Другие люди: Таинственная история - Мартин Эмис

— Мэри Агнец. Я пришла сюда, чтобы расспросить об Эми Хайд.

Реакция на имя оказалась мгновенной. Какое могущественное имя, вздрогнув, подумала Мэри. Сколько в нем силы. Дама пронзила ее изумленным и негодующим взглядом. Джордж отвернулся, как будто пытаясь спрятаться, вжав голову в плечи. У Мэри подобное желание возникало, когда она вспоминала, во что превратила мистера Ботэма.

— Вот что: чем меньше будем о ней говорить, тем лучше, — тоном, не терпящим возражений, подытожила дама.

Джордж согласно промычал что-то и потянулся к своей трубке.

Мэри быстро проговорила заранее заготовленные слова:

— Простите. Я когда-то, очень давно, с ней общалась. Еще до того, как она… Я понимаю, все, что случилось, очень печально…

И тогда дама сделала то, о чем Мэри до этого только читала в книжках. Она горько рассмеялась. Так вот как это бывает, вдруг поняла Мэри. Ведь это даже и не смех вовсе, а звук, который люди издают, чтобы призвать остальных к единодушному неодобрению.

— Печально? — переспросила она. — Да нет, это совсем не печально. Эта девочка с печалью не дружила.

Мэри была в отчаянии. Она поправилась:

— Ну, мне печально…

— Извините, милая… Конечно, это печально. Вам получше? Давайте я еще подолью… — Она приподнялась и потянулась к чайнику.

— Спасибо, не надо, — попыталась отказаться Мэри.

— Нет, но когда я только начинаю думать обо всех тех страданиях, которые она причинила своим родителям… Клянусь, что сердце матери просто не выдержало и разорвалось из-за всех этих историй. О, да я бы…

— Мардж, — пробурчал Джордж.

Мардж резко села. Она воздела руки ко лбу, прижав кончики пальцев к нежным дугам бровей. Мэри в ужасе наблюдала прозрачные, как льдинки, слезы, покатившиеся у нее по щекам.

— Мардж… — повторил Джордж.

— Мне… мне очень жаль. Сейчас все пройдет.

— Я сожалею, — добавила Мэри.

Все сожалели.

— Ну не курам ли это на смех? Она до сих пор доводит нас до слез.

Мэри тоже начала плакать. Она чувствовала, как слезы крадутся по лицу, но была не в силах протянуть руку и смахнуть их.

— Бог ты мой, и вы туда же.

Джордж просеменил к раковине, откуда вернулся с большим рулоном бумаги. Он оторвал несколько кусков и вручил их дамам. Один он приберег для себя и оглушительно в него высморкался. Затем, как будто это было в порядке вещей, все трое тихо рассмеялись, устало и облегченно.

Мэри заговорила:

— И еще. Мне очень, очень жаль. Я действительно не хотела причинить вам боль… Но можно мне посмотреть ее комнату, комнату Эми? Это было бы для меня очень важно.

Или могло бы быть, подумала она. Могло бы.

Все вместе они проследовали цепочкой по коридору второго этажа. Если бы у Мэри было время, она задумалась бы о том, зачем людям требуется так много пространства и вещей, которые его заполняют. Между предметами оставалась уйма свободного места. Но она была ошеломлена, чувства ее болезненно обострились, и она мечтала лишь о том, чтобы то, что должно случиться, произошло поскорее.

— Вот мы и пришли, — сообщила Мардж.

Мэри снова почувствовала, что голова ее превращается в раскаленный шар. Мардж нерешительно остановилась на пороге. Сзади к Мэри подошел Джордж, она ощутила исходящий от него запах земли и его замедленное дыхание.

— Конечно, сейчас здесь все по-другому, — пояснила Мардж, положив руку на белый кругляш дверной ручки, — Она ведь… Эми не была здесь уже… дай бог памяти… восемь или девять лет. Теперь это комната для гостей. Но кое-что осталась еще с тех времен.

Дверь отворилась. Они вошли внутрь, и она снова захлопнулась.

Комната пристально разглядывала Мэри с головы до ног. Это была совершенно обычная комната, которая с величайшим подозрением изучала посетительницу. Покрытый белой скатертью стол нежился на солнышке у окна. На пару мгновений он задержал на ней взгляд, потом опустил его и вновь превратился в обычный стол. Узкая кровать жалась в углу, прикрыв изголовье подушками. Со всех оклеенных обоями стен на нее поглядывали извивающиеся эльфы и гоблины, которые когда-то наверняка порождали вязкие ночные кошмары, но сейчас ничем не отзывались в ее душе. Пожилые часы неторопливо тикали на туалетном столике. Они демонстративно отвернулись от Мэри и презрительно спрятали от нее лицо, напоминая раздосадованного человечка, который, сложив руки на груди, раздраженно отбивает такт ногой. Мэри поймала собственный взгляд в зеркале. И зеркало откровенно ответило ей, что и ему неизвестно, ее ли это комната, и что если чья-то живая душа когда-то и обитала в этих стенах, то она давным-давно испарилась или умерла.

