Соломон Кейн. Клинок судьбы - Роберт Говард

— Прежде всего, — начал он, — скажи мне, зорко ли тебя сторожат?

— Да, сэр, — безнадежным шепотом отвечала ему Мерилин. — Как уж вы забрались сюда, одному Богу известно, но вот выйти нам ни за что не удастся…

— Дай я тебе кое-что расскажу, — усмехнулся Кейн. — Может, ты ощутишь хоть какую-то надежду, когда услышишь о трудностях, уже оставшихся позади. Полежи спокойно, Мерилин, а я тебе поведаю, как случилось, что я прибыл в дьявольский город Негари разыскивать английскую наследницу…

Так вышло, что я убил сэра Джона Тэферела на дуэли. Что касается повода… не суть важно, скажу лишь, что за всем этим стояли злословие, клевета и черная ложь. Умирая, сэр Джон пожелал облегчить свою совесть и сознался, что много лет назад совершил гнусное преступление. Ты ведь помнишь, конечно, как любил и лелеял тебя твой кузен, старый лорд Хильдред Тэферел, дядя сэра Джона? Так вот, сэр Джон убоялся, что старый лорд, умирая бездетным, возьмет да и завещает тебе все несметные богатства Тэферелов.

Несколько лет назад, когда ты бесследно исчезла, сэр Джон распустил слух, будто ты утонула. Но позже, отведав крепость моей рапиры, уже готовясь встретить смерть, он нашел в себе силы и признался, что похитил тебя и продал берберийскому пирату. Он назвал даже имя этого кровавого грабителя, небезызвестное на английских побережьях. Тогда-то я и отправился разыскивать тебя. Далеким и долгим оказалось мое странствие, измеренное тяжкими милями и горькими годами поиска и труда…

Я начал с того, что отправился в море, выслеживая Эль Гара, берберийского корсара, чье имя, умирая, шепнул мне сэр Джон. Я сошелся с ним в реве и грохоте морского сражения, и он умер, но перед смертью открыл мне, что перепродал тебя одному купцу из Стамбула. Я отправился на Восток, и там случай свел меня с греческим моряком, которого мавры распяли на берегу за пиратство. Я снял его с креста и задал ему тот же вопрос, который задавал каждому встречному: не попадалась ли ему в его странствиях пленница-англичанка, маленькая девочка с золотыми кудряшками. И что же? Тот моряк оказался членом команды стамбульского купеческого корабля. Он рассказал мне, что на обратном пути их корабль был взят и потоплен португальским работорговцем. Вероотступник-грек и английская девочка были в числе немногих, кого вытащили из воды и взяли на борт португальского корабля.

Торговцы рабами затем отправились на юг за очередным грузом живого товара — «черного дерева», как они называют невольников, — и на западном побережье африканского континента, в маленькой бухточке, угодили в засаду. О дальнейшей твоей судьбе грек ничего не знал. В тот раз он чудом избежал всеобщей резни, спасся в море на маленькой лодочке и был подобран генуэзскими флибустьерами.

Что ж, я отправился на западный берег, ибо сохранялась пусть ничтожная, но вероятность, что ты все еще жива. Там я услышал от местных жителей, что несколько лет назад в заливе действительно был захвачен корабль, команда его — перерезана, а в качестве добычи взята белокожая девочка. По их словам, девочку отправили в глубь страны вместе с данью, которую приморские племена выплачивали вождям с речных верховий…

На этом, Мерилин, твой след оборвался. Месяц проходил за месяцем, а я не мог раздобыть не то что намека на твое нынешнее местонахождение — даже и простого свидетельства, что ты по-прежнему жива. Но вот однажды мне довелось услышать от жителей речных побережий о Негари, городе демонов, и о тамошней злодейке царице, которая якобы держит в рабынях чужеземку… Вот так, маленькая моя, я и оказался здесь.

Все это Соломон Кейн рассказывал будничным тоном, очень коротко, без рисовки и художественных прикрас. Оставалось только гадать, сколько сражений на суше и на море стояло за этим немногословным повествованием. Сколько лет лишений и отчаянного, изнурительного труда, непрестанных опасностей и странствий по неведомым и зачастую враждебным краям. Какая бездна кропотливого, сводящего с ума поиска нужных сведений, каждую крупицу которых приходилось лаской и таской добывать у невежественных угрюмых пиратов и кровожадных туземцев!

— Вот так я и оказался здесь, — просто сказал Кейн, и эти слова заключали в себе целую вселенную железного мужества и отваги.

Долгий кровавый путь, багрово-черные тени, колеблющиеся в дьявольском танце, взблеск клинков, пороховой дым сражений… и драгоценные, считаные слова, истекавшие вместе с каплями крови из уст умирающих.

Соломон Кейн был более чем далек от каких-либо театральных эффектов. Он излагал свою повесть в той же самой манере, в какой, если так можно выразиться, ему довелось разыграть ее в жизни. Самые чудовищные препятствия, встававшие у него на пути, он преодолевал с точно таким же холодным упорством. И не удосуживаясь задуматься о собственном героизме.

