Русская контрразведка в 1905-1917 годах - шпиономания и реальные проблемы - Н Греков

По всей видимости, штаб округа так и остался бы один на один со своими проблемами, если бы в 1909 году вновь не возникла угроза войны с Японией. Предвоенная горячка самым серьезным образом повлияла на отношение гражданских властей и жандармских органов Сибири к вопросам борьбы со шпионажем. Недавние предложения штаба округа по организации контрразведки в условиях панического ожидания новой войны на Дальнем Востоке приобрели внезапно особенную значимость.

Начальник штаба Омского округа в первых числах октября 1909 года оповестил губернаторов Западной Сибири, что японская разведка "в настоящее время... производит обследование в географическом и топографическом отношениях всей Сибири. С этой целью лица, причастные к шпионажу, разъезжают по Сибири, производят съемки и записи по особому методу...". Заодно начальник штаба предупредил: "...Япония задалась целью и напрягает все усилия, чтобы поднять Китай против России". Поэтому военные просили губернаторов установить "негласное и непрерывное наблюдение за японскими и китайскими подданными{191}.

Теперь гражданские власти отнеслись к просьбе военных со всей серьезностью. Акмолинский губернатор 12 октября потребовал от начальника жандармского управления донести ему о всех японских и китайских подданных, проживающих в области, и впредь сообщать о прибывающих. Жандарм, ознакомившись с донесениями уездных начальников и полицмейстеров, рапортовал губернатору, что ни японцев, ни китайцев на территории области нет{192}. Губернатор не поверил и 23 октября вновь распорядился "усилить надзор за всеми иностранцами и в особенности за японскими и китайскими подданными", которые, по его мнению, безусловно в области есть, просто полиция о них не знает. Однако начальственного энтузиазма для обнаружения иностранных агентов явно оказалось недостаточно, тем более, что поступавшая от военных информация была неконкретной и мало содействовала поискам. По-прежнему не был налажен систематический учет приезжих иностранцев, о чем все время просили военные. Поэтому никаких разведчиков не обнаружили. А вот результаты действий иностранной агентуры сказались очень быстро. В розыскных сводках Иркутского районного охранного отделения, обслуживавшего всю Сибирь, с января 1910 года неожиданно стали появляться такие сообщения: "2-го сего января начальником артиллерии I Сибирского армейского корпуса утерян конверт, содержащий описание ключа и таблицы набора секретного шифра...", "подпоручиком 2-го Владивостокского артиллерийского полка Бойте утеряны 5 листов плана крепостного района..." и т. д.{193}. Пропавшие документы были объявлены в розыск, но, конечно, не были найдены.

Что касается обнаружения японских шпионов, то здесь все определял случай. Именно так возникло в Омске "дело о цветочниках". В январе 1910 года жандармский подполковник Трескин сообщил в штаб Омского военного округа о подозрительном поведении корейца-цветочника Ким Вон Чуна, проживавшего на станции Татарская. Кореец попросил лавочника Н. Гусева, чтобы тот получал на свой адрес его корреспонденцию. Гусев согласился. Вскоре он получил письмо для Кима и тут же его распечатал. Видимо, сделал это из простого любопытства, а не по службе, поскольку в списках жандармских сотрудников он не числился. Но удовлетворить любознательность ему не пришлось, так как письмо было написано иероглифами. Торговец небрежно заклеил конверт, а немного погодя, передал корейцу. Тот, едва взглянув на конверт, сказал, что письмо было вскрыто, забрал его, и в тот же день скрылся. Гусев, человек положительный и чтивший закон, немедля сообщил обо всем жандармскому начальству. Стали выяснять, когда Ким Вон Чун прибыл в Сибирь и где находится сейчас. Неожиданно для себя жандармы сделали открытие: практически во всех городах Западной Сибири обосновались десятки корейских и китайских ремесленников, занимавшихся изготовлением и продажей искусственных цветов. Причем большинство цветочников появилось в главных городах региона - Омске и Томске осенью 1909 года, когда Сибирь и Приамурье пребывали в ожидании новой войны с Японией.

Начальник штаба Омского округа генерал-лейтенант Тихменев предложил жандармам "установить строжайший секретный надзор за Кимом и вообще за всеми цветочниками..., наплыв которых в Омск становится до крайности подозрительным"{194}. Корейца нашли, но установленная за ним слежка не дала доказательств его причастности к шпионажу. Тем не менее, по распоряжению Степного генерал-губернатора Ким Вон Чуну было "воспрещено пребывание" в полосе отчуждения Сибирской железной дороги. В начале марта 1910 года он, по сообщению полиции, выехал в Новониколаевск{195}.

