Год провокаций - Роман Солнцев

– Нет!.. – воскликнул Никита. – Это потрясающе нарисовано!

– Нарисовано?.. – хмыкнул Деев. – Ну пусть нарисовано. Так надо, брат, рисовать не смерть, а жизнь! Цветочки надо рисовать, зонтики под мерцающим дождем, ножки женские… напрасно человек по фамилии

Деев, всего лишь Деев, в гордыне своей изображал Гордеева – спорил с самим господом Богом! Я напрасно прожил жизнь! И если я что сделал хорошего, так это в зоне портретики красавиц по фотографиям, да, может быть, еще лицо Зины на этой двери… А весь мрак, окружающий нас, распад, муки великие – зачем?! Про них и без меня помнят… и без меня этот час ждет каждого смертного… ведь все мы дети Божии, стало быть, каждый из нас в маленькой своей жизни повторит путь

Христа… – Дядя Леха судорожно обнял Никиту. – Не пугайся. Только с тобой я открыт. Я всю жизнь, как помнишь, юродивого играл. Это маска. Чтобы дураки не трогали. Им так понятней: художник. Даже власть уважает, если ты, как придурок, среди лета в валенках и шапке, да еще со свечой в яркий день. И тебе надо какую-то маску, милый, но только при условии: если надумаешь жить невероятной жизнью, делать что-то высокое в стане серости.

– Да нет… – смущенно признался Никита. – Куда?.. Я пока не готов.

– А я-то думал, – хмыкнул художник, – твоя каменная морда и есть маска. А она по наследству перешла, так? А ты нежный. Ранимый, как мякоть ракушки, если ее ножом раскрыть. – Он рассмеялся. – У тебя отец, наверное, очень серьезный человек.

Никита кивнул.

– Но имей в виду: серьезных народ не любит. Если во власти – да. А вокруг любят юродивых. Не стыдись иногда показаться развеселым простачком.

– Но это же лицемерие?

– Нет, не лицемерие. В России – лучший прием борьбы с великой серостью.

Как позже с горечью увидит Никита, три картины о Христе будут замазаны, а поверх их небрежно написаны хохочущие дети (“Кино”), хохочущие молодые женщины (“Базар”) и хохочущие старики (“Старый анекдот”). И этюд к этой работе – карандашный рисунок веселящегося старика – Деев подарит Никите за несколько дней до своего ухода из жизни…

23.

Наконец Никиту выкликнули, он проследовал, заведя руки за спину, в сопровождении охранника в комнату для следователей и увидел там адвоката. В светлой блузке, в кокетливой юбке с разрезом, Светлана

Анатольевна была тем не менее грустна и молчалива. Она принесла газеты. В них уже не было ни строки про суд над Никитой.

– Ничего не могу понять, – призналась она. – Наверху шушукаются и шушукаются… прокуратура кивает на судью, судья на прокуратуру… Ясно одно: будут пересуживать. Здесь многое зависит от вас. Если вы захотите непременно вновь суда присяжных, суд отложится, я полагаю, до лета. Пресса вцепилась в список, трясет его. Здесь вы молодец, хотя себе же и повредили.

– Но если бы не я, а позже кто-нибудь вспомнил про список, напечатанный после вердикта, меня бы снова вернули в суд, поскольку вердикт не действителен?

– Это неизвестно, – сказала адвокат. – Понимаете, Никита Михайлович, суд присяжных – для постсоветской России дело новое. Может быть, и не вернули бы… но коли вы уж сами заявили о зыбкости позиций присяжных, они только рады. Но не надейтесь, что пожалеют, – она прошептала: – Они что-то готовят.

– Я уже стал это понимать. Полторы недели молчания…

– Если же вы потребуете обычного суда, в формате “тройки”, дело может завершиться до конца мая. Но кто знает, что им взбредет в голову.

– А сегодня какое число?

– Десятое мая.

– А, вот почему и вы не приходили.

Адвокат слегка смутилась.

– Нет. Я болела.

– Что у вас?

– Пустяки. Весенняя бессонница. Батареи греют, как зимой, а окно откроешь – бензиновая вонь. Я в центре живу.

– Так поменяйте квартиру, – воскликнул Никита.

Она покачала головой.

– Во-первых, здесь удобно для работы. Во-вторых, бетонка. Даже на окраине я не куплю равноценную по площади. Да ерунда!

Никита в свою очередь, покраснев, заглянул ей в глаза.

– Вы столько потеряли времени со мной… но как только освобожусь, я заплачу…

– Прекратите! – рассердилась она. – Необходимые деньги мне платят.

