Бита за Рим (Венец из трав) - Колин Маккалоу

— Луций Декумий, ты должен нанять для нас лошадей. В последнее время я не слишком-то хорошо езжу верхом, но повозка будет более заметна, — произнес Марий и посмотрел на своего сына. — Ты принес сумку с золотом, которое я хранил на черный день?

— Да. И сумку с серебряными денариями. У меня есть письмо к Марку Гранию для тебя, Луций Декумий.

— Хорошо, — одобрил Марий. — Дай Луцию Декумию часть серебра.

* * *

Итак, Гай Марий бежал из Рима; он и его сын ехали верхом на взятых напрокат лошадях, ведя за собой на поводу осла.

— А почему не на лодке через реку, а затем в порт в Этрурии? — спросил Марий-младший.

— Нет, думаю, что этот путь избрал Публий Сульпиций. Я лучше направлюсь в Остию, это ближе, — ответил Марий.

Он чувствовал себя немного лучше. Ужасная колющая боль в онемевшей руке была теперь не так остра. Хотя что определенного можно сказать о боли? Может быть, она затаилась и ждет своего часа.

Еще не стемнело, когда отец с сыном доехали до окраины Остии и увидели впереди неясные очертания городских стен.

— На воротах нет стражи, отец, — сказал Марий-младший, чье зрение было лучше.

— Тогда проникнем внутрь, прежде чем дойдут приказы о расстановке постов, сын мой. Затем спустимся к пристани и посмотрим, как там дела.

Марий выбрал таверну, которая выглядела процветающей, и, когда сгустились сумерки, послал туда Мария-младшего, чтобы он позаботился о лошадях и осле. Сам же пошел нанимать корабль.

Очевидно, до Остии еще не дошли известия о падении Рима, хотя все говорили об историческом походе Суллы, — на постоялом дворе все сразу же узнали Мария, едва только он появился в дверях, но никто не вел себя так, словно он был беглецом, которого разыскивает закон.

— Я должен срочно отправиться в Сицилию, — объяснил Марий, оплачивая вино для всех. — Есть ли какой-нибудь хороший корабль, готовый к отплытию?

— Ты можешь нанять меня, — сказал человек, который выглядел как настоящий морской волк. — Публий Мурций к твоим услугам, Гай Марий.

— Если мы сможем отплыть этой ночью, Публий Мурций, то дело будет сделано.

— Я могу поднять якорь еще до полуночи.

— Превосходно!

— Но заплати мне вперед.

Марий-младший появился вскоре после того, как его отец заключил сделку. Гай Марий поднялся со своего места, улыбнулся всем находившимся в таверне, и произнес:

— Это мой сын!

Они с Марием-младшим вышли и направились к докам.

— Нам не следует отправляться вместе, — сказал ему Гай Марий, как только они остались наедине. — Я хочу, чтобы ты пробирался на Энарию самостоятельно. Для тебя слишком рискованно путешествовать со мной. Возьми осла и обеих лошадей и скачи в Таррацину.

— Отец, почему бы тебе не отправиться со мной? Таррацина намного безопасней.

— Я слишком дряхлый, чтобы скакать верхом в такую даль, сынок. Я отплываю отсюда на корабле и надеюсь, что ветра будут благоприятствовать мне. — Гай Марий поцеловал сына. — Возьми золото и оставь мне серебро.

— Поделим все пополам, отец, или я не возьму вообще ничего.

— Марий-младший, — вздохнул Гай Марий, — почему бы тебе не признаться мне, что ты убил консула Катона? Почему ты отрицаешь это?

Сын в изумлении взглянул на него:

— Но зачем ты спрашиваешь меня об этом в такой момент! Неужели это так важно?

— Для меня — да. Если Фортуна оставит меня, мы можем никогда больше не встретиться. Почему же ты лжешь мне?

Марий-младший печально улыбнулся, вспомнив в этот момент Юлию.

— Отец! Никто никогда не знает, что бы тебе хотелось услышать! Мы все пытаемся говорить то, что, по нашему мнению, тебе хотелось бы услышать. Это — расплата за то, что ты являешься Гаем Марием, великим человеком! Мне казалось разумным отрицать это, потому что именно это ты хотел услышать. В любом случае ты не хотел, чтобы я признался в убийстве, иначе тебе пришлось бы предъявить мне обвинение. Если я предполагал неправильно, прости меня. Трудно угадать, как угодить тебе, ведь ты всегда был более непроницаем, чем улитка во время дождя.

