Шарэттэ (СИ) - Бова Лидия

— Я не заслужила ада, дьявол. Ты не знаешь, что значит жить и бояться, каждый день, каждый час. Вздрагивать от любого звука, шороха. Затаившись, спрятавшись в своей комнате, надеяться, что сегодня он не напьется, или напьется, но не придет. Но он приходил… Часто, больно, сильно, отвратительно. Вся моя сознательная жизнь — ад, и другого мне не нужно. Услышь, Сатана, ты меня не получишь!

Я оглянулся, вслушиваясь, но ни одного знакомого слова не услышал. Между тем, злоба и злость, исходившие от девушки, острыми иголками кололи мои губы, разрядами маленьких молний пробегали по венам.

Она стояла, как напряженная струна, как вековое каменное изваяние, стояла и смотрела на меня с такой ненавистью, коей я, любимчик родителей и всех подданных отца, никогда не видел. Сжатые в кулаки руки выдавали её решительность, я заметил ярко розовые разводы на запястьях, ползущие ядовитыми тварями по внутренней стороне рук к её локтям. Внезапно, эти руки взметнулись в сторону, вроде крыльев, расправились, расслабились. Толчок и моя Шаями, та, что я ждал и искал, обязан был защитить, даже от самой себя, спиной вниз полетела в алчные объятия бездны. Шэтт!

Разбежавшись, я прыгаю за девушкой, расправив крылья, которые не подводили меня никогда, в попытке спасти того, кто этого вовсе не желает. Ненавижу! Мгновенное планирование и четкое осознание: силы нет! Мои крылья трепыхались бесполезными тряпками, балластом. Свободное падение, не полет, бесконечно длиться не может.

Потухший взгляд еще не упавшей, но, в конечном счете, уже мертвой девушки, сжигал мою сущность, превращая её в тлен. Скалистые уступы, ветки одиноко росших на них деревьев, кряжистыми руками стали цепляться за меня, замедляя движение вниз, ловко меняя траекторию, и я в итоге упал на очередную платформу, жестко и нестерпимо.

Внутри всё взорвалось от удара. По ощущениям, тело глубоко врезалось в плоскость под ним. Крылья безвольно опали, накрыв собой, как хладным одеялом на лютой жаре. С трудом приподнявшись, я подтянулся к краю и посмотрел вниз. Она лежала без движения в красной каменной крошке, углубившись в нее наполовину. Изломанной куклой, со смежившимися веками и печальной улыбкой на устах. Секунда, ещё и Шаями — долгожданная и единственная, начала истончаться, превращаясь в мираж, исчезая на совсем.

«Не заслужил….»

Я вздрогнул от женского голоса, раздавшегося в тишине и эхом разнесшегося повсюду.

«Никого и ничего не заслужил!»

Крик вонзился в меня раскаленным прутом, выворачивая моё сознание наизнанку. Закрыв уши от невыносимого звука, я обшаривал взглядом стены узкого каньона, отыскивая того, кто посмел указать мне на мои ошибки. Я догадывался, что этот кто-то лишил меня силы, но не понимал — как. Ожидаемо, что увидеть никого не удалось. Гулкая пустота и практически вступившая в свои права чернота ночи.

«Не понял…», — шепот, мурашками пробежавший по коже, — «не оценил, а, значит, я могу забрать их….».

О ком или о чем говорило неведомое нечто, я спросить не успел. Я почувствовал, как на меня, точно, небо упало, привалившись всей своей вселенской массой, после чего призрачные руки ухватили мои крылья и потянули, отрывая по одному, словно срывая зеленые сочные листья с сильного великолепного растения, посмевшего вырасти посреди дюн, на безводье. Лава огня хлынула в кровь, все мышцы свело единой судорогой, хотелось кричать, но из горла не вырвалось и стона. Прежде чем потерять сознание, я услышал тихое:

«Ты будешь жить и помнить, всё помнить…».

Шибаяну, Резиденция Шона, действующее время.

Артеш

Ранний утренний свет коварно проникал через неплотно задернутые шторы в большую светлую комнату. Её достояние — стоящая ровно по центру кровать исполинских размеров. Я мечтал о такой, чтобы, лежа на одном её краю, не было видно другого.

