Солдат удачи. Исторические повести - Лев Вирин

Ондрей вспомнил разговор с рэбом Иосипом и поразился мудрости ста­рика.

Но даже и премудрый рэб Иосип не мог угадать, что внук государя, тоже Иван Васильевич, и тоже Грозный, зальёт страну кровью, пустит по ветру собранные веками богатства и настолько подорвёт народные силы России, что поставит Державу на грань катастрофы — Смутного времени.

1997 год

СОЛДАТ УДАЧИ

В конце 1699 года вся Москва хоронила генерала Патрика Гордона. За гробом,, во главе гвардейских полков, шёл царь Петр Первый.

Ни один из российских полководцев, даже Суворов, не удостоился таких почестей. И не случайно. В грозный час стрелецкого бунта генерал-аншеф Гор­дон привёл в Троицу, к юному царю Петру свои полки иноземного строя и тем решил дело. Софье пришлось сдаться.

Патрик Гордон стал другом и учителем Петра Великого и с ним вместе создавал русскую регулярную армию. Ту армию, с которой варварская Московия стала Российской империей и вошла в число ведущих государств Европы.

Сорок лет Гордон вёл дневник - и этот уникальный документ сохра­нился. Донёс до наших дней реалии того давнего времени, даже Кодекс чести солдата удачи.

Бедный шотландский дворянин прошел длинный и трудный путь, от рядового драгуна до генерал-аншефа, на службе России.

Польша

Пролог

Патрик Гордон, худой, длинноногий юноша, сидел, задумавшись, на пригорке, над ручьём. Было над чем подумать!

Вчера, на лисьей охоте, его поднял на смех двоюродный братец, щеголь Джордж Гордон. Дескать, и кафтан у тебя не модный, и ко­былка старая, ну, впрямь, йомен, не джентльмен.

Лисицу-то затравил Патрик. Старенькая кобылка поспела раньше породистого жеребца Джорджа. Недаром он все рвы, кусты и канавы в округе наперечёт знает.

Джорджу, ясное дело, обидно. Двести марок за жеребца запла­тил. Вольно кузену язвить.

После дяди, Джона Гордона, графа оф Хэддо, такое наследство получил! Знатнее клана Гордонов в Шотландии рода не найдёшь. Ро­дичи короля. Глава клана — герцог. Да толку что? Отец прошлой осе­нью продал сестре с зятем лучшую ферму с мельницей в своём поместье Охлухис за две с половиной тысячи шотландских марок. Хоть с долгами расплатились.

«Дядюшку-то расстреляли по приказу Кромвеля. А мне где взять денег на доброго коня? Младший сын младшего брата из младшей ветви, — думал Патрик. — Адальше что? Джон, старший брат, получит отцовское имение. Мне ничего не светит,

Спасибо, родители позаботились, домашнее образование я по­лучил неплохое. Но дорога в Эдинбургский университет закрыта. Ка­толику и роялисту11, под тяжёлой рукой генерала Кромвеля не пробиться. Нынче Кромвель в Шотландии — полный хозяин. И, по­хоже, надолго.

Одно остаётся: уехать в чужие края. Не я первый. Тысячи шот­ландцев бегут с родины. В Германию, в Швецию, в Польшу, даже в Мос­ковию. Там легче сделать карьеру, заслужить высокий чин. А здесь — глухо.

Матушка-то точно будет против. Главное, что скажет отец? У него характер — ого! Вспылит, потом не уговоришь. Может, сначала пойти к патеру Джозефу? Старик разумный, да и ко мне всегда хорошо относился. Добрый совет пригодится...».

Патрик в свои шестнадцать лет не любил скоропалительных ре­шений. Всякое серьёзное дело старался обдумать не раз и не два. Хотя и с ним бывало: вспылит, наломает дров.

В воскресенье, после мессы, Патрик дождался, пока патер при­частил всех прихожан, подошёл к нему,

—              Поговорить хочешь? Пошли, поужинаем.

Служанка Патера, старая Бетси, поставила перед ним миску постного супа.

«И как она ухитряется так вкусно готовить в Великий пост?» — подумал Патрик.

Патер Джозеф погладил лысину, налил эль в оловянные кружки:

—              Ну, сын мой, что тебя нынче так заботит?

Патрик рассказал.

—              Верно говоришь, Патрик. Католику да младшему сыну нынче в Шотландии делать нечего. А тебе — особо, — заметил отец Джозеф, а затем долго молчал, разглядывая юношу серыми, выцветшими глазами. — Господь дал человеку право выбирать себе путь.

Конечно, не каждый день, да и не каждый стоит перед подлин­ным выбором.

Иной бедняга весь век бредёт по протоптанной колее, как ста­рый мерин в шорах. Сначала за него отец и мать всё решают, потом жена. Ты не из таких. Сам думаешь, сам решаешь. Да к тому же Господь дал тебе талант: умеешь говорить с каждым человеком на его языке. Любезность и вежливость в жизни — великое дело.

Не раз тебе придётся делать выбор, как нынче. Главное — не спеши и молись Господу. Ошибёшься, пойдёшь не той дорогой, судьба не простит.

Я учился в иезуитском коллегиуме в Браунсберге, в Восточной Пруссии. Езжай туда. Ежели хватит терпения да удачи, станешь епи­скопом, Князем Церкви. Дам тебе рекомендательное письмо к отцу Александру, ректору коллегиума. Когда-то мы были друзьями.

Да что скажет твой батюшка? Джон Гордон крут. Загляни-ка ты к дядюшке Джорджу. Весьма почтенный джентльмен, к тебе благоволит. Ежели Джордж замолвит словечко, отец со старшим братом спорить не будет.

Патрик так и сделал. Отец согласился. Получив благословение родителей, 12 июня 1651 года юноша поднялся на борт большого тор­гового судна, идущего в Гамбург. А через месяц приплыл в Данциг.

***

Земляки, купцы из Шотландии, встретили юношу весьма лю­безно. Неделю он прожил у них гостем, потом его отправили в иезу­итский коллегиум.

За два года Гордон освоил латынь в совершенстве, старательно учил теологию, священную историю. Ректор, отец Александр, отно­сился к нему по-отечески. Кабы летом 1653-го мудрый и добрый старик не помер, Патрик, наверное, доучился бы, принял сан, а там, кто знает...

Вместо отца Александра, в коллегиум прислали тупого и вздор­ного отца Никодима. Школяры его сразу возненавидели за мелочные придирки и занудные проповеди. Осенью Анджей Корецкий прита­щил в класс гнилую репу и подложил на кресло ректора.

—              Зря ты это затеял, Андреус! — заметил Патрик. — Сикофантов хватает. Донесут.

—              Плевать! — засмеялся Корецкий. — У меня дядя — архиепископ. Струсит, не накажет.

Школяры, затаив дыхание, смотрели, как ректор вошёл и важно уселся. Но, почувствовав странную сырость пониже спины, вскочил. На новой, шёлковой рясе зияло грязно-бурое пятно.

Отец Никодим заорал, как зарезанный, и выскочил из класса. Вернулся после перемены в старой рясе, уже выяснив, кто устроил сию пакость, и объявил:

—              Легкомыслие, выказанное паном Корецким, достойно всяче­ского сожаления. Памятуя заветы Господа нашего Иисуса Христа и юность провинившегося, в этот раз мы простим его. Но негодяям, слу­гам сатаны, кои подбили и наущали невинного юношу на сию мер­зость, нет прощения! Шмидт, Гордон и Седелецкий будут завтра сурово наказаны розгами.

«Подставлять свою задницу под розги, да ещё и за чужую вину? Увольте! Да и не так сильно манит-то духовное поприще. Найдётся что- нибудь получше!»

В тот же вечер Патрик сбежал. Плюнув на учёбу, пошёл пешком в Данциг. На плечах плащ, в котомке — бельё и несколько книг. Добрый отец Мензис, настоятель местной церкви, проводил юношу до шляха на Данциг.

Пока дорога шла полями, было славно. Потом начался лес. Ти­шина, лишь огромные ели по сторонам. Начало темнеть. Ох, как страшно ночью в чужом лесу!

Патрик не верил во всякую нечисть — леших, водяных и прочие россказни простонародья, но тут в голову полезло всякое. Показалось, что он сбился с пути и непременно пропадёт здесь один, в тёмном лесу, в чужом краю.

Он и по-немецки едва знал два десятка слов, чтобы спросить еду и дорогу. Отцы иезуиты разрешали говорить только по-латыни. Гос­поди! Как же ему стало тошно!

Юноша сел на пенёк у дороги и даже расплакался. Что делать? Семи талеров надолго не хватит.

В беде лишь Господь поможет! Патрик принялся усердно мо­литься Пресвятой Деве: просил не оставить его в беде. И страх отсту­пил. На сердце полегчало.

Тут его догнал седой, почтенный старец на чалой кобылке. По­смотрел участливо на зарёванное лицо беглеца и ласково сказал на местном наречии: