Гибель веры - Донна Леон

– Когда это случилось?

– Вчера днем.

– Так что ж вы мне только сейчас звоните?! – возмутился Брунетти.

Последовало долгое молчание.

– Синьор Сасси?

Не получив ответа, спросил помягче:

– Как она?

– Плохо.

– Кто ее сбил?

– Неизвестно.

– Как это?

– Ехала домой после работы, на велосипеде. Похоже, машина ударила ее сзади. Кто бы там ни был, не остановились.

– Кто ее нашел?

– Шофер грузовика – увидел в канаве у дороги и доставил в больницу.

– Насколько она пострадала?

– Точно не знаю. Мне позвонили сегодня утром и сказали, что сломана нога. Но думают, может быть поврежден мозг.

– Кто так думает?

– Не знаю. Все это говорил тот, с кем я разговаривал по телефону.

– Но сейчас вы в больнице?

– Да.

– Как они узнали, что надо связаться с вами?

– Полиция явилась в ее пансион – на сумке был адрес. Думаю, владелец назвал им фамилию моей жены, он помнил, что Марию туда устраивали мы. Но они не потрудились позвонить мне до сегодняшнего утра; после этого я сразу сюда.

– Почему вы мне позвонили?

– Мария в прошлом месяце поехала в Венецию, мы поинтересовались, куда направляется; сказала, что собирается поговорить с полицейским, по фамилии Брунетти. Не сообщила о чем, а мы не спросили – не подумали как-то. Сейчас вот сообразили: вы ведь тот самый полицейский и вам, наверно, надо дать знать, что с ней случилось.

– Спасибо, синьор Сасси. Очень рад, что вы мне позвонили. Скажите, как она вела себя, после того как встретилась со мной?

Если Сасси и решил, что это странный вопрос, в голосе его не промелькнуло и намека на это.

– Как обычно. А что?

Брунетти предпочел не отвечать, а вместо этого спросил:

– Сколько вы там еще пробудете?

– Не очень долго. Мне надо обратно на работу, а жена – с внуками.

– Как фамилия врача?

– Этого я не знаю, комиссар. Тут такой бардак. Санитарки сегодня бастуют, так что трудно найти кого-то, кто что-нибудь скажет. Похоже, никто ничего не знает о Марии. Не могли бы вы сюда прийти? Может, вам они уделят внимание.

– Буду там через полчаса.

– Она очень хорошая, – заключил Сасси. Брунетти, который знал ее шесть лет, полностью разделял это мнение – справедливые слова.

Когда Сасси повесил трубку, Брунетти позвонил вниз Вьянелло и велел ему найти рулевого и лодку, а потом быть готовым выехать на Лидо в течение пяти минут. Приказал оператору соединить его с больницей на Лидо и попросил к телефону кого-нибудь из приемной «Скорой помощи». Его переключили на гинекологию, хирургию и кухню. Разозлившись, он повесил трубку и побежал вниз по лестнице к Вьянелло, Бонсуану и ожидающему катеру.

Пока пересекали лагуну, он рассказал Вьянелло о звонке Сасси.

– Ублюдки! – заклеймил Вьянелло тех, кто были в машине и скрылись. – Не остановились – бросили ее умирать у обочины.

– Может, им того и надо было. – Брунетти увидел, что до сержанта внезапно дошло.

– Ну конечно. – Вьянелло даже глаза прикрыл – как просто. – Но мы даже не ходили в casa di cura задавать вопросы. Откуда они знают, что она с нами говорила?

– Мы ведь понятия не имеем, что она делала с тех пор, как была у меня.

– Нет, не имеем. Но не могла же она так сглупить – пойти и обвинить кого-то?

– Она провела большую часть жизни в монастыре, сержант.

– И что это значит?

– Это значит, что, возможно, думает так: достаточно внушить кому-нибудь, что он нехорошо поступил, и тот отправится в полицию, выразит свои сожаления и сдастся.

Беспечно, однако, это прозвучало – он тут же пожалел, что так легкомысленно высказался.

– Я имею в виду, что она не очень хорошо судит о характерах, возможно, и многие побуждения для нее не очень понятны.

– Полагаю, вы правы, синьор. Монастырь, скорее всего, – не лучшее место для подготовки к житью в мерзком мире, созданном нами.

Комиссар не придумал, как ответить, и молчал, пока лодка не вошла в один из причалов для «Скорой помощи» на задах Оспедале-аль-Маре. Выпрыгнули из лодки, а Бонсуану велели подождать, пока разберутся, что происходит. Распахнутая дверь вела в белый коридор с цементным полом. К ним поспешил санитар в белом халате.

– Вы кто? Что вы тут делаете? Отсюда входить в больницу никому нельзя!

