Одна ночь (ЛП) - Линч Карисса Энн

— Ты обещала больше так не говорить.

— Ой, верно. Должно быть, Вам тяжело, — я стала открывать и закрывать ящики стола в поисках чистого ножа.

— Почему бы Вам не присесть и не позволить мне принести кусок пирога? Пусть рука немного отдохнет, — предложила я.

Мне показалось, что она сейчас запротестует, но Фрэн лишь улыбнулась и прошла в маленькую столовую. Я наблюдала, как она неловко отодвигала стул одной рукой.

Подумала о Саманте с корсетом на шее.

— Когда обещают снять гипс?

Я осторожно нарезала пирог и начала искать чистую тарелку.

— Недель через шесть, не меньше.

Но ни одной чистой не было видно. Я налила горячей воды в раковину, добавила средство для мытья посуды и вымыла одну тарелку. Положила на нее два кусочка пирога и вилку.

Фрэн проворчала что-то похожее на "спасибо".

Пока она ела пирог, я наполнила раковину тарелками.

— Кто учил тебя печь? — спросила она через несколько минут.

Я закатила глаза.

— Никто. Родители умерли, когда я была маленькой. Пирог я купила в магазине, — я собиралась снова извиняться, но она посмотрела на меня убийственным взглядом: не смей.

— А что насчет Вас? Есть ли кто-то? — неуверенно поинтересовалась я, принявшись за мытье посуды.

— Это неважно.

Мне хотелось спросить ее о чем-нибудь еще, но не стала. Фрэн было около восьмидесяти. Ранее я считала, что ей всего семьдесят, но увидев ее вблизи… Кожа тонкая, словно бумага, лицо испещрено глубокими морщинами.

Даже если бы она не сломала руку, мне сложно представить, каково это находиться в доме в полном одиночестве все время.

— Вы скучаете по своему мужу? — спросила я, стараясь отскоблить кусок пристывшего к тарелке желе.

— А ты по своему? — резко спросила она. Фрэн несколько раз вонзила вилку в кусок пирога.

— Ничуть, — солгала я, улыбнувшись. — Не знала, что тебе известно о моем замужестве. Мой бывший редко бывает дома.

— Ну, я и не знала. Просто предположила, что кто-то же должен нести ответственность отцовства за твою девочку.

Не знаю, почему, но ее слова пронзили меня в самое сердце.

Это твоя девочка.

Я могла справиться с грубостью. Опыт работы в отделе продаж сказывается.

Но никто, никто не смеет говорить гадости о моем ребенке.

— Что Вы имеете в виду? — Я поставила стакан, который мыла, и вытерла руки.

Фрэн пожала плечами, затем дернулась от боли и потерла свою больную руку.

— Что Вы имеете против моей дочери? — Я скрестила руки на груди и прислонилась к стойке, ожидая. — Кажется, Вы ненавидите нас с момента переезда.

— Ненавижу. Какое ужасное слово. Я не ненавижу ни тебя, ни твою дочь, — Фрэн фыркнула. — Просто…

— Просто что?

— Просто я привыкла к одиночеству. Привыкла, что это место принадлежит мне. Никто не переезжал, не приходил… После того, как умер Джим, все только ухудшилось. Но потом я привыкла. Я не ненавижу тебя, просто мне не нравятся соседи.

Мое сердце немного смягчилось.

"Ей тоскливо", — поняла я.

Я видела это в ее взгляде, затуманенном болью. Он напоминал мне мой собственный, тяжелый и грустный после смерти родителей…

— Я понимаю, — тихо сказала я. — Но мы не слушаем громкую музыку или…

— Сбиваете меня своей машиной, — Фрэн нахмурилась, а затем удивила меня, рассмеявшись. — Если честно, вы милые соседи. Но у меня бессонница и ночные посетители мешают.

У меня желудок сжался от жалости.

Она имеет в виду мое свидание с Максом?

— У меня почти не бывает гостей. Иногда приходит моя подруга, Пэм, или друзья Делани подвозят ее после школы… У меня был один поздний посетитель. Я взрослая женщина, имею право на это.

— Я не об этом.

— Я не понимаю, — сказала я, чувствуя, как во мне снова возрастает гнев.

— Несколько недель каждую ночь там стоит фургон. Черный, с тонированными стеклами. Хотя, раз уж я об этом вспомнила, пару дней его не видно…

Я смущенно покачала головой. О чем она говорит, черт возьми?

— Он приезжает около двух утра и просто сидит. Мне от этого не по себе. Я считала, что это друг твоей дочери. Может, парень.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Я покачала головой. Если бы кто-то парковался у нашего дома каждую ночь, мы бы с Делани заметили…

Я мысленно вернулась к снимкам обнаженного тела в сообщении. Саманта сказала, что это для художественного проекта, но что, если она не права? Что, если за Делани следят?

Или кто-то следит за тобой?

Возможно, кто-то, кто знает о моем прошлом.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Андреа, 1993 год.

Полосы коричнево — оранжевой плесени растянулись по стенам ванной дяди. Мне казалось, что я задернула штору перед приходом девочек, но, когда я вошла за Филоменой, она была сдвинута в сторону.

В углах скопилась черная плесень. Волосы от бороды дяди собрались у слива.

Филомена, которая не обращала внимание на беспорядок, села на край ванны. Ее шоколадно-карие глаза были серьезными. Я села на закрытую крышку унитаза и посмотрела назад.

Три минуты. Сейчас, вероятно, осталось две…

— Тогда давай начнем, — Филомена поднялась и пощелкала крошечными ножницами, дразня меня.

Слишком быстро. Слишком быстро тикает время…

Раздался стук в дверь. Я знала, что это Мэнди.

— Откройте! С Тамарой что-то не так. Кажется, ее сейчас стошнит!

Я с места не могла сдвинуться. Замерла на своем фарфоровом троне.

Но Филомена не медлила. Она шагнула вперед и распахнула дверь.

Я оживилась, поднялась и сняла тяжелую крышку с унитаза.

Тамаре вовсе не было плохо. Это часть плана.

Тамара опустилась на колени перед унитазом и начала издавать рвотные звуки…

Мэнди проскользнула в ванную и заперла за собой дверь.

— Ты в порядке, детка? — Филомена посмотрела на Тамару, которая согнулась и тяжело дышала перед унитазом.

Пока Филомена и Тамара отвлеклись, Мэнди взглянула на меня широко открытыми глазами. Я понимающе кивнула.

Присев на корточки перед грязной раковиной, я открыла нижнюю дверцу ящика. Позади пластиковой трубы в темноте лежал стальной нож.

Я подняла его, аккуратно обхватив пальцами рукоятку, обмотанную толстой черной лентой. Мой дядя часто использовал ее для чистки рыбы.

Сегодня его применение носило более зловещий характер.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

НАШИ ДНИ

Однажды был момент, когда я жаждала тишины. Такой, которую никогда не получишь…

Когда Делани была маленькой, мы с Майклом водили ее в парк развлечений "Пещеры". Там проводили экскурсии и давали возможность просеять мешки с гравием в поисках драгоценных камней. А если вы заплатите больше, они гарантировали определенное количество "сокровищ".

Весь день в "Пещерах" прошел как в тумане… И слишком затянулся. Но я помню, чем мы занимались. Во время экскурсии все молчали. Нам необходимо было спускаться на лодке, чтобы посмотреть сталагмиты, сталактиты и кости, что принадлежали к ледниковому периоду.

— Теперь стойте молча. Не двигайтесь, не издавайте ни звука… Сейчас я выключу свет, чтобы вы на себе испытали, какого находиться здесь в полной темноте.

Когда свет погас и стемнело, стало немного жутковато. Но что больше всего пробирало в этом мрачном тоннеле, это тишина. Даже в пустом доме или в чистом поле вы не прочувствуете такой тишины. Там были звуки — гром, птичье пение, работающие холодильники, треск в трубах — но здесь, на глубине в сто десять футов, как я полагаю, на несколько минут наступила полная тишина.

И я жаждала ее, когда Делани была маленькой.

Было время, пока была молодой, неопытной, скорбящей матерью, закрыв глаза, отсчитывающей до десяти, представляя себя в пещере. В полной тишине. Умиротворении.

Когда водитель остановился и высадил меня, я вошла в дом, наполненный болезненной тишиной.

Но никакого умиротворения в ней не было. Майкл переехал к новой жене, и Делани здесь тоже нет. Наконец я получила тишину, о которой всегда мечтала.