Дикая роза - Анита Миллз

– Ради бога, простите, миссис Брайс, что говорю такие вещи, но ведь не исключено, что ее и сейчас уже нет в живых, – с не свойственной для него мягкостью в голосе произнес подполковник.

– Нет, она жива.

– Три года среди индейцев – это немалый срок.

– Я знаю, что она жива! Я это чувствую!

Он некоторое время сидел задумавшись, а затем, сложив пальцы рук вместе и подавшись вперед, сказал:

– Если вы в этом настолько уверены, миссис Брайс, тогда вам придется учесть вероятность того, что девочка могла стать такой же дикаркой, как все они. Очень возможно, что спустя эти три года вы даже не узнаете ее.

– Она моя плоть и кровь, подполковник. Я ведь все-таки ее мать, – ответила Энни более спокойно. – У меня нет сомнений, что я узнаю ее, сколько бы она у них ни пробыла. Я также знаю, что и она вспомнит меня.

– Я все понимаю, и мне, поверьте, хотелось бы вселить в вас хоть какую-нибудь надежду, но…

– У меня и так есть надежда, – вспыхнула она. – Но сейчас мне нужна помощь! И я добьюсь ее. Если я напишу губернатору Техаса, или своему конгрессмену, или, в конце концов, военному министру, то мне помогут. При необходимости я поеду и в Вашингтон, чтобы обратиться к кому нужно непосредственно. Как бы там ни было, но я не успокоюсь, пока не добьюсь своего, можете быть уверены, – произнесла Энни с твердой решимостью в голосе.

Она встала и холодно добавила:

– Я полагаю, мне следовало бы поблагодарить вас, подполковник Дейвидсон, за то, что вы позволили мне отнять у вас столько времени, но я просто не могу заставить себя это сделать. Всего хорошего, сэр.

Она подошла к двери и, открыв ее, вышла из кабинета.

Подполковник некоторое время после этого сидел, словно застыв, и хранил молчание. Он заговорил лишь тогда, когда услышал, что Томпсон напоминает ей не забыть свой плащ:

– Вы правы, Уилл: Энн Брайс – женщина с характером.

Он тяжело вздохнул и, посмотрев на Спренгера, проговорил:

– Это все равно, что искать иголку в стоге сена, не правда ли?

– Да, это уж точно, – отозвался Уилл, протягивая руку за шляпой. – Мне, пожалуй, стоит пойти взглянуть, все ли с ней в порядке. Когда сказанное вами полностью дойдет до ее сознания, реакция может быть весьма болезненной.

– Техасцы скорее всего тоже ей не помогут, – продолжал Дейвидсон. – У них не так много рейнджеров, чтобы посылать их с таким безнадежным делом, да еще по следу трехлетней давности.

– Согласен.

– Если бы она хоть знала, были это квахади или нокони, – задумчиво произнес подполковник, а затем вдруг встал со стула и спросил: – Скажите, могу я навестить Уокера?

– Дела у него, в общем, получше. Вставать ему нельзя, но он идет на поправку. А зачем он вам? Он еще не в том состоянии, чтобы ей чем-то помочь, – в этом уж я могу вас уверить.

– Да, я понимаю, но, может быть, он мне скажет, где нашел Молодого Быка – в резервации или за ее пределами.

6

– Я же тебе говорил – не такой ты слабак, чтобы отдать богу душу, – улыбнулся Уилл Спренгер. – Будь я проклят, но, похоже, тебе удалось выкарабкаться.

– Да-а, со мной не так просто разделаться, – отозвался Уокер, садясь на край больничной кровати, потом его лицо посерьезнело, и он, подняв на Спренгера глаза, сказал: – Спасибо, док. Еще неделю назад я бы и гроша ломаного не дал за свои шансы выжить.

