Высоцкий. Спасибо, что живой. - Высоцкий Никита Владимирович

Девушка из окошка справочной окликнула его:

—    Молодой человек! Москва уже вышла вся давно. Еще повторять будете?

—    Нет.

—    Тогда за четыре раза, пожалуйста.

Она протянула квитанцию.

К Геннадию подбежал оперативник Рустам и доложил:

—    Сегодня в десять утра сел военный борт из Москвы, в сопроводительных документах есть Ивлева Татьяна.

Гена глянул на часы, и оба бросились к выходу.

Площадь была заполнена людьми, на такси выстроилась огромная очередь. Машин же не было вообще. Недалеко от стоянки такси еще большая очередь дожидалась автобуса. Гена подошел к дежурившему около очереди на такси диспетчеру с жезлом и красной повязкой на рукаве.

—    До Бухары кто-нибудь брал машину?

—    Ты что?.. Далеко так! Не поехал бы никто!

Гена махнул рукой и отправился назад, к зданию аэропорта. И тут ему повезло. Человек в огромной кепке слегка тронул его за локоть:

—    Куда надо мошин, командира?

—    До Бухары, — автоматически пробурчал ГЬна.

—    Y-y... Сто пятьдесят — поедешь?

—    Сколько?

—    Сегодня дэвушка один двести рублей до Бухары давал!

—    Когда? — боясь спугнуть, осторожно спросил Гена.

—    Двести, говорю тебе.

* * *

Геннадий вбежал в отделение милиции, козырнул удостоверением перед дежурным. Следом Рустам втащил человека в кепке и коротко приказал:

—    Лицом к стене.

Гённадий ворвался в обшарканный кабинет, где за столом дремал пожилой старшина.

—    Где городской телефон?

Не дожидаясь ответа, схватил со стола аппарат и стал набирать номер.

—    Извини, выйди, — бросил он остолбеневшему старшине и показал удостоверение.

* * *

Шел третий концерт Высоцкого.

Михалыч в зрительском буфете ел коржик. Сюда тоже транслировались песни. Михалыч невольно прислушивался.

Посмотрите — вот он Без страховки идет. Чуть левее наклон — Упадет, пропадет! Чуть правее наклон...

Подбежал Кибиров и на ухо прошептал: «Вас к телефону в машину».

Михалыч спокойно дожевал коржик, запил лимонадом, вытер губы и неторопливо двинулся к выходу. Все шло по плану. С приездом Татьяны наступала решающая стадия операции. Предстояло встретить ее и просто зафиксировать хранение и транспортировку наркосодержащих препаратов. А дальше — дело техники. Звонок Гены практически ставил точку в нехитрой многоходовке.

Михалыч вышел на улицу и быстрым шагом подошел к серой «Волге». Сел на переднее сиденье, взял трубку. И услышал возбужденный голос Геннадия:

—    Виктор Михайлович, она уехала два с половиной, наверное, даже три часа назад на красной «трешке», номерной знак 77-49 УЗИ. Водитель — Мамедов Алимхан, 1957 года рождения.

—    Как же вы ее упустили? — заорал Михалыч.

—    Тут военный борт шел утром, она на нем прилетела. .. Кто ж знал?

—    Догнать сможешь? — взял себя в руки Михалыч.

—    Догнать никак не получится уже. Могу с ГАИ связаться...

—    Слушай меня! С ГАИ не связывайся. Следуй по их маршруту: вдруг сломаются или еще что-то. И будь повнимательней. Понял?

—    Понял.

«Вот она, мелочь!» — мелькнула мысль у Михалыча.

Секунду он просчитывал расстояние и промежуточные точки.

—    Так, давай на Ташкент, — кивнул он водителю, положив трубку.

—    Как — на Ташкент?

—    Быстро!

—    Есть, товарищ полковник.

Взвизгнув шинами, «Волга» отъехала от Дворца культуры. Она промчалась мимо афиши, анонсирующей концерт Высоцкого. У входа во дворец вновь собрались люди.

* * *

В зале публика неистовствовала. Перекрикивая аплодисменты, со всех сторон неслось: «Володя, еще!», «Володя, „Баньку“!»

Володя, переводя дыхание, поднял руку. Аплодисменты стихли.

—    Я на бис не пою, спасибо вам большое! Вообще мы здесь второй день, очень теплый прием, я бы даже сказал, жаркий... Но у вас климат такой.

Снова разразилась овация. Только что Володя закончил третий концерт. Оставалось еще два.

