История России с древнейших времен. Том 27. Период царствования Екатерины II в 1766 и первой половине 1768 года - Сергей Соловьев

Последующие заседания были посвящены избранию членов в три особые комиссии: дирекционную, экспедиционную и комиссию разбора депутатских наказов. Дирекционная должна была составить прочие частные комиссии для разных отраслей законодательства (юстиции, вотчинных дел, торговли и т. д.) и выбрать в них членов из полного собрания депутатов по баллотировке. Дирекционная комиссия следила за ходом работ в частных комиссиях посредством еженедельных меморий, получаемых ею от каждой комиссии: если из этих меморий усматривалось уклонение от правил, то дирекционная комиссия направляла уклонившуюся комиссию на должный путь. Каждая частная комиссия, окончив свой труд, вносила его в дирекционную комиссию, которая должна была смотреть, согласен ли он с «Наказом» императрицы, нет ли несходства одной части с другой и все ли части клонятся к сохранению целости империи чрез добронравие, народное благополучие и человеколюбивые законы. Экспедиционная комиссия наблюдала, чтоб труды всех других комиссий изложены были по правилам языка и слога. Она отвечала за то, что не нашла и не оставила речей и слов двоякого смысла, темных, неопределенных и невразумительных. Эта комиссия была необходима, ибо мысль русских людей по недавности знакомства с наукою с великими усилиями вращалась в новом мире политических и юридических понятий и отношений, что отражалось в речи, тяжелой, неправильной и темной. Комиссия о разборе депутатских наказов должна была разобрать наказы и проекты по их содержанию и выписки из них представить полному собранию комиссии, которая, со своими замечаниями, отсылала их в дирекционную комиссию.

С восьмого заседания в комиссии началось чтение депутатских наказов, из которых прочитано и обсуждено 12 в пятнадцати заседаниях. Затем приступлено было к чтению и обсуждению законов о правах дворянства. Прежде окончания рассуждения об этом предмете перешли к законам о купечестве, а затем к лифляндским и эстляндским привилегиям. Этим кончились заседания комиссии в Москве 14 декабря 1767 года. В следующем 1768 году они возобновились уже в Петербурге, 18 февраля: начали читать и обсуждать законы, относящиеся к юстиции. 10 июля возвратились к рассуждениям о дворянских правах, ибо маршал Бибиков объявил, что из дирекционной комиссии прислан проект правил благородных, составленный комиссиею о государственных родах. Обсуждение этого проекта заняло много времени. В декабре 1768 года комиссия покончила свою деятельность обсуждением законов о поместьях и вотчинах.

Екатерина хотела слышать откровенные голоса различных состояний русского народа, хотела познакомиться, по тогдашнему выражению, с умоначертанием народным, в среду которого хотела провести начала, выработанные современною мыслию, современною наукою; хотела познакомиться с умоначертанием народа, чтобы испытать почву прежде, чем сеять, испробовать, что возможно, на что будет отклик и чего еще нельзя начинать. Для нее был здесь интерес практический; для нас, потомства, здесь интерес неменьший – исторический. Собрались вместе для обсуждения сообща дел высшего интереса представители разных сословий. Это было собрание чинов, и потому мы должны ожидать в каждом из них стремления определить отношения к другим сословиям в пользу своего, тем более что депутат получил от своих избирателей наказ в этом смысле и считал своим долгом оправдать доверие избирателей. Сословие дворянское при этом представило двойственность, разделение на две стороны: людей старых и людей новых родов или фамилий. Древняя Россия не знала высшего благородного сословия, не было никакой сословной связи, никакого равенства и общности прав между людьми, стоявшими на высших ступенях служебной лестницы и стоящими на низших ее ступенях, между боярами, окольничими и «худыми детишками боярскими», хотя две черты были всем им общие: обязанность военной службы, что указывало на тождество их с дружиною первых князей, и право получать вознаграждение за службу в виде земельного участка или поместья, иногда превращавшегося из временного в вечное владение или отчину. Несмотря на отсутствие представления о высшем благородном сословии, несмотря на пропасть, которая разделяла боярина от сына боярского, все эти люди как люди военные, ставя себя выше людей, занимающихся мирными промыслами, считали себя только как воинов, настоящими людьми, мужами, а тех считали меньшими людьми и называли их уменьшительно мужиками.

