Доктор Данилов в Крыму. Возвращение - Андрей Шляхов

Глава десятая

Миллионер из трущоб

Севастополь – это не только Графская пристань, памятник затопленным кораблям, Малахов курган, Адмиралтейский собор, крепостные развалины на Монастырской горе, Приморский бульвар и Драконий Мост, соединяющий бульвар с набережной. Севастополь – это еще и улица Толбухина в Инкермане – городская окраина на краю времени. Двухэтажные дома, построенные военнопленными немцами вскоре после войны, давно начали разваливаться, но здесь все еще живут люди.

– Здесь живут люди? – не поверил своим глазам Данилов.

Первый этаж дома зиял пустыми проемами, в которых не было оконных рам. На втором в рамах далеко не везде были стекла. Местами их заменяли листы фанеры или картона. Несколько окон тускло светились, подтверждая, что здесь и в самом деле живут люди. Действительность резко диссонировала с лирической песней о Севастополе, которую играла «подпольная» магнитола Юрия Палыча:

Улыбнется мне огнями бухта Южная,Инкерманские огни мелькнут вдали,А на рейде семафорами жемчужнымиРазговор ведут вечерний корабли…[10]

Вообще-то в скоропомощных автомобилях магнитолы и радиоприемники запрещены, поскольку считается, что посторонние звуки отвлекают водителя и других членов бригады от работы. Но Данилов смотрел на наличие магнитолы сквозь пальцы. Водителя тоже можно понять. Иной раз приходится простаивать по два с лишним часа в ожидании бригады. Скучно же просто сидеть и ждать, опять же под музыку время летит быстрее. Вдобавок в арсенале Юрия Палыча была «металлическая» подборка, моментально прогоняющая любой сон – практическая польза. Магнитола была установлена под сиденьем и в глаза не бросалась. Динамики Юрий Палыч замаскировал так хитро, что их можно было найти только во время работы магнитолы, если ориентироваться по звуку. Перед техосмотрами Юрий Палыч демонтировал свою, как он выражался, «музычку», а после возвращал на место.

– Где крысы живут, там и люди жить могут, – Юрий Палыч посмотрел на стайку крыс, копошившуюся на мусорной куче; крысы были ко всему привычными, поскольку на подъехавшую машину никак не прореагировали. – А что, разве в Москве нет трущоб?

Иногда в Юрии Палыче просыпался великий патриот Севастополя, которому решительно невозможно было слышать ни одного критического слова в адрес лучшего города на свете, пусть даже и объективного. Временами Юрий Палыч впадал в противоположную крайность и разражался гневными филиппиками в адрес Севастополя и его жителей. Все зависело от настроения, времени суток и самочувствия.

– Таких не видел, – уклончиво ответил Данилов, вылезая из машины.

– Тяжелое наследие прежнего режима, – вздохнул Юрий Палыч. – Давно я здесь не был…

Район был «чужим». Инкерман обслуживала шестая подстанция, но на ней все бригады были заняты, поэтому вызов передали свободной бригаде на другую подстанцию.

Лариса обогнала Данилова и пошла впереди, освещая дорогу фонариком. Данилов тоже достал и включил свой фонарик.

– Я уже бывала здесь, – сказала она.

Идти приходилось с осторожностью, выбирая, куда поставить ногу, – выбоины, битое стекло, использованные шприцы, осколки кирпича и прочий мусор. Пахло в полном соответствии с обстановкой – сырой гнилью, мочой и дерьмом. Нежилой первый этаж превратился в бесплатный общественный туалет. На входе в подъезд Данилову в нос шибануло ядреным уксусным запахом – здесь явно недавно разлили ангидрид. Повод для вызова был «широкоформатным», как выражалась Лариса, – «мужчина, сорок лет, плохо с сердцем». Разве что беременности не следовало ожидать. Впрочем, если в оперативном отделе при приеме вызова машинально перепутали пол (такое хоть и очень редко, но случалось), то можно нарваться и на беременность.

По полуразвалившейся лестнице шли с опаской, пробуя каждую ступеньку ногой, прежде чем перенести на нее свой вес. На втором этаже одна из дверей была приоткрыта. Лариса сунулась было в нее, но тут же щелкнул замок в двери напротив и тихий мужской голос сказал:

– Я здесь.