Сразу же после того, как полиция заинтересовалась Кимом, корейские цветочники начали спешно покидать Омск. Жандармы попытались выяснить, с кем вел переписку Ким Вон Чун, им это не удалось. К тому же власти не догадались задержать отъезжающих цветочников. Вероятно, жандармы, вспугнув чужеземцев, решили, что тем выполнили свой долг. Исчезли подозреваемые - исчезла и проблема. Военные ею были крайне обеспокоены. Проанализировав характер расселения иностранных цветочников, разведотделение штаба округа пришло к выводу, что "желтолицые" стремились поселиться возможно ближе к линии Сибирской железной дороги, "при чем неоднократно усматривались некоторые признаки возможности тайного проживания названных лиц близ железной дороги с целью разведки и порчи ее"{196}. Поэтому командующий округом лично, просил всех губернаторов принять самые строгие меры к тому, чтобы в 50-верстную полосу по обе стороны железнодорожной магистрали полиция не допускала иностранцев и лиц, вызывающих "хотя бы малейшее подозрение, что они являются причастными к разведке"{197}.

Только в апреле 1910 года, с традиционным опозданием выяснили, что исчезнувший Ким Вон Чун действительно был японским агентом. Этот факт повлек за собой целую серию грозных губернаторских циркуляров жандармам и полиции с требованием, "неуклонного и тщательного исполнения всех ранее отданных распоряжений о надзоре за иностранцами". Это подействовало на некоторое время. В течение полугодия всякий приезжий китайский фокусник или торговец в жандармских рапортах награждался эпитетом "подозрительный". Особенно усердствовал начальник Томского ГЖУ. Например, по его мнению, с 14 апреля по 31 мая 1910 года из Томска, Иркутска и Новониколаевска в Омск железной дорогой проследовало 8 партий (!) "желтолицых, могущих иметь причастность к шпионажу"{198}. За иностранцами пытались следить, передавая наблюдение по цепочке от одного жандармского управления другому.

Вновь всплыла идея обязательной регистрации полицейскими органами всех "гостей" из Азии.

С марта 1910 года в Омском жандармском управлении в особое производство были выделены все дела по учету китайских подданных, посетивших города Степного края. Военные еще в 1907 году предложили жандармам обратить внимание на особенно частые поездки китайских чиновников, из Маньчжурии в Синьцзян через русскую территорию. По Транссибирской магистрали китайцы доезжали до Омска, затем по Иртышу пароходом плыли до Семипалатинска или Зайсана, откуда на лошадях добирались до китайской границы. Это был наиболее удобный путь из центральных в северо-западные провинции Китая. Штаб округа подозревал, что китайские власти используют поездки чиновников "для изучения нас как будущих противников"{199}.

Только за 8 месяцев 1910 года, по жандармским сведениям, в Омске и Семипалатинске побывали 639 китайцев{200}. В основном они приезжали группами по 3-5 человек. Власти подозревали всех, но уследить за каждым не могли.

В 1911 году семипалатинский полицмейстер ввел для индивидуального учета проезжих китайцев специальные карточки, которые представляли собой нечто среднее между обычной анкетой, заполнявшейся полицейским чиновником со слов иностранца, и отчетом о результатах негласного наблюдения за ним. На карточках типографским способом были отпечатаны 12 вопросов, ответы на которые от руки вписывал полицейский. Кроме стандартных вопросов об имени, подданстве, чине, были и такие: "Чем больше всего интересовался?", "Где чаще всего бывал?", "Имеет ли в городе знакомых и кого именно?", "Где первоначально остановился и куда затем перешел на квартиру?" В последней графе полицмейстер излагал свое мнение о цели поездки китайца и определял: является тот шпионом или нет{201}. Вряд ли стоит указывать на сомнительную достоверность таких выводов, но важно было другое. Сотни подобных карточек позволяли не только упорядочить контроль за проезжими китайцами, но и закладывали, нормировали "базу данных" (пусть не всегда достоверных) о китайских офицерах и чиновниках, периодически посещавших Россию. Именно эти данные были необходимы для начала систематической контрразведывательной работы.

Конечно же, усиление контроля за перемещением китайцев по степному краю не могло предохранить всю страну от наплыва тысяч нигде не зарегистрированных подданных Поднебесной империи. Число нелегально проникших в Россию китайцев было столь велико, что Департамент полиции вынужден был 16 мая 1911 года направить всем губернаторам, градоначальникам, начальникам жандармских управлений циркуляр, в котором говорилось: "...за последнее время стало приезжать в Россию значительное число китайских подданных, которые... предъявляют в удостоверение своей личности какие-то документы, никем не засвидетельствованные и ни на один из европейских языков не переведенные, благодаря чему нельзя даже установить, что это за документ". Департамент полиции просил в случае обнаружения китайцев с невизированными в русских консульствах документами "входить с представлениями" в МВД о высылке их за границу без права въезда на территорию России в будущем"{202}.