В конце XVI века произошло важное осложнение отношений: все эти землевладельцы, помещики и вотчинники получают для своих земель крепостное народонаселение и по отношению к многочисленному классу народа получают новое значение, значение господ, которое имели прежде только по отношению к холопям. Здесь было положено начало выделения землевладельцев и вместе крестьяновладельцев как господ из остального народонаселения, не имеющего права иметь в своем владении крестьян, положено было начало господскому сословию, высшему, благородному. Крепостные крестьяне были господские крестьяне; явилась привилегия, явилось и привилегированное сословие. В таком положении застало дело петровское преобразование. Новое время по самому характеру своему требовало для всего точнейших определений; высшее привилегированное сословие должно было получить одно общее название, тем более что так было там, откуда шел пример, образец, – в Западной Европе; но откуда было взять название? Обратились к ближайшему одноплеменному народу польскому и взяли у него на время название шляхта. Потом мало-помалу это название стало вытесняться своим старинным – дворянство. Сначала это название не могло быть усвоено потому, что была еще свежа память о том времени, когда слово «дворяне» означало только один известный разряд военных людей, когда боярин или окольничий не разделался бы дешево с тем, кто бы оскорбил его честь, назвавши его дворянином; но когда бояре и окольничие исчезли, название «дворяне» как почетнейшее для массы землевладельцев осталось и начало делаться названием сословным для всех господ, всех землевладельцев, имеющих право владеть крестьянами.

Но в новой России между дворянами скоро должно было обнаружиться различие, поведшее к неприязни. В древней России право владеть землею и потом соединенное с этим правом право владеть крестьянами принадлежало военным людям, и право это в их среде между различными разрядами их не могло подвергаться никакому прекословию как истекавшее из необходимых государственных отношений, иначе немыслимых: бедное государство не могло давать другого вознаграждения за службу, кроме земли, и потом должно было прикрепить к этой земле и работников. Столкновения по служебно-родовому старшинству и чести выражались в местничестве. Но в новой России вследствие новых потребностей произошли явления, подавшие повод к особого рода столкновениям. Во-первых, явилось постоянное войско с правом выслуги для рядового солдата в офицеры, а офицерство давало вход в сословие благородных, господ, дворян; господин видел, как его крестьянин, или его человек, сданный в солдаты, становился равным ему и даже выше его; случалось, что крестьянин опережал господина по службе, господин оставался солдатом, а крестьянин проходил офицерские чины и был начальником прежнего господина. Во-вторых, в силу естественного развития подле службы военной явилась гражданская; люди низкого происхождения дослуживались по гражданской службе до чина, дававшего доступ в дворянское сословие; на деньги, нажитые на службе, и нажитые всяким способом, покупали населенные земли, становились рядом с старинными господами и часто затемняли их своим богатством. Военный человек, обязанный трудною и опасною службою, сильно оскорблялся, видя наравне с собою и выше себя человека худородного, нажившегося неизвестно как или известно как на легкой, покойной службе. Наконец, преобразовательная эпоха выдвинула новые потребности, государство земледельческое становилось хотя несколько мануфактурным; начали учреждаться необходимые заводы и фабрики, но в малонаселенной стране на них нельзя было управиться вольнонаемным трудом, и те же побуждения, которые заставили для содержания военных людей прикрепить крестьянина к земле, заставляют теперь прикреплять крестьян к фабрике, заводу; и подле господ, военных людей, владеющих крестьянами, являются фабриканты и заводчики, также господа, также владеющие крестьянами, хотя иные сами из разбогатевших торговлею крестьян. Новое оскорбление для старинных господ, военных людей.

