Арена - Никки Каллен

Артур уронил листы на стол, глаза нестерпимо болели, почерк у госпожи Моммзен тот ещё, словно книга на восточном языке, который близок твоему, но о смысле трети слов приходится догадываться, фантазировать, перечитывать, как Павича. Сколько времени он здесь сидит, как в музее? Все ушли; наверное, по улицам бредёт рассвет; «кофе по-венски, пожалуйста»; новая официантка, сменилась, волосы русые, завиваются, как виноград, мадонна Литта. В «Красной Мельне» все чашки из глины, пузатые, красные, представляется, из таких Тиль Уленшпигель и Ламме Гудзак пиво потягивали; здесь подают кофе; Артур греет о бока кружки замёрзшие кончики пальцев, словно пришёл с зимы. Но народу, оказывается, полно; задевают локтями, утащили из-за столика все стулья; день рождения чей-то, художники, в толстых свитерах, грубых джинсах, заляпанных красками; «я же не хожу с плакатами премьер, — думает раздражённо Артур, — или в толстовке с Расселом Кроу; тоже мне, пекарь белый, весь в муке, кочегар чёрный, весь в угле…» Письмо бурлило в нём, как океан, — хотелось расплескать, облить, поделиться, как хлебом. У стойки стоял Юрген, чужой совсем, оранжевые конверты «Кодака» рядом, чёрный свитер, перхоть на плечах, стакан с «Кровавой Мэри»; ждёт заказ, в общем веселье не участвует, просто пришёл поесть. «Привет, ты откуда?» «из Чечни, из Хорватии; пустоши, разрушенные земли; из Египта, не ходите, дети…» — обгорелый трогательно нос. Наконец сквозь общий ор и локти принесли заказ: отбивная с яичницей, картофельный салат; ест, пьёт, как паровоз; Артур ковыряет «Цезарь»; «ты куда сейчас?» «домой, наверное, снять ботинки, поспать».

— У меня дома водка есть, «Мягков», красная, пошли пить, фильм ужасов посмотрим.

— Не, я только с дороги, и ещё слышал, ты живёшь с парнем, а я с пидорами в их доме не пью.

— Тупой ты. Юрген, я тебе не секс предлагаю, ты мне не нравишься; посмотри на себя, неряха; я хотел с тобой фильм ужасов посмотреть, тот, старый, «Голоден как волк», помнишь, мы разговаривали?

— А-а, чёрно-белый… Я засну; а в чём дело?

Артур показал письмо — уже смятое, как одежда из тонкой ткани, в которой проходили весь день, устали.

— Это от жены того актёра, что сошёл с ума и выбросился из окна; оказывается, окна её комнаты; но всё так сложно, так красиво, как вальсу учиться…

— Как она узнала о тебе, а ты о ней?

— Она написала мне в ответ на мою статью о нём.

— Круто; она старая, наверное; лыка вяжет?

— Вяжет. Крестиком вышивает почти… Она не актриса, не моделька… я вообще не задумывался никогда, кем могла бы быть его жена. Её дед за историю Древнего Рима получил Нобелевскую премию. И она гоже историк, преподаёт где-то в университете; за тридевять земель. Я словно влюбился. Мне кажется, что я поднимусь сейчас по лестнице из «Красной Мельни» — и попаду не на улицу Святого Каролюса, с фонарями, тополями, «тойотами», а в какой-нибудь красный, с закатом, с каменной мостовой Лондон конца девятнадцатого века, и там по Уайтчепелу Джек Потрошитель бегает; или шагну со ступенек — и сразу в космос, во Вселенную, в звёзды, упаду в невесомость, поминай как звали, «Аполлон-13»…

— Напишешь ей?

— Нет. Не знаю. Зачем? О, спасибо вам за письмо, за откровенность. Она не ждёт от меня ответа. А мне сказать ей нечего. Я скучный. У меня скучная молодость.

— Ладно, тогда путешествуй и отправляй открытки из разных мест с видами соборов.

— Буду.

— Но теперь-то не скучная.

— Теперь нет. Чудесная история со мной приключилась, правда? Положу письмо в ящик стола, потом другими бумагами завалю, вырезками из журналов, забуду; а потом окажется, что она была самая главная — за всю жизнь.

NEW RELIGION

«Белая женщина, похожая на лампу и луну одновременно, мы встретимся с ней в городе, полном серебряного дождя… каждый в этом городе богат, но не настолько, чтобы всё проиграть в казино…» — это была последняя песня, которую Кай поставил в эфир в свою смену — на маленькой FM-радиостанции для большого ночного города из песни, из рекламы, из фильма вроде «Ворона» или «Город грехов»; Кай думал порой: это мир порождает песни или песни переделывают под себя мир? — постмодернизм, чудно это всё; потянулся в кресле, спина хрустнула, как крекер. Матвей опаздывал, накидал на старый студийный чёрный пейджер кучу сообщений типа: «Извини, опоздаю, знаю, что б…ь, но она всё никак не уходит, классный секс»; Кай смеялся, пил кофе — молотый «Якобе», в шкафчике красные чашки из глины и корица в пакетике; «Кай, а-а, я ещё опаздываю, нет такси». Потом приехал — мокрый, красивый, густые широкие брови, карие глаза, румянец на все щёки, большой рот, руки тонкие и белые, совсем женские, бордовый свитер с горлом, тёмно-синие старые джинсы; «курить?»

… Радиостанция «Туман» — это старый маяк; огромный, кирпичный, несколько щелей-окон без стёкол, с дивным видом на море и камни внизу: русалки, принцы, корабли, полные сокровищ, Айвазовский, О'Брайен, самоубийства, вечность — пока поднимаешься по тонкой чёрной металлической лестнице винтом на самый верх, алтарь света — стеклянный зеркальный фонарь для огня был цел, но не работал; вокруг поставили пульты, компьютеры, шкафчики с кофе и дисками, микрофоны, натянули провода, провели свет искусственный; Кай обожал это место — центр Вселенной, Тёмная Башня из Стивена Кинга. Курили в одно из окошек-бойниц; далеко — за камнями, за дорогой — огни самого странного города на свете, похожие на причудливое созвездие, зонтик Джона Нэша; на губы попадал солёный дождь. «Опять дождь?» «да, мать его за ногу, третью неделю, ничего себе, да? да ещё ливень такой, за шиворот, до такси не дозвониться, вечер пятницы, пришлось торчать на улице, ловить попутку» «какая сюда попутка?» «не знаю, но дядя довёз, полная машина вещей: книги, овсяное печенье, газеты, клетка с хомячком» «беглец?» «наверное».

Последние десять лет город-порт пустел; словно его должно было затопить, как Атлантиду; обезлюдели целые кварталы, микрорайоны; ветер нёс по асфальту всё ещё выходившие газеты — две утренние и одну вечернюю, с расписанием кинотеатров и вечеринок в клубах; никто их не подбирал и не выбрасывал в мусорные баки, чтобы оправдать существование; ливнёвки полны старых осенних листьев — три осени, четыре, пять… Люди просто что-то чувствовали, желудком, позвонками, как Рыбы, собирали самое ценное — не обязательно драгоценности, чаще всего как раз последние газеты, книги, овсяное или шоколадное печенье, хомяков, собак и кошек, старые фильмы вроде «Короля-Рыбака» и «Отеля "Миллион Долларов"» — и снимались с места, точно в поисках золота, святого Грааля… «Ты тоже скоро уедешь?» — по диплому Матвей был переводчиком с испанского и португальского; рассказал, что до секса ему позвонили по межгороду, предложили место на южном судостроительном заводе. «Да, я думаю — да, это Коста-Рика, это сильнее меня» «Коста-Рика… Звучит вкусно, как маслины».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});