— Что это? — нарушила тишину Мэри, чтобы скрыть смятение.

На каминной полке чуть наклонно выстроились фотокарточки в металлических рамках. Мэри и Мардж подошли ближе и одновременно устремили взгляды на полку. С карточек им махали и кивали разношерстные группки людей. На одной из фотографий в лучах солнца радостно вилял хвостом пес в надежде, что фотоаппарат запросто может оказаться прекрасным лакомством. Тут же стояло фото Джорджа и Мардж — они прижимались щекой к щеке как приклеенные. Была и еще одна фотография — большего размера и менее чопорная, с которой смотрели мужчина, женщина и девочка, стоящие в поле на фоне тревожного сумрачного неба. Мужчина был высоким и угловатым, с растрепанной седой шевелюрой. Рассеянно улыбаясь, он отвернул в сторону узкое лицо. Женщина — худощавая и смуглая, пожилая, но все еще женственная, все еще с игривым огоньком в глазах — положила руку ему на плечо. В лице ее чувствовалась мягкая настойчивость. А между ними стояла девочка.

— А это Малышка, — сказала Мардж, — Много лет назад, конечно.

— Ага. А кто они такие?

— Это профессор, — с придыханием произнесла она, — И миссис Хайд.

Мэри повернулась к даме:

— А разве не вы миссис Хайд?

— Что? О боже, конечно нет! Господь с вами. Мы тут просто, так сказать, следим за домом, пока профессор в отъезде.

— А, вот оно как…

— Миссис Хайд… — Лицо дамы вытянулось. Она прижала руку к черному лифу своего платья, — Я ведь траур ношу не по Эми, понимаешь.

— Простите.

Значит, она действительно разбила ей сердце, подумала Мэри. Эми разбила-таки ей сердце.

Мардж снова взглянула на полку. С последней фотографии, непринужденно подперев кулаком подбородок, вдумчивым и исполненным терпения взглядом на посетителей пристально смотрел изящный юноша.

— Это Майкл, — сдавленно выговорила Мардж, — Теперь он, конечно, знаменитость. Он позвонил профессору, когда обо всем этом услышал. Такой заботливый мальчик. — Она отвела глаза. — Не то что Эми, — тихо добавила она.

Остаток этого раскаленного дня Мэри провела, сидя на скамейке в парке неподалеку и наблюдая за выбравшимися на отдых семействами, тесно сгрудившимися на расстеленных пледах. Голосистые детишки визжали и плакали, что-нибудь проливали и удирали. Раньше или позже почти всех их награждали шлепками и подзатыльниками, как правило вполне увесистыми и злобными. Их рослые стражи то и дело вздорили и переругивались, а то и просто раздражались из-за жары и взаимной неприязни. Там, собственно говоря, было несколько семей, в которых ни у кого не было времени на других — совсем не было времени, не было времени, и точка. Но когда на город опустился вечер и весь запас света был израсходован, семьи расходились по домам все равно вместе, обычно парами: большие держали за руку малышей, а старики плелись позади.

На следующий день, когда она пришла на работу, там как будто все переменилось.

Даже мухи избегали ее — уже и они ее раскусили.

Расс уфюмо работал за своим прилавком. Передавая Мэри тарелки, он прятал глаза. Так работать было дико тяжело. Мэри уронила тарелку на пол — и яичница беспомощно забарахталась в мешанине помидоров и осколков. Убирая мусор с пола, Мэри украдкой взглянула на отражение Расса в стеклянной створке — мстительная ухмылка прорезала его толстоносое лицо. Даже Алан поздоровался с ней весьма прохладно. Она больше не чувствовала на себе его теплого взгляда, а когда вдруг нервно поворачивалась к нему, он всегда смотрел в другую сторону, как будто презрительно посмеиваясь над ней со всеми ее несчастьями. Я этого не выдержу, мучилась Мэри. Это нестерпимо. Что надо делать, когда что-то становится настолько невыносимым?

Через пару часов Мэри все еще билась в одиночку среди грязной посуды на закоптелой пожелтевшей кухне. Ее мысли бились, будто тоже забрызганные помоями. За что ее так возненавидели? Должно быть, это все из-за приюта. Неужели так непристойно там жить? Эта часть жизни, наверное, проникает повсюду и отравляет все остальное. Или все дело в книжках?! Вернувшись накануне вечером в приют, она обнаружила, что миссис Пилкингтон безо всяких объяснений изъяла четыре книги из тех, что принесли ей друзья. Две остались нетронутыми: «Бритг» и «Введение в менеджмент». Мэри не имела представления, насколько это серьезно и что ей надлежит делать в сложившейся ситуации. Затем ей в голову пришла мысль, от которой она вся покрылась жаркой испариной. Неужели ее раскусили? И теперь все знают ее тайну? Простите, простите, простите, причитала она, продолжая мыть посуду. Мухи непрестанно жужжали вокруг, в беспокойстве увеличивая радиус облета. О, какая же ты гадкая и мерзкая, думала она. Какая ты мерзкая, если даже мухи тебя избегают.