День триффидов - Джон Уиндем

– Вы смогли бы вести такую машину? – спросил я Джозеллу.

Она поглядела:

– Почему бы нет? Общий принцип тот же, верно? И уличное движение мешать не будет.

Мы решили вернуться за грузовиком позже и поехали на пустой машине к другому складу, где погрузили свертки одеял и пледов, затем поехали дальше, чтобы забрать звонкую груду кастрюль, сковородок, котелков и чайников. Управившись с этим, мы почувствовали, что поработали здорово и что работа оказалась тяжелее, чем мы предполагали.

Разыгравшийся аппетит мы утолили в маленьком кабачке, до сих пор нетронутом.

Атмосфера в деловых и коммерческих кварталах была мрачной, хотя мрачной скорее в стиле обычного воскресного или праздничного дня, чем бедствия. Людей здесь почти не было. Если бы катастрофа разразилась днем, а не ночью, когда все служащие уже разошлись по домам, картина здесь была бы чудовищной.

Подкрепившись, мы забрали из пакгауза грузовик с консервами и медленно, без всяких приключений повели оба грузовика к университету. Мы оставили их во дворе и снова отправились на добычу. Около половины седьмого мы снова вернулись со второй парой грузовиков и с приятным чувством выполненного долга.

Микаэль Бидли вышел, чтобы обследовать наш взнос. Он одобрил все, кроме дюжины ящиков, которые я поставил в кузов своего второго грузовика.

– Что в них? – спросил он.

– Триффидные ружья и припасы к ним, – ответил я.

Он недоуменно поглядел на меня.

– Ах да! Вы же явились с целым арсеналом.

– Они нам наверняка понадобятся, – сказал я.

Он подумал. Было ясно, что он считает меня слегка помешанным на триффидах. Наверное, он относил это за счет профессионального предубеждения, усиленного фобией, которая возникла в результате недавнего несчастного случая. Теперь он, конечно, подозревал меня в других, менее безобидных маниях.

– Послушайте, – сказал я, – мы с Джозеллой привели четыре полных грузовика. Мне нужно в одном из них место для этих ящиков. Если вы полагаете, что не можете уделить мне такое место, я пойду и найду трейлер или другой грузовик.

– Нет, оставьте их там, где положили, – решил он. – Места они занимают немного.

Мы отправились в здание и попили чаю в импровизированной столовой, которую с большим знанием дела оборудовала миловидная женщина средних лет.

– Он думает, – сказал я Джозелле, – что я свихнулся на триффидах.

– Боюсь, что горький опыт научит его, – ответила она. – Странно, что никто, кроме нас, не встречался с ними.

– Эти люди находились в центральных районах, так что это неудивительно. Мы ведь тоже сегодня не видели ни одного.

– Они могут добраться по улицам сюда, как вы считаете?

– Трудно сказать. Может быть, отдельные заблудившиеся…

– Как они вырвались на волю?

– Так случается рано или поздно, когда они мечутся на привязи достаточно беспокойно и достаточно долго. А на наших фермах они прорывались так: наваливались всей кучей на какой-нибудь участок ограды и опрокидывали его.

– Неужели вы не могли сделать ограды прочнее?

– Могли, конечно, но мы же не держали их на фермах постоянно. Притом это случалось не так уж часто, а когда случалось, то обычно они просто вырывались из одного огороженного поля на другое. Мы загоняли их обратно и восстанавливали ограду. Я не думаю, что триффиды направятся сюда намеренно. Триффидам город должен представляться пустыней, и мне думается, что они двинутся наружу, в открытые поля. Вы когда-нибудь стреляли из противотриффидных ружей? – добавил я.

Она покачала головой.

– Я переоденусь во что-нибудь более подходящее, и мы попрактикуемся, если хотите, – предложил я.

Примерно через час я вышел к ней, чувствуя себя гораздо более удобно в костюме, представляющем некую модификацию ее идеи о лыжных брюках и прочных башмаках, и увидел на ней весенне-зеленое платье, которое было ей очень к лицу. Мы взяли пару триффидных ружей и отправились в садик на Рассел-сквер. Мы провели около получаса, отстреливая верхушки у подходящих кустарников, когда к нам по траве широким шагом приблизилась молодая женщина в кирпично-красной куртке и элегантных зеленых брюках. Остановившись в нескольких шагах, она направила на нас крошечный фотоаппарат.

– Вы кто? – спросила Джозелла. – Пресса?

– Почти, – ответила молодая женщина. – Я официальный летописец. Зовут меня Элспет Кэри.

– Так быстро? – заметил я. – Видна твердая рука нашего Полковника.

– Вы совершенно правы, – согласилась она. Затем она взглянула на Джозеллу. – А вы мисс Плэйтон. Я часто думала…

– Послушайте, – прервала ее Джозелла. – Почему даже в этом гибнущем мире судят по одной моей случайной ошибке? Нельзя ли забыть об этом?