Сегодня моей партнершей была Арея, она безмятежно спала на своей половине, даже во сне даруя мне собственническую улыбку. Её черные волосы разметались по подушке, накрыли стыдливо оголенные плечи, запутались в изгибах шикарных крыльев. Она даже не догадывается, что они мне в ней нравятся больше всего.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Вздохнув, я поднялся с постели, решив начать свой новый день, также как и вчера, и как день до него. Как каждый день моей жизни. Большое зеркало в купальне отразило помятого со сна мужчину, мои поникшие губы и уставший взгляд видело только оно — свидетель безумств и дикости, что накатывали на меня в последнее время все чаще и чаще. Но я справлюсь. Всегда справлялся. Пустота за спиной с годами стала привычной, шрамы ощущались естественным продолжением меня самого.

— Дьявол, — позднее я узнал, что значит данное слово, — вероятно, она права.

Глава 19

Исполнение желаний

Шибаяну, дом Шрана, действующее время.

Агата

Вразрез ожиданиям, Шон никак не проявил себя после приема. Он не стремился к встречам, не вызывал меня к себе, не присылал неуместные подарки в качестве знаков внимания. От того я всё больше уверилась в своем выводе: восхищение во взгляде и ласковый тон — лишь способ достичь желаемого. Только в чем заключалась цель повелителя, зачем ему был нужен танец, остались для меня загадкой.

Будничные заботы и общение с обитателями дома, особенно, со Шраном, чьё поведение по отношению ко мне изменилось явственнее, стерли все опасения. Меня соблазняли. Активно.

Вечерние прогулки плавно переходили в поздние посиделки у камина. Шрана интересовало обо мне абсолютно всё: чем я жила, мои семья, друзья, работа. Незаметно я увлеклась, стала тянуться к своему чуткому демону душой и сердцем, кои, вопреки разуму, уже верили, что он не просто возжелал меня, но обязательно любит.

Декада пролетела быстро, а её окончание ознаменовалось важным для меня событием. В этот день я была на самообучении. Кшаер перестал лютовать, радуясь моим успехам в освоении письменности и истории Шибаяну, которую мы проходили.

После обеда я решила присоединиться к Шассэ и его нянькам, разместившимся в саду. Шэтт милостиво прикрылся стеснительными розовыми облаками, воздух вибрировал и звенел, пропитываясь ароматами распустившихся цветов. Последние в моем присутствии развивали бурную деятельность, резво раскрывая все созревшие бутончики и поворачивая соцветия в мою сторону. Ох, Шарэттэ, хулиганка!

С учетом благоволивших обстоятельств, я расстелила принесенный с собой плед прямо на траве, рядом с играющим Шассэ, и принялась вгрызаться в гранит науки: пытаться прочитать новую главу выданного мне под честное слово старинного фолианта, хорошо хоть, он был не очень объемен.

— Агата, Агата! — радостно прискакал ко мне миникрыл, его неокрепшие крылышки малыми парусами развевались за спиной, — смотри!

В протянутой ко мне пухлой ладошке сидел, скукожившись, вероятно, от страха, странный зверек. Зеленый, как наши болотные лягушки, но пушистый, при этом, мех, короткий на голове (я думаю, что это голова, судя по двум черным пуговкам-глазкам, нервно закрывающимся от любого резкого звука) удлинялся постепенно по телу к хвосту, превращая туловище животного в некий шарик. Носик и пасть, даже если и имелись, то из-за расположения и шерсти я их не разглядела. Лапок видно также не было, поскольку сверх меры распушенная кисточка хвоста обвивала низ тушки, скрывая конечности. Ах, да, ушки — острые, едва заметные треугольнички над глазками, со смешными кисточками. Представили? А я вот раньше не смогла бы представить, что такие «чудики» существуют.

— И кто это? — спросила я у взбудораженного демоненка.

— Шуш! — разъяснили мне.

— Оооо, так вот ты какой, шуш! — вспомнила я песенки Шассе, что он распевал себе под нос еще тогда, на Шансу, — твой домашний питомец?

— Нееет, — удивленно произнес малыш. Дети умеют так сказать простые «нет» и «да», что их подтекст не понравится ни одному взрослому. Это я уже поняла в ходе общения со Шраном и его сыном. В данном случае мне четко давали понять: «вроде, такая взрослая, а не знаешь!». — Он в саду живет, за беседкой, питается пыльцой из цветов. Видишь, как отъелся?