— Видишь ли, Мерилин, — проговорил Кейн ласково, — я все это проделал и забрался бог знает куда вовсе не для того, чтобы теперь потерпеть поражение. Крепись, девочка. Мы непременно придумаем, как сбежать из этого проклятого места.

— Сэр Джон подхватил меня на седло… — медленно, словно во сне, проговорила девушка. Родной язык, на котором ей столько лет не приходилось говорить, ей самой казался странным и почти чужим. Запинаясь, рассказывала она о том, что произошло однажды вечером в Англии много лет тому назад. — Он увез меня на морской берег, где уже ждала лодка, спущенная с галеры. В ней сидели свирепые и страшные люди, смуглые, усатые, с ятаганами. Пальцы у них были сплошь унизаны перстнями. Их капитан, магометанин с ястребиным лицом, принял меня, плачущую от страха, у сэра Джона и увез к себе на галеру. И все же этот человек был по-своему добр ко мне, ведь я была тогда совсем еще ребенком. Впоследствии он продал меня турецкому купцу, и все было в точности так, как он рассказал вам, умирая. Того купца он встретил у южных берегов Франции, куда мы попали, проведя много дней в открытом море.

Мой новый хозяин не причинял мне зла, но как же я страшилась его! Я знала, как жесток был этот человек, и он сам сказал мне, что продаст меня черному мавританскому султану. Но этому не суждено было случиться: у Столпов Геракла на его корабли напали работорговцы из Кадиса и все произошло так, как вам и рассказывали.

Главарь работорговцев догадался, что я происхожу из очень зажиточной английской семьи, и надумал получить за меня выкуп. Увы! Он погиб темной и мрачной ночью в угрюмой бухте на берегу Африки, погиб со всеми своими людьми… кроме того грека, о котором вы упоминали. А я снова попала в плен, на сей раз — к вождю дикарей.

Я страшно боялась его, полагая, что он вот-вот расправится со мной. Но он даже пальцем не тронул меня. Он отправил меня в глубь страны вместе с вооруженным отрядом, который вез добычу, взятую на разграбленном корабле. Как вы знаете, эта добыча, в том числе и я, предназначалась могущественному царьку речных племен. Но до его деревни мы так и не добрались, ибо на воинов побережья напал разбойничий отряд негарийцев и всех перерезал. Тогда-то меня и привезли сюда, в этот город. С тех пор я и живу здесь в рабстве, прислуживая царице Накари…

Как только я пережила все эти ужасы, всю эту череду битв, жестокостей и убийств, совершавшихся на моих глазах? Как не лишилась рассудка? Не знаю сама!

— Рука Провидения хранила тебя, дитя, — сказал Соломон Кейн. — Рука Божья, хранящая слабых женщин и беззащитных детей. Что, как не Провидение, направляло меня к тебе, помогая преодолеть все препоны! Мыслимо ли, чтобы нам не удалось выбраться отсюда?.. Если будет на то воля Божья, конечно.

— А мои родственники? — словно очнувшись ото сна и прогнав страшные воспоминания, спросила девушка. — Как там моя семья?..

— Все живы, дитя, и дом их не оскудел. Лишь скорбь по тебе отравила им минувшие годы. Только старый лорд Хильдред страдает подагрой и оттого временами так богохульствует, что я поистине опасаюсь за его душу. Но я уверен, маленькая моя, что вид твоего личика его сейчас же исцелит.

— И все-таки, капитан Кейн, — сказала девушка, — не пойму я, почему же вы пришли один.

— Твои братья с радостью отправились бы со мной, девочка, но не было никакой уверенности, что ты жива, а я не хотел, чтобы еще хоть один Тэферел умер в неведомой стране, вдали от нашей родной английской земли. Я избавил этот мир от злонравного Тэферела и решил, что я же и доставлю на его место другого Тэферела, доброго и благого. И разыщу его, вернее ее, в одиночку.

Объясняя подобным образом свои действия, Кейн и сам верил в то, что говорил. Он никогда не копался в себе, выясняя мотивы собственных поступков, а раз приняв решение, более не испытывал колебаний и намерений своих не менял. Оттого, привыкнув действовать по первому побуждению, он свято верил, что его поступками всегда движет трезвый и холодный расчет. Соломон Кейн был сыном своего времени. Он странным образом сочетал в себе рыцаря и пуританина, причем где-то в глубине его души жил к тому же еще и античный философ, не лишенный кое-каких языческих суеверий (хотя последнее утверждение, надобно полагать, повергло бы Кейна в неописуемый ужас). Пережиток эпохи, когда мужчинами управляла нерассуждающая честь, странствующий рыцарь, облаченный в строгие одежды фанатика пуританина, — вот что представлял собой Соломон Кейн. Людей вроде него гонит вперед духовная жажда, стремление своей рукою исправить все зло мира, защитить слабых, воздать по заслугам гонителям правды и справедливости. Непоседливый и беспокойный, как ветер, он был незыблемо постоянен в одном: в верности своим идеалам.