Настоящая фантастика – 2014 (сборник) - Марина Ясинская

В кресле сидит Клаус Кнехт, завернувшийся в черный мохнатый плед и горячий, как печка. Секунду я думаю, что он просто простудился (но почему сидит на чердаке?), потом слышу, как он бормочет: «Пометил… пометил весь дом… не могу… он везде… он захватил… здесь…»

Лева включает фонарик, и я вижу лицо Клауса – красное и отечное. Его с трудом можно узнать.

– Что с ним? – испуганно спрашивает Лева.

– Не понимаю, – честно сознаюсь я. – Похоже на то… Но этого не может быть!.. Это же были аутотрансплантаты!.. Ладно, ясно, что ему плохо и ему нужно в больницу.

– Давайте попробуем спустить его вниз.

– Конечно.

Тут Клаус поднимает голову:

– А… это ты? – говорит он.

Секунду я думаю, что он правда узнал меня. Но он продолжает:

– Давай сбежим… Он все тут ходит и ходит… Найдем новый дом, он нас больше не тронет.

– Конечно, – быстро отзываюсь я. – Конечно, давай. Попробуй встать, и пойдем отсюда.

Мы с Левой осторожно берем его под мышки и с грехом пополам спускаем с чердака. При каждом шаге он стонет и едва не падает на нас. Дальше дело идет проще. Мы уже на середине лестницы, когда слышим на улице шум двигателя.

– Вы вызвали помощь? – спрашиваю я.

– Да нет, что вы, они бы не успели приехать все равно, – отвечает Лева.

Мы выводим Клауса на улицу и видим Бондаря. Он стоит на дорожке и держит в руках карабин. И дуло, словно темный двойной глаз, смотрит прямо на нас.

Клаус опускается на крыльцо. Мы замерли рядом с ним, как часовые.

– Ребята, отойдите, – просит Бондарь. – У меня в патронах крупная дробь. Если выстрелю, наделаю дырок во всех троих.

На этот раз его голос звучит удивительно мягко.

– Вальтер, мы не можем, – так же мягко и тихо отвечает Лева. – Уберите ружье, и тогда вы сможете нам объяснить, что происходит.

– Я собираюсь его убить, – просто отвечает Бондарь. – А вы должны уйти.

Молча мы сдвигаемся так, чтобы заслонить Клауса. Я успеваю удивиться тому, что ничего не чувствую. Кажется, чувства не успевают догнать мое тело. Внезапно Кнехт кладет нам руки на плечи и с трудом поднимается на ноги, наваливаясь на нас всей тяжестью.

– Почему… ты… убил… ее? – спрашивает он, коротко выдыхая после каждого слова. – Я… ждал тебя… так долго. Я хотел спросить… это. Почему ты ее… убил?

– Клаус, осторожно, он ничего вам не сделает, – Лева пытается удержать его.

– Постой, малыш, это взрослый разговор, – перебивает его Бондарь. – Я скажу. Сейчас ты человек, и я должен объяснить тебе, за что я убиваю тебя. Сентиментальность… но все же должен. Так будет проще. За то же, за что застрелил ее. Потому что вы нарушили главный закон этого мира. Потому что подвергли нас – всех нас! – опасности. Не важно, что ничего не случилось, что вам все сошло с рук. Так даже хуже, вы почувствовали себя безнаказанными – кто знает, когда вы отважитесь на другую попытку и что еще придумаете? Не важно, что ты был ни при чем, все придумала она. Я должен убить тебя просто потому, что тебя не должно существовать.

Клаус Кнехт с неожиданной силой толкает нас так, что мы падаем на листья и катимся, как кегли. У меня такое ощущение, что меня лягнула под дых лошадь. Клаус шагает к Бондарю. Тот стреляет. Однако на месте, где стоял Клаус, его больше нет. Там только облачко мелкой черной пыли, которое подхватывает дробинки и закручивает их маленьким вихрем, затем оседает на землю, в глубоко вдавленный в листья след ноги, дохнув нам в лица теплом. На след и на черную пыль падают крупные хлопья снега. Только сейчас я понимаю, что снегопад начался, еще когда мы выходили из дома.

– Лежите, ребята, – говорит Бондарь. – Все в порядке, я уезжаю. Вы ничего не расскажете, просто потому, что не будете знать, что и как рассказать. Постарайтесь все забыть.

Хлопает дверь моби.

Лева помогает мне подняться.

– Хелен, с вами все в порядке?

– Угу.

– Как думаете, когда речь шла о «ней» – это о Рите Кнехт? – спрашивает он.

Глава 10

Конец рассказа

На самом деле, если бы не слова моего видения в «Хрустальном яйце», я бы точно свихнулась, пытаясь не думать о том, что случилось. Но оно предупредило меня, что я должна верить своим глазам, иначе сойду с ума. А сходить с ума снова я не хотела.

Я знала, почему Лева спросил именно о «ней»: потому что это был единственный осмысленный и конкретный вопрос, который он смог придумать. И я тоже. Все остальные звучали так: что это было? Что это было? Что, черт побери, это было?

Я толком не ответила Леве, только пробурчала невнятное. Мне хотелось свернуться в клубок, как только что делал Клаус, спрятаться и закрыть глаза, отгородившись от всего мира.

Молча мы сели в машину и двинулись в обратный путь. Снегопад спускался с горы вместе с нами. Иногда отставал, и тогда какое-то время мы ехали по чистой дороге. Когда мы вернулись на главное шоссе, он повалил так густо и бело, что Леве пришлось сбросить скорость до минимума. И тогда Лева нарушил молчание:

– Я все думаю, почему он появился там. Бондарь то есть. Скорее всего, он прослушивает наши разговоры в участке. Так он и узнал, что сегодня мы едем за Клаусом.

Я выдавила из себя какое-то одобрительное мычание.

Лева еще немного помолчал, потом спросил:

– А что вы говорили про аутотрансплантаты? Еще на чердаке? О том, что этого не может быть…

Тут я не могла не ответить:

– У него была клиника тяжелой аллергической реакции. Это могло случиться, если бы я подсадила ему чужую хрящевую ткань. Но мы уже не первую сотню лет проводим только аутотрансплантации – выращиваем собственную ткань пациента и подсаживаем ее.

– Ясно, – ответил Лева.

Мы расстались у моего дома, и следующие несколько часов я провела у окна, глядя, как белое крошево засыпает мамин сад. Сказала маме, чтобы не тревожила меня, что я устала и буду спать. Но какое уж тут – спать!

Шерлок Холмс сказал когда-то: «Если отбросить все невозможное, оставшееся будет правдой, насколько бы невероятно оно ни звучало». Но, боюсь, он даже представить себе не мог, чтобы правда звучала настолько невероятно. Он имел дело только с преступниками Лондона, а не с непредсказуемой реальностью чужой планеты. И все же он помог мне в ту ночь. Как и Уинифред Котовски. И Рудольф Хофф.

Получалось, что кости в пещере принадлежали Рите Кнехт. Много лет назад ее застрелил Бондарь за то, что Рита пожелала стать кентавром. Оставшись одна в хижине, рисуя без конца кентавров в их волшебном мире, она смогла достичь той степени концентрации Желания, которая в Неверленде способна творить чудеса. Больше того, она не только стала кентавром сама, она создала себе идеальную пару – кентавра-мужчину. Я очень хорошо представляла себе их: как они резвятся на горных лужайках, как теплой летней ночью спускаются к реке, чтобы искупаться и заняться любовью, а Бондарь ждет их в засаде. «Он всех знал и умел поддерживать у нас порядок», – так говорил о нем Лева.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});