Волнующее приключение - Барбара Картленд

— Жители Парижа настолько напуганы, что даже многие домохозяева отказываются сдавать квартиры судейским чиновникам и полицейским.

Говоря это, он зловеще ухмыльнулся, — Вы хотите сказать, что объявили войну всем, кто служит государству? — спросил профессор.

— Вы попали в точку! — воскликнул его сосед по столу. — Только разрушением всего государства и уничтожением всей буржуазии мы добьемся своей цели.

— Но это же немыслимо! — вскричал месье Дюмон.

— Почему?

На какой-то момент воцарилась тишина, после чего собеседник профессора торжественно провозгласил:

— Вы, конечно, не слышали, наш уважаемый друг, что сказал Эмиль Анрио, когда его схватили шпики и поволокли в тюрьму после взрыва в кафе «Терминос» близ вокзала Сент-Лазар.

Профессор нахмурил брови, изображая сосредоточенное внимание.

— Это когда двадцать человек случайных прохожих были ранены?

— Да-да. И к тому же Эмиль Анрио взял на себя ответственность за изготовление бомбы, которая прикончила пятерых жандармов при взрыве в полицейском участке на рю де Инфант.

— Расскажи, расскажи профессору, что произнес Анрио перед судьями, — вмешался один из сидевших за столом, молодой мужчина с удивительно нежной внешностью и мягким музыкальным голосом.

— Скажи ему сам.

И тогда юноша с восторгом процитировал слова известного террориста:

— «Мы должны изгнать из своего сердца всякую жалость, забыть такое слово, как» милосердие «, если мы хотим, чтобы революция победила во всем мире».

После этих слов все присутствующие молча встали. Тишина продолжалась около минуты. Потом снова подал голос самый активный оратор:

— Мы организовали множество типографий по всей стране, где печатаются прокламации и даже газеты, из которых наши читатели могут узнать способы, которыми можно уничтожить угнетающее их государство.

— И что же это за способы? — Профессор позволил себе некоторую иронию.

— Мы публикуем подробные инструкции, как строить баррикады, а также изготовлять бомбы в домашних условиях.

— Но если кто-то последует вашим советам, он рискует затем отправиться на гильотину, — весьма резонно заметил профессор.

— Только если его схватят. Но на всех свободолюбивых людей Франции не хватит полицейских рук.

— Да-да, конечно, — опять же с иронией согласился профессор. — Но даже до моих непросвещенных ушей дошло, что правительство принимает жесткие меры против анархистов и намеревается закрыть клубы, подобные нашему собранию.

— Правительство впало в панику, — провозгласил один из сидевших за столом. — Все министры дрожат от страха, как загнанные зайцы. И только и думают о том, кто из них будет следующей нашей жертвой.

Заза окинула взглядом лица присутствующих. Конечно, она не ожидала, что друзья профессора, о которых он говорил с таким восторгом, окажутся столь безжалостными анархистами, забывшими о высоких идеалах символизма в поэзии и музыке, о бескрайних горизонтах мышления. Почему-то они отказались от поисков прекрасного и все мысли устремили на уничтожение себе подобных божьих созданий, причем, как ей казалось, только для удовлетворения собственного неуемного тщеславия.

Заполняя короткую паузу в оживленном споре, профессор сказал:

— Разумеется, мы все жаждем свободы и хотим сбросить с себя оковы буржуазной эксплуатации, но я не думаю, что ваши методы способны привести нас к желанной. Цели.

Заза обрадовалась. Слава богу, что ее учитель несобрается швырять бомбы в парламенте или где бы то ни было еще.

В ответ на слова профессора за столом разразилась буря. Все заговорили разом, перебивая друг друга. Но в основном господствовало мнение, что правительство уже настолько напугано террором, что готово сдать позиции.

С большим трудом профессор добился того, чтобы его речь была услышана друзьями.

— И все же я думаю, что вы избрали не лучший способ для достижения наших целей. По вашей вине может так случиться, что лучшие умы Франции попадут в тюрьмы. И факел истинной свободы угаснет.

— Нет! Нет! Ты не прав! — раздалось с разных сторон, и дискуссия вспыхнула вновь.

Все это продолжалось еще более часа, пока Пьер Бувье не положил конец словесному сражению.

— Я считаю, — произнес он на удивление спокойным, но уверенным тоном, когда разгоряченные спорщики приостановились, чтобы смочить пересохшие глотки вином, — я считаю, что профессор должен отправиться в постель. Он нездоров и, наверное, устал. Завтра, господа, как я надеюсь, мы сможем продолжить эту дискуссию с новыми силами.

Поначалу все уставились на этого наглого смельчака с изумлением.

На протяжении всего вечера он не произнес до этого ни слова, и Заза была уверена, что все члены клуба анархистов посчитали его глухонемым. Теперь, решив, что он нуждается в поддержке, она поспешно заговорила:

— Месье Бувье прав. Мой дядюшка очень утомился. Доктор советовал ему побольше находиться в покое, и я уверена, что он рассердится, если узнает, в какие горячие дискуссии ввязался его пациент.

— У вас на удивление хорошенькая сиделка, профессор, — поспешил заявить самый яростный из оппонентов старика.

И все тотчас же разразились смехом и пришли в хорошее настроение.

Пьер с помощью друзей профессора отнес старика наверх.

Заза сопровождала их и услышала, что, несмотря на усталость, профессор был готов спорить до бесконечности.

— Они не правы! Абсолютно все не правы! — восклицал он, пока Пьер Бувье укладывал его в постель и помогал раздеться.

— Вы скажете им об этом завтра, — мягко, словно заботливая нянюшка, произнес Пьер. — А сейчас вам надо уснуть, и тогда все будет хорошо.

Он многозначительно посмотрел на Заза, и она поняла что Пьер просит ее покинуть спальню профессора.

— Спокойной ночи, дядюшка Франсуа. И спасибо за такой интересный и впечатляющий вечер.

— Да уж, весьма впечатляющий, — буркнул профессор.

Заза улыбнулась в ответ и удалилась.

В своей комнате, расположенной напротив, она начала раздеваться, размышляя о том, что раньше не могла и представить себе, что встретится за ужином с подобными людьми. Да, действительно, пребывание в Париже уже преподнесло ей столько сюрпризов.

Неужели друзья профессора способны выполнить то, о чем они так горячо толкуют? Ей по-прежнему казалось, что они просто чешут языки, словно молодые солдаты, не нюхавшие пороху, которые клянутся, что если они попадут на войну, то перебьют сотню врагов.

В то же время кое-что из сказанного людьми в кафе запомнилось девушке и не могло не привести ее в трепет.

Как мог ее учитель, столь восторженно отзывавшийся о символистах, об их поэзии, живописи и музыке, так горько ошибиться? Как могли в один миг прекраснодушные интеллектуалы превратиться в ужасных чудовищ?