– Хм, – сказала мисс Кэри задумчиво. – Угу. – Она переменила разговор: – Так что у вас здесь насчет триффидов?

Мы рассказали ей.

– Они думают, – сказала Джозелла, – что Билл свихнулся.

Мисс Кэри обратила на меня прямой взгляд. Лицо ее было скорее оригинальным, нежели миловидным, оно загорело под более жарким солнцем, чем наше северное. Карие глаза смотрели твердо и зорко.

– Но это не так? – сказала она.

– Видите ли, я полагаю, что они могут натворить много бед, когда вырвутся на волю, и их следует принимать всерьез.

Она кивнула:

– Правильно. Я бывала в странах, где они на воле. Это очень скверно. Но в Англии… здесь я просто не могу себе этого представить.

– Остановить их сейчас некому, – сказал я.

Гул мотора в небе прервал наш разговор. Мы взглянули вверх и увидели над крышей Британского музея снижающийся вертолет.

– Это Айвен, – сказала мисс Кэри. – Он все-таки нашел машину. Мне надо пойти и заснять посадку. Увидимся позже. – И она заспешила через лужайку.

Джозелла легла на траву, заложив руки за голову, и стала смотреть в глубокое небо. Как только смолк мотор вертолета, наступила полная тишина.

– Не могу этому поверить, – сказала Джозелла. – Стараюсь изо всех сил, но не могу поверить по-настоящему. Так не может быть навсегда… навсегда… навсегда… Это что-то вроде сна. Завтра этот сад наполнится шумом. Помчатся мимо с ревом красные автобусы, заспешат по тротуарам прохожие, засверкают светофоры… Конец света не наступает вот так… не может… это невозможно…

Я ощущал примерно то же самое. Дома, деревья, нелепо громоздкие отели на другой стороне Рассел-сквер – все это было слишком привычным, слишком готовым при одном мановении вернуться к жизни…

– И все-таки мне кажется, – проговорил я, – что, если бы динозавры были способны рассуждать, они в свое время подумали бы то же самое. Такие вещи случались уже не раз, наверное.

– Но почему именно с нами? Это словно в газетах, когда читаешь об удивительных событиях, которые произошли с какими-то другими народами… непременно с другими! Ведь мы такие обыкновенные.

– Разве не всегда люди спрашивали: «Почему именно со мной?» Был ли то солдат, оставшийся невредимым, когда все его товарищи погибли, или человек, которого посадили за подделку чеков. Просто слепой случай, я бы сказал.

– Случай, что это произошло вообще? Или что это произошло именно сейчас?

– Именно сейчас. Когда-нибудь это так или иначе должно было произойти. Это же противоестественно – считать, что один вид живых существ будет доминировать вечно.

– Не понимаю почему?

– Почему? – в этом весь вопрос. Но жизнь должна быть динамичной, а не статичной, такой вывод неизбежен. Так или иначе, она должна меняться. Заметьте, я вовсе не считаю, что с нами теперь покончено навсегда, но попытка была очень основательная.

– Значит, вы не считаете, что это действительно конец… конец человечества?

– Может быть, и конец. Но… нет, этого я не считаю. Еще не сейчас.

Это могло быть концом. Тут я не сомневался. Но ведь должны были сохраниться и другие группы вроде нашей. Я видел пустой мир, по лику которого рассыпаны крошечные общины, стремящиеся снова с боем овладеть этим миром. Я должен был верить, что по крайней мере некоторым удастся добиться цели.

– Нет, – повторил я. – Это не обязательно конец. Мы все еще умеем приспосабливаться, и у нас огромные преимущества по сравнению с нашими предками. И пока остаются в мире здоровые телом и духом, у нас всегда есть шансы… и очень неплохие шансы.

Джозелла не ответила. Она лежала, обратив лицо к небу, с отрешенным выражением в глазах. Я подумал, что мог бы догадаться о том, что проходит перед ее мысленным взором, но промолчал. Через некоторое время она сказала:

– Вы знаете, едва ли не самое страшное – это то, с какой легкостью мы утратили мир, казавшийся таким устойчивым.

Она была совершенно права. Именно простота представлялась ядром этого ужаса. Мы забываем о силах, которые держат мир в равновесии, потому что хорошо знаем их, и безопасность является для нас нормой. Но это не так. Мне никогда раньше не приходило в голову, что преимущество человека определяется вовсе не наличием мозга, как это утверждают книги. Это преимущество следует из способности мозга усваивать информацию, которую несет узкий диапазон видимого света. Вся цивилизация человека, все, чего он достиг или мог достигнуть, висит как на ниточке на его восприимчивости к полоске вибраций от красной до фиолетовой. Без этого он погиб. На мгновение я осознал истинную призрачность его власти, все чудо свершенного им при помощи столь хрупкого инструмента.