Последнее искушение Христа - Никос Казандзакис

В темноте прозвучал голос Марии:

– Отвернись! Нужно зажечь светильник. Я голая.

– Я пойду, – тихо сказал юноша, собрал все силы и поднялся.

Но Мария сделала вид, что не слышит:

– Посмотри, нет ли еще кого на дворе. Скажи, пусть уходит.

Юноша открыл дверь, высунул голову наружу. Воздух потемнел, редкие крупные капли стучали по листьям гранатового дерева, небо нависло над землей, готовое упасть на нее. Старуха с горящей жаровней спряталась под мужским кипарисом, прижавшись к стволу. Крупные капли дождя ударяли все сильнее.

– Никого, – сказал юноша, захлопнув дверь.

Снаружи хлынул ливень.

Магдалина между тем уже соскочила с кровати, набросила на тело расшитую львами и оленями теплую шерстяную накидку – подарок, сделанный сегодня утром любовником-арапом. Ее плечи и поясница вздрагивали, наслаждаясь нежной теплотой одежды. Она приподнялась на носках и сняла со стены висевший там светильник.

– Никого, – снова сказал юноша, и голос его прозвучал уже мягче.

– А старуха?

– Спряталась под кипарисом. Разразилась гроза. Мария выскочила во двор, разглядела горящую жаровню и направилась к ней.

– Старуха Ноэми, – сказала она, протягивая руку к засову на воротах. – Возьми жаровню и крабов и ступай прочь. Я запру ворота. Сегодня вечером никого не будет.

– У тебя там внутри любовник? – прошипела старуха, раздосадованная потерей ночных клиентов.

– Да! – ответила Мария. – Он там, внутри. Ступай прочь!

Старуха поднялась и ворча собрала свои орудия.

– Хорош красавчик… Оборванец… – пробрюзжала она тихо.

Но Мария вытолкала ее и заперла ворота. Небо разверзлось, и все как было хлынуло во двор. Мария радостно взвизгнула тонким голоском, словно снова была маленькой девочкой, встречающей первый дождь, а когда вошла внутрь, накидка ее была мокрой насквозь.

Юноша в нерешительности стоял посреди комнаты. Уйти? Остаться? Какова на то воля Божья? Здесь было хорошо, тепло, с тошнотворным запахом он уже свыкся, а снаружи – дождь, ветер, холод. В Магдале у него не было знакомых, Капернаум же находился далеко. Уйти? Остаться? Желания его колебались, словно язык колокола.

– Иисусе, Бог обрушил ливень, как из ведра. Ты, наверное, ничего не ел сегодня. Помоги развести огонь, приготовим что-нибудь. Голос ее был нежен и заботлив, словно материнский.

– Я пойду, – сказал юноша и повернулся к двери.

– Сядь! Поедим вместе! – повелительно сказала Магдалина. – Брезгуешь? Боишься замарать себя, разделив хлеб с блудницей?

Юноша склонился у очага перед парой сдерживающих пламя камней, взял в углу дров и щепок и зажег огонь.

Магдалина улыбнулась, на сердце у нее стало спокойно. Она налила в горшок воды, поставила его на камни в очаге, а затем взяла из висевшего на стене мешочка две полные пригоршни очищенных от кожуры египетских бобов и бросила их в горшок. Став на колени перед горящим огнем, Магдалина прислушалась. Небо снаружи низвергалось водопадами.

– Иисусе, – сказала она тихо. – Ты спрашивал, помню ли я, как мы играли малыми детьми…

Юноша тоже стоял на коленях перед очагом, смотря на огонь, но мысли его витали далеко. Ему казалось, будто он уже добрался до обители в пустыне, облачился в белоснежную рясу и теперь прогуливается в уединении, и сердце его плавало маленькой золотой рыбкой в глубоких водах Божьих. Снаружи было светопреставление, а внутри него – мир, любовь, безопасность.

– Иисусе, – снова послышался голос рядом. – Ты спрашивал, помню ли я, как мы играли малыми детьми…

Лицо Магдалины светилось в отблесках огня ярким красным светом, словно раскаленное железо. Но углубившийся в пустыню юноша не слышал.

– Тебе было три года, Иисусе, а мне – на год больше, – снова заговорила женщина. – У двери моего дома было три ступеньки, я сидела на верхней и смотрела, как ты несколько часов кряду, падая и снова вставая, тщетно пытался подняться на первую ступеньку. А я даже руки не протянула, чтобы помочь тебе. Мне хотелось, чтобы ты добрался до меня, но только после того, как намучаешься вдоволь… Помнишь?

Демон, один из семи пребывавших в ней демонов, подстрекал ее вести такие разговоры и мучить находившегося рядом мужчину.

– Затем, несколько часов спустя, тебе все же удалось подняться на первую ступеньку, и ты принялся подниматься на вторую… Затем – на третью, где я сидела неподвижно и ожидала тебя. А затем…

Юноша встрепенулся, протянул руку.