– Кто?! – поразился он. – Надеюсь не она… не ее майор?! Мне их благородство…

– Нет-нет! – адвокат поднялась со стула. Вскочил и Никита. – есть такая группа – “правозащитники”. Абсолютно поверив вашим показаниям, они решили поддержать вас.

– А кто такие? Я их знаю?

– Думаю, что нет. Их убедил Тихомиров, помните, первый ваш следователь.

– Есть люди везде! – убежденно закивал Никита. – Мой знакомый художник, Алексей Иванович, говорил: надо любить людей… если любишь, короста распадается сама собой, как створки у ракушки. Может, есть не совсем пропащие и в прокуратуре?

Адвокат улыбнулась, пожала плечами.

– Почему нет? – и негромко спросила: – Так на какой формат суда вы согласитесь?

Никита не стал ломать голову. В конце концов, все его доводы были услышаны общественностью, и уж профессиональные юристы, судья в том числе, убедились: следственная база обвинения равна нулю. Ждать, пока снова соберут присяжных, долго. Пусть уж решает тройка.

– А судья будет тот же старик? – спросил Никита.

– Наверно. Анастасьев Сергей Николаевич.

– Вот и хорошо.

24.

И наконец наступил день нового суда.

Был теплый день, он чувствовался даже в сыром дворе СИЗО, а в городе уж точно распустились тополя и цвели яблони: запах зелени проникал вместе с духом бензина внутрь железной коробки автозака, когда

Никиту в наручниках вновь повезли на улицу Ленина.

Вот оно, старое здание областного суда с двумя колоннами по бокам крыльца, вот и зал суда, где, видимо, только что прибирались – в воздухе запах пыли, вот и длинная железная клетка, куда вводят

Никиту и где слева у выхода встает автоматчик.

В помещении очень мало народа. Присяжных, естественно, нет. Против

Никиты за столом восседают все тот же угрюмый судья с молоточком и два заседателя-женщины. Прессу почему-то не пустили в зал суда, не видать и знакомых. Странно! “Видимо, народ уже потерял интерес к моему делу, – подумал Никита с легким сожалением, но одновременно и с радостью. – Хватит мучить друг друга. Наверное, решат быстро и легко”.

Представитель обвинения, все та же моложавая женщина в синей форме, сегодня показалась даже красивой Никите. Очень умное, целеустремленное личико с острым носиком, глаза синие в голубых прорисованных веках, как у… забыть, забыть!.. на плечах погончики с двумя звездочками… Давай же скорее, начинай, госпожа советник юстиции! Сказать тебе нечего!

“А куда я сегодня прежде всего пойду, – задумался Никита. – С работы меня уволили, но комната, наверное, еще осталась за мной, там же мои вещи? И куда я их потащу? В гостинице жить дорого, да и придерутся еще, скажут: в нашем городе прописан, нельзя, да и с компьютером… много энергии небось дерет…”

Можно, конечно, временно перебраться в комнату Деева… хотя уж она-то давно, наверное, отдана какому-нибудь молодому специалисту ВЦ или

НИИ физики.

Представитель прокуратуры что-то говорит. Но что это? Она зачитывает странный текст, из которого явствует, что подсудимый сознательно вводил в заблуждение следователей, из чего за дачу ложных показаний следует его осудить по трем статьям:

– По статье двести девяносто восемь Уголовного кодекса Российской

Федерации, “Клевета в отношении судьи, присяжного заседателя, прокурора, следователя, лица, производящего дознание”, наказывается исправительными работами на срок от одного года до двух лет либо лишением свободы на срок до двух лет.

По статье триста три, “Фальсификация доказательств по гражданскому делу лицом, участвующим в деле”, наказывается сроком от двух до четырех месяцев.

По статье триста шесть, “Заведомо ложный донос о совершенном преступлении… деяние, соединенное с обвинением лица в совершении тяжкого или особо тяжкого преступления либо с искусственным созданием доказательств обвинения”, наказывается лишением свободы на срок до шести лет.

В общей сложности мы просим высокий суд для подсудимого меру наказания – лишение свободы на срок в шесть лет с отбыванием наказания в колонии общего режима.

“Она с ума сошла?!. А как же вина милиции, их вечная жажда показухи, их неумение выслушать??? Почему молчит Светлана??? Почему ей не дают слово??? И почему нет свидетелей защиты??? Почему нет Тихомирова???”

Никита обернулся – рядом радостно дышит белоглазый капитан милиции, он сегодня в штатском, в ожидании праздника облился “Шипром” – не продохнуть. Не хватает еще бантика красного, революционного на грудь.

Адвокат подняла руку, что-то спросила.

Судья покачал головой.

Что она спросила? Почему ей судья отказывает?

По просьбе представителя прокуратуры входит майор, тот самый, который благословил разработку “маньячного” дела.