Голос принадлежал невысокому полному лысому мужчине восточной наружности, одетому, несмотря на жару, в темно-синий костюм. На толстой шее поверх расстегнутого воротника белой рубашки был криво повязан красный галстук. Насколько мужчина не соответствовал месту, в котором он находился, настолько же пляжные шлепанцы на босых ногах не соответствовали его официальному прикиду. В голове у Данилова сразу же прозвучал тревожный звоночек, поскольку все странное на вызовах воспринимается как потенциально опасное, а одежда, не соответствующая сезону, месту или обстоятельствам, нередко может быть признаком психического заболевания. Данилову вспомнился Ташкентский Ниндзя, шизофреник, проживавший на Ташкентской улице в Москве. В периоды обострений он облачался в черный костюм ниндзя и начинал нападать на соседей по коммунальной квартире с палкой, изображающей самурайский меч. Поскольку Ташкентский Ниндзя был агрессивным, соседи вызывали не «скорую», а полицию, которая вязала «героя» и увозила в отделение. А уж там совершался обычный ритуал – сначала приезжала обычная линейная бригада, констатировала, что пациент дезориентирован и не имеет свежих черепно-мозговых травм, и вызывала «психов», то есть специализированную психиатрическую бригаду.

Квартира, в которой оказались Данилов с Ларисой, выглядела такой же обшарпанной, как и весь дом, но пахло здесь приятно, какими-то благовониями. Вообще-то Данилов не любил благовоний, потому что от них начинала болеть голова, но сейчас они были весьма к месту. В квартире, судя по всему, кроме мужчины в костюме никто не жил. Пока Данилов и Лариса шли по коридору, не открылась ни одна из множества дверей и ничьих голосов тоже не было слышно. Вообще не было никаких звуков, кроме их собственных шагов.

Комната, в которую их привел мужчина, казалась огромной, потому что была почти пустой. Невысокий, покрытый цветастым покрывалом, топчан в углу, рядом с ним – щербатый и облезлый табурет, выполнявший роль прикроватной тумбочки, а чуть поодаль – старый деревянный стул. На табурете в керамической подставке курились две благовонные палочки. Чего в комнате было много, так это света. В патрон, спускавшийся на проводе с потолка, была ввернута невероятно мощная лампа, светившая как маленькое солнце. Вокруг нее носился целый рой мотыльков. Все три окна были закрыты, но открывать их не было необходимости, потому что половина стекол отсутствовала и далеко не все дыры были закрыты кусками картона. Стены, одетые в лохмотья обоев, были невероятно грязными, по углам свисала паутина, а вот пол был чистым, его явно недавно подмели.

– Вы можете садиться сюда, – угадав в Данилове старшего, мужчина указал рукой на стул. – А вы сюда, – сказал он Ларисе, указывая на топчан.

– Спасибо, я постою, – ответила Лариса.

Данилов осторожно сел на стул. Стул скрипнул, но стоял твердо, без намерения рассыпаться. Мужчина сел на топчан, но тут же вскочил и с видом посла, вручающего верительные грамоты, протянул Данилову визитную карточку, на котором золотым по белому на русском языке было написано: «Бирендра Пратап Сингх, доктор наук, президент», а ниже справа были указаны два телефонных номера и электронный адрес. На то, президентом чего именно был Бирендра Пратап Сингх, намекал замысловатый логотип, расположенный в верхнем левом углу.

– Очень приятно, – церемонно сказал Данилов, пряча карточку в карман. – Меня зовут Владимиром, а даму Ларисой. Вы, насколько я догадываюсь, гражданин Индии?

– Я не просто гражданин! – с гордостью сказал Бирендра, успевший сесть обратно на топчан. – Старший брат моего отца – посол Индии в России!

Лариса не удержалась от смешка, но тут же попыталась замаскировать его под кашель. Данилов, имевший небольшой опыт общения с индусами во время работы на московской «скорой», сохранил серьезное выражение лица. Все индусы, с которыми ему приходилось иметь дело, представлялись родственниками высокопоставленных особ – президентов, министров, махараджей и актера Амитабха Баччана, который котировался на уровне министра.

– Да – посол Индии в России! – повторил Бирендра, сверкнув маслеными глазами. – А старший брат моей матери – заместитель министра здравоохранения Индии!..

На этот раз Ларисе удалось удержаться от смешков.

– Не смотрите, что я живу здесь, – продолжал Бирендра. – Не было места в отеле, много туристов. Поэтому я здесь… – по-русски он говорил бойко и почти без акцента, явно давно уже жил в России. – Здесь хорошо, – Бирендра обвел рукой пространство вокруг себя. – Здесь я живу один и могу не бояться, что за мной следят. В отеле все смотрят и слушают, что я делаю…

«Все складывается, – подумал Данилов. – Забился в такую дыру, потому что в отеле за ним следили, лампочку прожекторную ввернул, чтобы хорошо все углы видеть, взгляд настороженный…»