– Молчи! – воскликнул он. – Остановись!

Но лицо женщины светилось и играло, отблески огня лизали ее брови, губы, подбородок, открытую шею. Она взяла горсть лавровых листьев, чтобы бросить их в огонь, и вздохнула:

– А затем ты взял меня за руку, взял меня за руку, Иисусе, мы пошли внутрь и легли на камешках во дворе. Мы прильнули друг к другу стопами и чувствовали, как тепло наших тел сливается, поднимаясь от ног к бедрам, к пояснице, мы закрыли глаза…

– Молчи – снова воскликнул юноша и протянул руку, чтобы зажать ей рот, но сдержался, боясь прикасаться к ее губам.

Женщина вздохнула.

– Большего наслаждения я не испытывала никогда в жизни, – прошептала она, понизив голос, и добавила: – Это наслаждение я и пытаюсь найти каждый раз то с одним, то с другим мужчиной… Это наслаждение, Иисусе… Но тщетно стремлюсь я к нему… Юноша спрятал лицо между коленями. «Адонаи, – шептал он – Помоги, Адонаи!» В комнате было тепло, тихо и слышно только, как посвистывает пожирающий дрова огонь да закипает, издавая запахи, еда. А снаружи небо шумно низвергало мужские воды на открывшую ему свое лоно томно стонавшую землю.

– О чем ты думаешь, Иисусе? – спросила Магдалина, не решаясь больше смотреть на мужчину.

– О Боге, – ответил тот сдавленным голосом. – О Боге, об Адонаи.

Сказав это, Сын Марии тут же раскаялся, что произнес в этом доме Его святое имя.

Магдалина резко вскочила и отошла от огня к двери. Ярость охватила ее.

«Вот кто, – подумала она, – вот кто враг лютый. Вот кто всегда вмешивается, вот кто зол, завистлив и не дает нам радоваться…»

Она стала у двери и прислушалась. Небо ревело, поднялся смерч, гранатовые деревья во дворе ударялись друг о друга, готовые сломаться.

– Дождь идет, – сказала Магдалина.

– Я пойду, – ответил юноша и встал.

– Сначала поешь, наберись сил. Куда ты пойдешь в эту пору? Темно, хоть глаз выколи, и дождь льет.

Она сняла висевшую на стене круглую циновку и положила ее на пол. Затем поставила горшок, открыла выдолбленный в стене шкафчик, достала оттуда зачерствевший ячменный калач и две глиняные миски.

– Вот трапеза блудницы, – сказала Магдалина. – Отведай, если не брезгуешь, святоша.

Юноша проголодался и сразу же протянул руку. Женщина расхохоталась.

– Так вот и приступишь к еде? – прошипела она. – Даже не сотворив молитвы? Не возблагодарив Бога за то, что Он посылает тебе хлеб, бобы и блудниц?

Кусок, застрял у юноши в горле.

– Мария, – сказал он. – За что ты ненавидишь меня? За что ты мучаешь меня? Вот видишь, этой ночью я делю с тобой хлеб, мы помирились. То, что случилось, случилось. Прости меня. Для этого я и пришел сюда.

– Ешь и не хнычь. Умей сам взять прощение, коль тебе не дают его. Ты ведь мужчина. Она взяла хлеб, разломила его и засмеялась.

– Благословенно да будет имя Того, кто посылает в мир хлеб, бобы и блудниц! И набожных посетителей!

Стоя на коленях друг против друга под горящим светильником, они не произнесли больше ни слова. Оба были голодны, оба провели напряженный день и теперь ели, чтобы набраться сил.

Дождь на дворе стал утихать. Небо исчерпалось, земля насытилась, и было слышно только, как веселые ручейки, пересмеиваясь, бегут вниз по мостовой селения.

Они поели. В шкафчике нашлось немного темного красного вина, они выпили его, а напоследок полакомились медовыми финиками. Некоторое время они молча смотрели на уже угасавший огонь, и мысли их кружили то тут, то там, танцуя вместе с его последними искрами.

Юноша встал и подбросил дров в очаг – становилось прохладно. Магдалина снова взяла горсть лавровых листьев, бросила в огонь, и комната наполнилась благоуханием. Она подошла к двери, открыла ее. Снаружи дул ветер, который уже разогнал тучи, и над двором Марии сияли теперь две прозрачно чистые, омытые дождем звезды.

– Дождь еще идет? – спросил юноша, снова став в нерешительности посреди комнаты.

Но Магдалина не ответила. Она развернула циновку, вытащила из сундука плотные шерстяные одеяла и простыни – подарки любовников – и постелила у огня.

– Будешь спать здесь, – сказала она. – На дворе холодно, поднялся ветер, скоро полночь. Куда ты пойдешь? Простынешь еще. Будешь спать здесь, у огня.

– Здесь? – в ужасе спросил юноша.

– Боишься? Не бойся, голубок невинный, я тебя не трону. Не стану посягать на твою невинность, дитятко мое, не тревожься!