– Признаться, я тоже, – кивнул Уилл. – Я был уверен, что утром все-таки придется отрезать ногу, но даже в этом случае твоя жизнь была бы на волоске. Думаю, тебя в конечном итоге спас бром – ну и, конечно, миссис Брайс, – добавил он, лукаво улыбнувшись. – Женщина эта сама была слабее букашки и, мягко говоря, не совсем здорова, но она сидела с тобой всю ночь, терпеливо вливая в тебя, каплю за каплей, воду, чтобы сбить температуру. Кроме того, она вымыла тебя. – Повернувшись, он стал искать свои очки. – Хотя, скорее всего, ты ничего этого не помнишь.

– Знаю только, что вроде бы высасывал воду из тряпки. У воды был привкус хозяйственного мыла, но я не обращал внимания – так хотелось пить. А потом, когда меня кто-то купал, я частично пришел в себя, хотя не настолько, чтобы понять, кто это был.

– Думаю, она делала это из благодарности к тебе, – заметил Уилл и, заведя дужки очков за уши, снова принял деловитый вид. – Хотелось бы, Хэп, взглянуть на твои швы, – проговорил он. – Мне, конечно, известно, что некоторые из моих коллег считают – не стоит торопиться с удалением швов, но я придерживаюсь того мнения, что, если их оставлять слишком надолго, кожа вокруг них стягивается, и когда их в конце концов снимают, больного травмируют больше, чем это необходимо.

Он сбросил с ног Уокера одеяло с простыней и наклонился, чтобы поближе рассмотреть дело своих рук:

– Хм, черт возьми, совсем недурно. Когда у тебя в последний раз повышалась температура?

– Не знаю – кажется, в среду или четверг.

– Я, конечно, мог бы заглянуть в температурный лист и уточнить, но у меня такое впечатление, что с того дня прошло уже достаточно много времени. Ну а нога сильно беспокоит?

– Меньше, чем когда-либо с тех пор, как в нее попала пуля.

– А ну-ка попробуй встать на ноги – я хочу, чтобы ты сказал мне, как нога выдерживает твой вес.

– Прекрасно.

Уилл подозрительно на него взглянул:

– Ты что, уже ступал на ногу?

– Вчера в первый раз.

– Черт побери, Хэп, кто здесь доктор – ты или я? Если я что-то приказываю, надо мне подчиняться, ясно?

– А вы думаете, приятно пользоваться судном, когда на тебя смотрят? – с упрямым выражением лица буркнул Хэп, избегая взгляда Спренгера. – Кроме того, мне хотелось выяснить, смогу ли я ходить или навеки останусь калекой.

– Позволь мне судить об этом, – проворчал Уилл. – Ну хорошо, и что же ты выяснил? Нога, надеюсь, не подкачала?

– Было больно, но она и в самом деле не подкачала.

– Пользовался костылями?

– Во всяком случае, пытался. Но, знаете, в туалете с ними не больно-то развернешься.

Уилл взял в руки ножницы и маленький пинцет.

– А теперь не шевелись, не то я могу поранить тебя. Надеюсь, сможешь сидеть неподвижно?

– С трудом.

Спренгер сжал губы и сосредоточенно принялся за работу: ловко разрезая швы, он осторожно выдергивал кусочки шелковой нитки и бросал их в лоток. Видя, как Уокер при каждом его движении судорожно хватается за край матраса, он спросил:

– Что, больно?

– Нет.

– А я и не знал, что ты умеешь врать.

С этими словами Уилл вытащил последний кусочек нитки и, выпрямившись, произнес:

– Ну вот. А теперь послушай, что я тебе скажу, и учти – повторять больше не стану: ты не должен расставаться с костылями по меньшей мере еще неделю. Делай, конечно, как знаешь, но запомни: если шов в каком-нибудь месте лопнет и вскроется рана, будь я проклят, если снова стану ее латать. Заруби это себе на носу, капитан, – и он принялся мыть в тазике руки, добавив более мягким тоном: – С другой стороны, я прекрасно понимаю, что значит для такого активного человека, как ты, сидеть и ни черта не делать.