мисе золотой осыпало и караваи свадебные на носилках, алым бархатом обитых. Женихов каравай покрыт бархатом золотным, турецким, а невестин-атласом, с нашитыми поверху пёнязями [68], по двадцать семь штук. Сами бляшки серебряные, с одной стороны золоченые, а с другой-бело и гладко. Да еще на каждый каравай положено по четыре пары соболей. Сваха стала горстями бросать хмель на жениха с невестой, обмахивая их снизкой соболей. В это время палата озарилась блеском свечей в широких чеканенных обручах с золочеными краями. Посаженый отец, главный распорядитель на свадьбе, повел Василия под руку. За ними двинулась невеста со свахой. Василий внимательно окинул лица гостей и поезжан. Без улыбок. Все выражали радостное умиление.

Свадебный поезд ждал с Красного крыльца. Жениху конюший подвел рослого узкогрудого жеребца, копыта стаканчиками.

Дорогой конь, азиатский – подарок ордынского хана к свадьбе. Невеста со свахами и женой Патрикиевича поместилась в устланные коврами сани. Дуги упряжных были окрашены лентами и лисьими хвостами. Утро выдалось звонкое от морозца и солнечное, с редким сверкучим снежком. Сияли купола и кресты, снег искрился на лисьих шубах мужчин и женских коротких шубках, беличьих с большими собольими воротниками. Разноцветье платков шелковых, скрип снега, усеянные народом стены кремлевские. А девиц-то!… Головы их даже в сильные морозы оставались открытыми совершенно – одна понизь жемчужная с бахромками или сетка бисерная на волосах. Так и кататься ездили. От ветра зимнего не недужили – только пуще румянели. Солома свежая натерянная ярко золотела на снегу. Воробьи носились большой родней. Галки сегодня присмирели, боялись. Суетились свечники, фонарщики, каравайники – младые дети боярские, чья обязанность нести за поездом свечи огромные, женихову и невестину, фонари на носилках и караваи, загодя боярынями испеченные. Чем больше поезжан, тем больше свадебного блеску. Толчея была у Красного крыльца превеликая.

Тут-то наконец и удалось невесте ткнуть Василия взглядом впрямую. Глазки черненьки, утоплены, лицо зарозовело на морозе, от улыбки пошло ямками, брони мазнуты косо, вразлет. Фатою укрылась, будто бы от ветру, а один глазок оставила, лукавый глазок, игровой. Что-то дрогнуло внутри Василия от этакого взгляда, незнакомое, жгучее, почувствовал, что плоть его отвердела. «Слюбятся,- решила Софья Витовтовна, наблюдающая все это время за ними.- Девка спеленька. Сок из нее скоро так и брызнет».

Наконец-то все уставились по местам. Князь Патрикиевич поднял руку – ждавшие знака на колокольнях звонари враз грянули трезвон. Свадьба тронулась к Успенскому собору.

Паперть заранее была выстлана камкой червчатой и желтой – шелком китайским с разводами. Сперва внесли свечи и караваи. Потом вошли посаженый отец и дружки, потом уж жених, после него невеста. Василий встал по правую сторону у митрополичьего места, свечники рядом, а невесту свахи постановили слева. Тут же у крылоса [69] поклали караваи на особую скамью под золотным кызылбашским ковром. На княжеском жениховом месте – подножье из ярко-малиновой камки, а поверх нее двадцать соболей, и у невесты под ногами двадцать.

– Благословен Бог наш ныне и присно, и во веки веков! – раздался в голубом дыму алтаря звонко-прохладный возглас.

Обедня началась.

Званые гости собрались на литургию заблаговременно. Когда вошел в собор великий князь, протоиерей собора осенил его крестом:

– Благословен грядый во имя Господне,- и покропил святою водой.

Василий приложился ко кресту, знаменовал себя крестным знамением, поклонился алтарю, народу – сначала мужчинам, стоявшим в левом нефе, потом женщинам, среди которых сразу выделил по белоснежному одеянию свою невесту.

– Исполлаета деспота! – громоподобно грянул диакон: это появился на амвоне владыка Иона.

Вели обедню долго, по полному чину.

Впервые на богослужении Василий был рассеян, молился без внимания. Пронзил его сладким обещанием черненький глазок Марьи Ярославны. Даже удивительно, почему во время обручения осенью здесь же, в этом соборе, казалась она ему чуждой и нежеланной. Сейчас радостное нетерпение поднималось в нем. Вспомнилось, как деловито и кротко произнес владыка Иона, выйдя к ним через царские врата:

– Обручается раб Божий Василий рабе Божией Марии,- сотворил крестное знамение над головой жениха и надел золотое кольцо на четвертый, безымянный палец его.

Потом серебряное кольцо – на безымянный палец невесты:

– Обручается раба Божия Мария рабу Божию Василию…

В золоте женихова кольца – блеск солнца, ему должен уподобиться муж в союзе брачном. Жена же- подобие луны с серебряным отражением света солнечного.

Как нет конца у колец, так непрерывен и вечен, должен быть союз двух сердец, как непрерывна и вечна благодать Духа Святого.

Три раза повелел владыка обменяться кольцами. У Василия оказалось кольцо серебряное, а золотое досталось Марье – женской слабости ее должен передаться мужественный дух… Тогда Василий хмурился, а сейчас, вздымая руку для крестного знамения, смотрел украдкой на уже чуть потускневшее серебро и повторял про себя, радуясь собственному великодушию: пусть будет у Марьюшки вместе с женской слабостью и моя мужская крепость, пусть оставит нам Господь грехи и дарует жизнь вечную и спасение. Так хотелось в то же время перехватить еще разок заговорщицкий, объединяющий совместной тайной взгляд невесты! Где она там?…