Не обращая внимания на то, что он говорит, Брунетти достал свое удостоверение и махнул им санитару.

– Где приемная «Скорой»?

Тот явно размышлял, стоит ли им сопротивляться. Но взяло верх обычное итальянское нежелание возражать власти, особенно ее представителям в форме, и он показал им, куда идти. Через несколько минут они стояли у стола дежурной сестры; за ним – открытые двойные двери в длинный, ярко освещенный коридор. За столом никого, на несколько призывов Брунетти никто не отозвался. Через несколько минут из дверей выскочил человек в помятом белом халате.

– Извините… – И Брунетти вытянул руку, чтобы задержать его.

– Да? – отреагировал он.

– Как мне выяснить, кто дежурит в приемной «Скорой помощи»?

– Зачем вам это?

Снова Брунетти вытащил и показал удостоверение. Человек в халате всмотрелся поочередно в документ, потом в его обладателя.

– Что вы хотите узнать, комиссар? Я как раз тот, кто обречен дежурить в приемной.

– Обречен? – переспросил Брунетти.

– Извините за преувеличение. Нахожусь здесь последние тридцать шесть часов, потому что санитарки решили устроить забастовку. Я пытаюсь заботиться о девяти пациентах с помощью одного дневального и одного интерна. И вряд ли мне помогает, что я стою тут и вам это рассказываю.

– Извините, доктор, не могу арестовать ваших санитарок.

– Жаль. Чем могу служить?

– Я пришел из-за женщины, которую привезли сюда вчера. Сбита машиной. Мне сказали, что у нее сломана нога и повреждение мозга.

По этим сведениям врач моментально определил, о ком идет речь.

– Нет, нога не сломана. Это плечо, и то лишь смещение. А вот несколько ребер, возможно, сломаны. Но меня беспокоила травма головы.

– Беспокоила, доктор?

– Да. Мы отправили эту пациентку в Оспеда-ле-Чивиле меньше чем через час после того, как ее привезли сюда. Даже если бы у меня был штат, чтобы работать с ней, мы не располагаем оборудованием для лечения такой черепной травмы.

Не без труда Брунетти обуздал свой гнев: зачем сделал глупость и приехал сюда.

– Насколько плохо дело, доктор?

– Привезли ее без сознания. Я вправил плечо и забинтовал ребра; но о травмах головы знаю недостаточно. Сделал некоторые анализы – необходимость выяснить, что творится в голове, чтобы судить о том, почему пациентка не приходит в сознание. Но ее так быстро привезли и увезли, что у меня для уверенности недостало времени.

– Несколько часов назад сюда приходил человек, искал ее. И никто не сказал ему, что отправили в Венецию.

Доктор пожатием плеч снял с себя всю ответственность:

– Я же говорю – нас тут только трое. Должны были сообщить.

– Да, – согласился Брунетти, – должны были. Что-нибудь о ее состоянии можете мне сказать?

– Нет, спросите лучше в Чивиле.

– Где она там?

– Если нашли невропатолога – в интенсивной терапии. Должна быть, во всяком случае. – Он потряс головой, не то от усталости, не то вспомнив о характере травм.

Вдруг одна из дверей открылась изнутри и появилась молодая женщина, тоже в помятом белом халате.

– Доктор, – позвала она настойчиво, звенящим голосом, – вы нужны! Срочно!

Врач развернулся и последовал за ней за дверь, ничего больше не сказав Брунетти. А тот вернулся обратно к катеру, взошел на борт и, ничего не объясняя рулевому, распорядился:

– Обратно в Оспедале-Чивиле, Бонсуан!

Пока катер прорезал крепчающие волны, Брунетти сидел внизу; через стеклянные окошечки дверей смотрел на Вьянелло: тот, конечно, рассказывал Бонсуану, что произошло. Оба с неодобрением трясли головами, – без сомнения, единственно возможный ответ на любой продолжительный контакт с государственной системой здравоохранения.

Через четверть часа лодка причалила у Оспедале-Чивиле и комиссар поручил Бонсуану подождать. По долгому опыту они с Вьянелло знали, где находится блок интенсивной терапии, и быстро выбрались из лабиринта коридоров.

В последнем перед блоком коридоре Брунетти увидел знакомого молодого врача; тот узнал его и приветственно улыбнулся.

– Виоп giorno, Джованни! Мне бы найти женщину, которую вчера прислали с Лидо.

– Ту, что с травмой головы?

– Да. Как она?

– По внешним признакам похоже, что ударилась головой о свой велосипед, а потом еще раз – о землю. Над ухом глубокая рана. Но мы пока ничего не предпринимаем – она не приходит в сознание.

– Кто-нибудь знает?… – начал Брунетти, но остановился.