Оборотень - Таня Хайтманн

— Детка… — Элиза запнулась, потом выпрямила спину и нахмурилась. Мета тут же почувствовала себя маленькой девочкой, которую мать распекает за проступок. — У тебя есть кто-то другой?

Удивленная Мета взглянула на отца, который откинулся на спинку стула и задумчиво смотрел на нее. Было очевидно, что ответ интересует его так же, как и мать. Мета едва не расхохоталась и не сказала: «Да, я влюбилась в молодого опустившегося парня. Так вышло. Поэтому Карл может отдыхать, пока не почернеет, неверный ублюдок!»

Но все было не так просто. С одной стороны, они очень долго были вместе, у них был общий круг друзей и так много воспоминаний и интересов, что Карла нельзя было так просто исключить из своей жизни. Несмотря на все случившееся, Мете его не хватало. С другой стороны, прошло уже две недели, как Давид принес картину в галерею. С тех пор он не появлялся. Итак, вот уже две ужасные недели она ломала себе голову над тем, увидит ли его еще раз. Постепенно он превращался в размытое видение, о котором она думала днями напролет и которое ночью согревало ее в постели.

— Мета, золотко… — раскатистый голос Лоренца вырвал ее из задумчивости. Она бросила на отца виноватый взгляд, на который тот ответил теплой улыбкой. Если отец снисходит до того, чтобы говорить об этом, значит, он настроен серьезно. — Ты знаешь, что лично мне Кард глубоко безразличен, но я беспокоюсь о тебе. В последнее время ты выглядишь усталой и на удивление неуравновешенной. Если твое состояние объясняется не тем, что ты влюбилась в другого мужчину, то… Может быть, тебе не хватает Карла больше, чем ты готова себе признаться.

Мета растерянно смотрела на него. Мать согласно кивнула. Но когда Элиза попыталась протянуть руку через стол и ласково коснуться дочери, Мета встала настолько быстро, что толкнула стол и полный бокал вина, оставленный Эммой, опрокинулся. Воспользовавшись всеобщим замешательством, Мета извинилась и сделала вид, что идет в туалетную комнату.

Вместо этого она завернула к бару, но вовремя увидела там Мари с мужем и нескольких знакомых. Не очень элегантно отступив назад, она направилась в вестибюль ресторана и, не обращая внимания на швейцара, удивленно открывшего дверь, вышла на улицу. Свежий осенний ветер, принеся с собой запах табака, бурно приветствовал ее голые руки и ноги.

Эмма сидела на бордюре, закинув ногу за ногу. В одной руке она держала тлеющую сигарету, в другой — бокал. Не говоря ни слова, Мета взяла его и залпом выпила золотистое содержимое. Виски обожгло ей горло, но напряженные нервы немного успокоились. Эмма смотрела на нее с неподдельным удивлением: такое поведение никак не подходило ее уравновешенной сестре.

— Что значат глупые слова о том, что дела у Карла идут суперски?

Вместо ответа Эмма только пожала плечами. Однако Мета не испытывала желания просто так спускать ей этот удар ниже пояса. В последние годы Эмма слишком часто делала подобное, не получая сдачи в ответ.

— Это ты позаботилась о том, чтобы ему было суперски?

— Ах, ерунда какая! — подчеркнуто равнодушно пропела Эмма и прицельно швырнула, окурок в сторону входной двери из оливкового дерева. — Что Карлу со мной делать? Он же интересуется только самим собой.

— В этом смысле вы прекрасно подошли бы друг другу! — отрезала Мета, вручая сестре пустой бокал.

И вернулась в ресторан.

Указательный палец Меты снова скользнул по заметкам. Несколько дней назад она выставила четыре работы художника по имени Циглер, недавно начавшего сотрудничать с ними, и о трех картинах уже спрашивали. Ей нужно было хорошенько подумать, чтобы понять, обладают ли переговоры динамикой и можно ли поднять цены или все окажется выстрелом вхолостую.

Другая галерея уже пыталась продать несколько его работ о «теле и формах в движении», и, мягко выражаясь, дело не увенчалось успехом. Тогда за художника взялся Ринцо, и благодаря этому с Циглером случилось неожиданное превращение: из студента школы изобразительного искусства, в кармане которого была рекомендация профессора, а голова — теория и история искусств, буквально за одну ночь получился индивидуум, увековечивший дешевое искусство на краденом картоне. Punk sells [2] — особенно когда имеешь дело исключительно с клиентами-мещанами. Обычно банкноты так и сыплются. Что касается чутья Ринцо на деньги, то оно было еще более легендарным, чем чутье на талант.

Мета закрыла блокнот, и ее одолели угрызения совести. Хотя для псевдодилетантства, как она про себя называла работы Циглера, молодая женщина сделала все, чего от нее ожидали, но больше и пальцем не хотела шевелить. Когда она подчеркивала потенциальным покупателям сенсационность работ Циглера, то втайне удивлялась, как это никто не замечает, что она вот-вот умрет от скуки.

Может быть, она не хотела этого потому, что неделя обещала гораздо более интересные события. Хотя Ева наверняка запретила бы это, она приняла художницу из пригорода и представила несколько ее акварелей. Размытые, едва угадывающиеся прибрежные ландшафты… Мета разглядывала небольшие картины, и у нее возникало ощущение, будто она находится в пронизанном светом сне.

Подобные картины Ринцо презрительно называл открыточными видами. Такой стиль живописи противоречил основным положениям галереи, положениям, за которые Мета с таким удовольствием голосовала, когда после учебы работала на аукционе. Но в ее душу все чаще закрадывалось подозрение, что ее вкус на самом деле не настолько светский, как она считала. Постепенно она становилась любительницей красиво выглядевшей душевности, и за подобное признание Ева наверняка тут же выгнала бы ее из галереи.

Тем не менее Мета взяла акварели и даже нашла на них покупателя — пожилого господина по фамилии Мерингер, заглядывавшего в галерею каждые два месяца и умевшего поговорить на самые разные темы. В прошлом году Мета продала ему великолепный мраморный бюст. При этом он подробно описал ей дом на побережье, в котором в теплое время года жил со своей болезненной женой. Об этом доме Мета подумала, когда смотрела на картины художницы, и интуиция ее не подвела. Седой как лунь господин был в восторге, и хотя продажа двух акварелей не принесла целого состояния, Мета была очень довольна собой.

Она хотела сохранить продажу в тайне, но в этот день Ева вдруг сунула нос в бухгалтерию Рахель.

— Об этих картинах я ничего не слышала. И кто такой, скажи на милость, этот Эрнест Мерингер, который их купил? — Начиная допрос, Ева подошла к Мете настолько близко, что та невольно отступила на шаг.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});