Он вышел со сцены, держась за горло. Кулагин, наблюдавший финал концерта из-за кулис, остался у дверей в коридор, чтобы не пропустить зрителей, которые еще на аплодисментах заскакивали на сцену, чтобы взять автограф или сфотографировать Высоцкого. К нему на помощь подошли Леонидов и Фридман.

В гримерной за столиком сидел Нефедов. Он взял руку Высоцкого, посчитал пульс и присвистнул. Набрал таблеток из разных упаковок, подал Володе. Затем набрал в рот воды и, как из пульверизатора, выпустил из себя облако капель. Володя не прилег и не принял таблеток — все стоял и смотрел на окно, к которому с улицы прилипло несколько любопытных. Они таращились на него, как аборигены на Кука, и нисколько не смущались, что он их видит.

Толя повторно выпустил капельное облако:

—    Приляг, я тебе говорю... Приляг!

—Толя! Горло... говорить больно. Скажи Севке — надо, чтоб он подольше там...

—    Сделай вот так, — Нефедов прижал подбородок рукой к груди, широко раскрыл рот и запрокинул голову, а потом медленно закрыл рот. — Вот так — раз десять. Сейчас все пройдет. Ты почему таблетки не пьешь?

—    Не пройдет... Толя, мне очень плохо...

Толик видел расширенные зрачки и нездоровую бледность на лице Володи. Пробежал холодок — симптомы знакомые: «Сердце не справляется!» Но, не желая показывать Володе волнения, уверенно произнес:

—    Пока я с тобой, ничего не случится. Я таких, как ты, десяток за смену с того света... Сядь.

Нефедов поймал взгляд одного из любопытных. Неожиданно он нагнулся, схватил за ножку шифоньер и потащил к окну. Весь красный от натуги, он загородил окно шкафом.

В гримерку вошли Кулагин, Фридман и Леонидов.

—    А занавеску задернуть не пробовал? — съязвил Леонидов.

Высоцкий наконец проглотил таблетки.

—    Толя, не волнуйся так...

—    Может, Володя, еще что-нибудь передвинуть? — предложил Фридман.

—    Что происходит? — занервничал Кулагин.

—    Севка... Голос... петь не могу. Возьми на себя побольше. А там я попробую, расскажу что-нибудь, мне даже просто говорить трудно.

—    Давай хотя бы один отменим? — осторожно предложил Сева.

Фридман аж подпрыгнул:

—    Сейчас у нас очень ответственный концерт — из горкома пришли, из профсоюзов, а на следующий я жду из обкома людей. Ты же сам, Володь...

—    Люди пришли на мой концерт, — твердо произнес Володя. — Давайте я сам буду решать. Работаем! Сева, и не надо соплей.

* * *

Шоссейка тонкой ниткой пролегала через пустынные хребты. Солнце нещадно палило. Красная «трешка» одиноко летела посередине дороги. Вокруг на расстоянии взгляда не было ни души. За последние полчаса только бензовоз промелькнул в окошке да одинокая «Волга» показалась на горизонте.

В салоне автомобиля Татьяна искоса наблюдала за тем, как Алимхан, одной рукой держа руль, другой достает из кармана маленький целлофановый пакетик и в очередной раз насыпает из него себе под язык темно-зеленый порошок.

—    Ти чего такой грюсный? — Али зыркнул на Татьяну.

—    Жарко.

—    Скоро арык бюдет... купаться бюдешь... — Он улыбнулся, обнажив пару золотых зубов, и шаловливо дотронулся до коленки Татьяны.

Татьяна отдернула ногу и отвернулась.

—    Е-е! Я тибе сам кюпать буду... Хочишь?.. Ти кюпалник взял с собой? А? Чего мольчишь? Не хочиш разговариват? Ми туг один... Тут двести километр нет никто... Будишь плехо вести себе, бирошу сдес, пюст шакал тибе сьест... Я тибе гавару... харащо бюдиш сибе вести, давезу на висшем уровне... дэньги нэ надо... нет—сдес останишься... Али еще никогда не обманиваль...

Красная «трешка» вдруг резко свернула на обочину дороги. Али открыл дверь машины и, сплюнув на землю черную слюну, выскочил из кабины. Слегка пошатываясь, он обошел машину и распахнул пассажирскую дверцу. Попытался вытащить Татьяну из кабины. Таня отчаянно сопротивлялась, отпихивалась ногами. У нее началась истерика: