Золотой песок для любимого - Вера Копейко

Позднее она довезла его на Остоженку. Сама правила, да так лихо покрикивала: «Пади, пади, держи правей!», что они с Николаем хохотали.

Было ясно, что все эти люди уже выпили с соучениками. И были готовы еще.

– Сестра, отвези нас…

Он назвал ресторан, дорогой и дальний, но она и слова не сказала против.

– Пошли. – Она развернулась, они двинулись следом.

Потом Николаша остановился и свистнул так, будто был в диком лесу. Тотчас на свист явилась еще парочка соучеников разных лет. Они погрузились в санки, и сама Елизавета Степановна была сейчас лихачом.

– А ну пади, пади прочь! – кричала она, как будто тоже хлебнула вместе с университетскими.

Она доставила своих пассажиров до места, пообещав заехать перед утренней зарей.

Мужчина был уже ей представлен, он оказался вовсе не пьян, он дурачился, чем понравился ей еще больше.

– Не стоит беспокоиться, Елизавета Семеновна, я позабочусь о вашем брате…

– Я приеду за вами, – твердо сказала она. – Такой славный праздник… Чувствуешь, будто тоже причастна…

– Ты! Ты! Елизавета, родная! Да как же не причастна! – пьяно благодарил Николаша сестру.

Она подняла руку, и он, словно хорошо тренированный щенок, умолк.

Она заметила, как Галактионов засмеялся. Ей показалось, что с одобрением.

Елизавета Степановна как сказала, так и сделала. Когда утренняя заря занялась, она подала лошадей ко входу в ресторан и доставила домой всех своих пассажиров. Галактионова – последним. На Остоженку.

Ох, как зашлось сердце, когда он указал, где встать. Какое место, какой дом…

Через день Михаил Александрович зашел к ней на Варварку, в контору, чтобы засвидетельствовать почтение и поблагодарить…

Они разговорились, нашлись общие темы. Галактионов увидел у нее столик в углу.

– Вы тоже любите маркетри? – спросил он, указывая на него.

Кардакова проследила за его взглядом, поняла, о чем он, и сказала:

– Чрезвычайно. Люблю старинную русскую мебель.

Этот стол она подхватила недавно в лавчонке, которая закрывалась и распродавала все подчистую. Она сама не знала, чем понравился он ей. Ценой, наверное. Столько дерева, полированного, да с рисунком из разных кусочков, да почти за так. Она взяла. Домой не повезла, там у нее хорошая мебель, заграничная, дорогая.

– Маркетри – моя давняя любовь, – продолжал Михаил Александрович, оглядывая столешницу. – Я думаю, – продолжал он, – это прошлый век. Мой дед собирал коллекцию маркетри, у меня кое-какие вещицы есть. И если вы такая же любительница, как и я, приглашу вас осмотреть…

Елизавета Степановна почувствовала, как давно забытый восторженный трепет поднялся в груди.

– У меня буфет отделан в этой технике, шкафы. Это в Москве. Но кое-что осталось в родовом доме, в имении, – говорил он, проводя рукой по краю стола. Осторожно, нежно. Елизавета Степановна смотрела, как безукоризненно отполированный указательный палец ласкает… дерево.

Она вздохнула, чрезмерно шумно, потому что он услышал и поднял голову. Она закашлялась.

– Вы простудились, развозя нас по домам, – заметил он.

– Да нет, как можно… – проговорила она деревянным голосом и сама на себя рассердилась. Ну почему она должна деревенеть при нем? Зажиматься? В конце концов он к ней пришел, она в своей конторе. Она что, забыла, кто такая? Ну и что, если он барин с полированными ногтями. А денег-то наверняка у нее больше! Дом на Остоженке? Так это еще дед небось купил. А она сама доехала до Варварки! Откуда? Из Вологодской деревни. Он небось не слыхал про такую.

Елизавета Степановна выпрямилась.

– Маркетри, – сказала она иным тоном, – насколько я понимаю, особая техника, не так ли?

Ей понравился собственный голос на этот раз. Он был ровный, спокойный. Да, она спрашивает его о том, что знает он. Так пускай рассказывает. Она готова учиться. Она не отказывается. Пожалуйста, учите тому, что она не знает. Но голова у нее на том месте, где надо, она все схватит и все поймет.

Она посмотрела ему в лицо и перехватила взгляд. Безошибочно, как всякая женщина, она поняла его – он оглядывал ее плечи. Кардакова знала, что они у нее хорошие – округлые, но не полные.

– Да, – говорил он, словно отвечал на ее немой вопрос. – Да, – повторил он, уточняя, что теперь он уже о мебели. – Маркетри – это техника, при которой поверхность столов, буфетов, шкафов из обычного дерева покрывается рисунчатыми листами другого, более ценного дерева.

Елизавета Степановна смотрела на него, как ученица на учителя. А он не отходил от столика, объясняя:

– Видите, рисунок составлен из шпона. Обычно для шпона берется дерево ценных пород – сандал, эбеновое, красное и розовое, амарант, палисандр, пальма. Он наклеивается на плоскую поверхность из простых пород – дуба, ели, березы.

Он огляделся, хотя понимал, что в конторе едва ли обнаружится еще один столь ценный экземпляр.

– Я узнал о маркетри от деда, но изучил вопрос досконально. И знаете ли, в который раз удивился. – Он помолчал, молчала и она, сидя за своим столом. – Насколько тесно наша обыденная жизнь связана с большой жизнью. – Он развел руками, словно пытаясь обозначить границы той жизни, которую он называет большой. – С географическими открытиями, которые, казалось бы, никакого отношения не имеют к жизни моего деда или столяра в какой-нибудь архангельской деревне.

– Мои предки из вологодской, – подала она голос.

Он кивнул и продолжил:

– Когда мир пришел в движение, когда люди устремились в разные страны на разных континентах, вот тогда-то мебельные мастера заполучили для работы дорогие сорта дерева колониального происхождения. А когда умные головы и умелые руки изобрели специальный станок, то с его помощью стало возможно делать тонкий шпон. И это произошло почти три века назад…

Елизавета Степановна изредка кивала темно-русой головкой. Ее подбородок почти касался белого кружевного воротника, словно у гимназистки. Сейчас она чувствовала себя привлекательной женщиной. Она знала, что он не принимает ее за юную девушку, что у нее морщинки у глаз и складки вокруг рта. Но рот у нее хорош, это точно, полный, сочный. Моложе ее самой. Если бы она не казалась ему привлекательной женщиной, а какой-нибудь чухонкой, понимала она, не стоял бы он тут и не рассказывал.

– У меня дома есть ломберный стол прошлого века. Его сделали, когда мода на карточные игры достигла своего пика. Не было ни одного приличного дома, в котором не стоял бы возле стены такой стол.

Елизавета Степановна поморщилась. В доме, в котором она жила прежде, никогда не было ломберного стола, значит, она жила в неприличном доме…

– Его отодвигали от стены, раскладывали столешницу, и нате вам – квадратная крышка для игры. Центр ее оклеен зеленым сукном для удобства записывать мелом цифры. Но самое лучшее в нем, скажу я вам, – это обрамление. Каков цветочный орнамент из палисандра, а также красного и розового дерева.