Мальчик из Уржума - Антонина Голубева

Поступить в Казанское промышленное было нелегко: желающих были сотни, а попадали десятки.

Тяга в училище была такая потому, что в нем имелись механические и строительные мастерские. Заодно с учением можно было здесь и практику получить. А со второго курса учеников промышленного училища посылали уже на заводы и на фабрики.

В низшем техническом училище, куда поступил Сергей, нужно было учиться три года, и принимались сюда даже из сельской двухклассной школы, так что Сергей, окончивший и приходское и городское четырехклассное, был среди своих товарищей одним из первых грамотеев.

В среднем требования были повыше - туда принимали из четвертого класса реального или из пятого класса гимназии, и учиться в среднем нужно было на год больше, чем в низшем. Здание Казанского соединенного училища было большое кирпичное и занимало чуть ли не целую улицу, - только улицы здесь никакой не было. Училище стояло за городом, а адрес его был короткий: "Арское поле, свой дом".

Тут же, на Арском поле, помещались духовная академия, ветеринарный институт и крещено-татарская школа. Когда толпы учащихся высыпали черной лавиной из дверей академии, института и промышленного, здесь было даже шумнее, чем на иных улицах города.

И всё-таки это был не город.

Весной в оврагах и в канавах у дороги долго не таял снег, а над кладбищем с криком носились грачи, устраивая себе гнезда.

Да разве можно было расслышать этот птичий гомон, когда внизу спорили, шумели, распевали на разные голоса будущие механики, чертежники, строительные десятники, машинисты и заводские мастера!

Учеников среднего училища можно было отличить от всех прочих с первого взгляда. На их черных фуражках, воротниках и обшлагах были синие канты.

"Низшим" кантов не полагалось - ни на фуражках, ни на тужурках.

И если какой-нибудь франт из "низших" не мог устоять от соблазна и заводил себе фуражку с синим кантом, то такая вольность могла обойтись дорого.

В кабинете у инспектора Широкова в углу стоял шкаф, и в этом шкафу на полках лежали рядом, как в шапочной мастерской, целые дюжины фуражек с кантами. Эти фуражки инспектор собственноручно снял с повинных голов. За франтовство ученикам приходилось расплачиваться двумя часами карцера да еще покупать новую фуражку.

Но различие между "средними" и "низшими" было не в одних кантах. После окончания школы их ожидала разная судьба. "Средние" готовились в техники, чуть что не в инженеры, а "низшим" редко удавалось прыгнуть выше десятника, мастера или машиниста.

И притом министерство народного просвещения не разрешало ученикам низшего технического училища переходить в среднее, даже если они кончили на круглые пятерки.

Но всё это не мешало "средним" и "низшим" жить между собой довольно дружно. Ни правами своими, ни кантами "средние" не слишком гордились. Одним только преимуществом они непрочь были похвастаться перед "низшими": им разрешалось курить даже в училищных коридорах, а "низшим" курить не разрешалось.

В остальном же дисциплина для тех и других была одинаково строгая. Инспектор Широков одинаково распекал и наказывал ученика с кантами и ученика без кантов за малейшее нарушение училищного распорядка. Наказания назывались здесь "взысканиями", и в канцелярии в рамке под стеклом висела таблица с длинным и грозным заголовком:

"Правила о взысканиях, налагаемых на учеников средних технических и низших училищ, утвержденные господином Министром Народного Просвещения".

Взыскания были разные - от двух часов отсидки в карцере вплоть до исключения из училища. В карцер сажали за пропуск уроков, за отсутствие форменного пояса, за оторванную пуговицу, за позднюю отлучку с квартиры, за самовольную перемену местожительства, за неявку на молебен. А исключали "за непочтительность" и "неповиновение" и, главное, за те проступки, которые не были упомянуты в "Правилах", а именно - за "политику".

Не только в училище, но даже и дома учеников не оставляли в покое: инспектор и надзиратель рыскали по квартирам и тщательно проверяли, сидят ли ученики после восьми часов вечера дома, с кем водятся, не устраивают ли у себя на квартирах незаконных сборищ.

Во всякой ученической квартире имелась особая тетрадка, в которой надзиратель оставлял свою подпись.

Если, навестив квартиру, начальство обнаруживало, что ученик имел дерзость отправиться в театр без особого на то разрешения, незадачливого театрала на другой день ожидала расправа: за три часа сидения в театре на галерке он платился пятью-шестью часами отсидки в карцере. Но ходить по театрам ребятам удавалось редко: и денег на это не хватало, и работы было у них по горло. Задавали им в училище много, особенно по черчению и математике. Если ученик не успевал справиться с работой в будни, приходилось работать и по воскресеньям и по праздникам.

Сергей проводил в училище целые дни - с восьми часов утра до восьми часов вечера. Правда, среди дня ученикам полагался двухчасовой обеденный перерыв, но Сергей жил от училища далеко - не стоило ему гонять лишние два раза чуть ли не через весь город, - тем более, что дома обед его не ждал.

Он оставался в училище и обедал в полупустой столовой, где за длинными столами пристраивались еще десять-пятнадцать человек, живших, как говорится, "у чорта на куличках". Остальные разбегались по домам, чтобы перехватить чего-нибудь поосновательнее, чем тощий школьный обед за восемь копеек.

Часам к шести вечера все учителя кончали уроки и расходились по домам. Из начальства оставались только одни надзиратели. Старый сторож садился на табуретку у входа и спокойно дремал - ему уж не нужно было ежеминутно открывать двери и кланяться.

В длинных коридорах гасили огни, и вместе с темнотой наступала тишина. Только из-под дверей чертежных классов и лабораторий пробивался яркий свет.

В чертежных негромко шуршала бумага, с легким шорохом передвигались по туго натянутым листам белой бумаги треугольники, лекала и линейки. А в лабораториях позвякивали колбы и пахло чем-то неопределенным - не то жженым пером, не то тухлыми яйцами. И в чертежных и в лабораториях было тихо. Но зато какой гул стоял в механических мастерских, выходивших окнами во двор!

Эти мастерские совсем были не похожи на классы, а скорей на заводские цехи. У каждого ученика было здесь, как на заводе, свое "рабочее место", свой станок. Приходя в мастерскую, ученики сбрасывали с себя форменные тужурки и надевали кожаные фартуки.

Сергей начал свою практику в механических мастерских с токарного станка. На этом станке он должен был поработать месяцев пять, а потом перейти к кузнечному делу, к лужению и, наконец, к сборке машин.

Еще в Уржуме в приютских мастерских Сергей славился своими ловкими, хваткими руками и быстрой сметкой. За токарный станок он стал с охотой, и дело у него быстро пошло на лад. На первых порах новички в мастерских то и дело попадали в беду: то руку порежут, то на ноги тяжелую болванку уронят, то палец зажмут в тиски. Мало того, что было больно, неудачнику влетало еще и от мастера - старого заводского слесаря, который преподавал в "механических".

- С машиной обращение надо знать, ворона полоротая, - говорил мастер. - Этак, неровен час, ты и свой нос в тиски зажмешь. У станка стоять - не в бабки играть.

Сергею не приходилось выслушивать такие отповеди.

- Этого машина любит, - кивал на него головой мастер, проходя мимо.

И это было верно. А еще вернее было бы сказать, что не столько машина любила Сергея, сколько Сергей - машину. Он не оробел перед ней в первые дни, а взялся за нее по-хозяйски. По нескольку раз в день он обтирал ее, смазывал, проверял. Станок его стоял у окна в углу. Тут же Сергей пристроил полку для инструмента, а на пол поставил ящик для отходов и пакли. Паклей полагалось обтирать после работы станки и грязные, замасленные руки.

Чуть только ученики осваивались с работой, им поручали изготовлять самые разнообразные вещи для школьных мастерских и лабораторий - сначала полегче, потом потруднее. Они сами делали и ручки для инструментов, и молотки, и масленки, и лейки, и медные ступки, и даже гидравлические прессы.

Не зря директор Грузов в одной из своих речей обещал местным заводчикам - Крестовниковым, Алафузовым и прочим - через три года дать на заводы дисциплинированную и подготовленную рабочую силу.

Крестовников, Алафузов и другие крупные казанские тузы были "попечителями" технического училища. Они знали, за что дают деньги и оборудование училищу. Одного только они не знали в те времена, а именно, что среди будущих техников и машинистов, которые учатся в Казанском промышленном училище, растет и немало будущих революционеров.

Никакой контроль, никакая слежка за чтением и поведением учащихся не мешали им устраивать незаконные сборища и передавать друг другу запретные революционные книжки.

От Арского пустыря до города было не слишком близко. Вечером по пути домой можно было вволю наговориться друг с другом. Шагая по темной дороге от училища до города, ученики промышленного - по прозвищу "масленщики" успевали поговорить о многом. В этих разговорах доставалось и школьному начальству, и городскому, и даже всероссийскому - самому царю Николаю Второму, "помазаннику божию".