И вот в Грановитой палате слышатся голоса против закона Петра Великого, по которому дослужившийся до известных чинов тем самым становился дворянином. Говорит депутат от ярославского дворянства князь Мих. Мих. Щербатов, скоро обративший на себя внимание собрания своею начитанностью, литературною обработкою своих речей и жаром, с каким произносил их. Один из противников его сделал об нем такой отзыв: «Я заметил, что в мнениях, поданных г. депутатом князем Михаилом Щербатовым, он очень редко основывается на прежних узаконениях, и эти мнения он подкрепляет весьма разумными рассуждениями, которыми он отменно одарен от Бога». Щербатов говорил: «Обстоятельства времени и разные случаи принудили Петра Великого сделать для нашего же благополучия такие положения, которые ныне от изменения нравов не только не полезны, но скорее могут быть вредны. Означенные законы содержат в себе правило, по которому каждый дослужившийся до офицерского чина почитается дворянином и дети его уже должны быть помещены в дворянский список. Такое преимущество дослужившимся до офицерского чина по тогдашним обстоятельствам было необходимо для понуждения дворян вступать в службу; но ныне, когда уже видим, что российское дворянство по единой любви к отечеству и славе и по усердию к своим монархам достаточно наклонно и к службе, и к наукам, то кажется, что право, сравнивающее это сословие со всяким, кто бы каким бы то ни было образом ни достиг офицерского чина, должно отменить. Один государь по своему соизволению может награждать этим правом за важные услуги не только того, кто окажется достойным, но и его потомство. Известно, что первое различие между состояниями произошло от личной доблести некоторых лиц из народа. Потомки их равномерно отличались от других, оказывая услуги тем обществам, которых они были членами. Итак, первым объяснением имени дворянина будет то, что он такой гражданин, которого при самом его рождении отечество, как бы принимая в свои объятия, ему говорит: ты родился от добродетельных предков; ты, не сделавший еще ничего мне полезного, уже имеешь знатный чин дворянина; поэтому ты более, чем другие, должен показать мне и твою добродетель, и твое усердие. Тебя обязывают к тому данные законами моими права, предшествовавшие твоим заслугам, тебя побуждают к тому дела твоих предков, подражай им в добродетели и будешь мне угоден. Рожденный в таком положении, воспитанный в таких мыслях человек не будет ли употреблять сугубые усилия, дабы сделаться достойным имени своего и звания? Одно это имя и припоминание о славных делах своих предков довольно сильно, чтобы побудить благородных людей ко всяким великим подвигам. Эта политика у римлян столь далеко простиралась, что они приписывали начало знатных родов своим героям, о чем, по свидетельству блаженного Августина, знаменитый римский писатель Варрон говорил, что для государства весьма полезно, чтобы знаменитые люди почитали себя происшедшими от героев, хотя это и неправда, но уже одна мысль о таком происхождении может побудить их предпринимать и оканчивать величайшие дела. Самый естественный рассудок убеждает нас, как то признают и все лучшие писатели, что честь и слава наиболее действуют в дворянском сословии, поэтому сии качества имеют большее влияние на тех, которые почти с самого рождения своего слышат о знатных делах своих предков, видят их изображения, вспоминают те подвиги, какими они прославлялись, чем на тех, которые, смотря на отцов своих, дослужившихся до первых офицерских чинов по старшинству службы или по проискам, а не по отличным заслугам, не видят ничего такого, что могло бы его склонить к славным делам, а имена предков их уже скрываются во тьме. Не могу при сем случае не припомнить мнения знаменитого наукою и своим знанием в законах барона Пуффендорфа, который говорит: обыкновенно чины сами собою не дают дворянства, но государь дает титул дворянина, кому заблагорассудит, и проч. Осмелюсь еще присовокупить, что право, по которому каждый разночинец, получивший только офицерский чин, поступает в дворянское достоинство без рассмотрения его поступков или мыслей, может быть поводом ко многим злоупотреблениям. Такие люди, дабы дослужиться до офицерского чина и чрез то приобрести звание дворянина, зная, что это зависит от власти каждого командира, не откажутся льстить его страстям и употреблять другие низкие способы для снискания его благоволения, что, конечно, послужит ко вреду нравов их самих и их начальников. Достигши до офицерского чина и видя себя дворянином, эти люди уже теряют побуждение к достижению высших чинов, а только желают приобрести себе имение, приискивают все пути, не отвергают ни единого, оттого порождается мздоимство, похищения и всякое подобное им зло. Однако же я нисколько не думаю лишать людей, какого бы они ни были звания, тех преимуществ, которые даются как награда достоинству, и полагаю весьма справедливым награждать его, где бы то ни оказалось; но чтобы награждалось только действительное достоинство, и притом от такого лица, которое одно имеет несомненное право награждать так, чтобы награждение распространялось и на потомство. Лицо это есть монарх».