— Думаю, что ты вел себя как избалованный ребенок!

— Отец! — Марий-младший покачал головой, в его глазах блеснули слезы. — Сын Гая Мария не может быть избалованным ребенком. И хорошо, что я не был таким! Ты шагаешь по миру большими шагами, как Титан, а мы все суетимся у тебя под ногами, не понимая, чего же ты добиваешься, как лучше угодить тебе. Ни один из тех, кто окружает тебя, не равен тебе ни по уму, ни по компетентности. Никто не сравнится с тобой, включая меня, твоего сына.

— Тогда поцелуй меня еще раз и ступай. — На этот раз объятие было искренним. Марий никогда не думал, что сын так сильно его любит. — Кстати, ты был совершенно прав.

— Прав в чем?

— В том, что убил консула Катона.

Марий-младший неодобрительно покачал головой.

— Я знаю это! Мы встретимся на Энарии в декабрьские иды.

— Гай Марий! Гай Марий! — позвал раздраженный голос.

Марий вернулся к таверне.

— Если ты готов, мы можем отправиться на мой корабль сейчас же, — произнес Публий Мурций все таким же раздраженным голосом.

Марий вздохнул. Инстинкт недаром подсказывал, что это путешествие может оказаться гибельным. Публий Мурций был никчемным человеком, снулой рыбой, а не отважным пиратом.

На корабль, однако, вполне можно было положиться — он обладал хорошими мореходными качествами. Хотя какую роль это сыграет в открытом море между Сицилией и Африкой, если случится самое худшее и их пронесет дальше Сицилии, Гай Марий, разумеется, не знал. Главной помехой кораблю был, вне всякого сомнения, его капитан, Мурций, который только жаловался и выражал недовольство. Однако путешественники благополучно миновали илистые отмели и наносные песчаные бары этой неудобной гавани еще до полуночи, подставили паруса сильному северо-восточному ветру и поплыли вдоль побережья. Скрипя и переваливаясь — Марций не позаботился о том, чтобы обеспечить балласт, — корабль медленно двигался в двух милях от берега. Команда тем не менее была довольна: не возникало необходимости держать людей на веслах, кроме двух рулевых.

На рассвете сменился ветер, корабль изменил направление на сто восемьдесят градусов и поплыл в северо-западном направлении.

— С чего бы это? — брюзжа, спросил Мурций своего пассажира. — Нас гонит назад в Остию!

— Золото ответит тебе, Публий Мурций, что ни в какую Остию нас не гонит. А еще больше золота скажет, что ты направляешься на Энарию.

Мурций удивленно взглянул на Гая Мария, но соблазн получить золото был слишком велик, чтобы сопротивляться, так что матросы, внезапно исполнившись той же грустью, что и их хозяин, взялись за весла, как только большой четырехугольный парус был зарифлен.

* * *

Секст Луцилий — тот, что приходился кузеном Помпею Страбону, — надеялся стать народным трибуном в текущем году. Консервативный настолько, насколько того требовала семейная традиция, он с оптимизмом смотрел в будущее, намереваясь препятствовать всем и каждому из тех радикальных мужланов, которые также надеялись быть избранными на этот пост. Но когда Сулла явился в Рим с армией, Секст Луцилий оказался одним из тех людей, что были весьма удивлены таким внезапным вмешательством в их планы. Он отнюдь не возражал против действий Суллы. Напротив, по его мнению, Сульпиций и Марий вполне заслужили того, чтобы их удавили или — еще лучше — сбросили с Тарпейской скалы. Какое бы это было зрелище — наблюдать, как массивное тело Гая Мария, колыхаясь, летит вниз с остроконечной скалы! Каждый в Риме любил или ненавидел старого мерзавца, и Секст Луцилий как раз относился к тем, кто его ненавидел. Если бы Секста Луцилия спросили о причинах такой ненависти, он бы ответил, что без Мария не было бы и Сатурнина, а сейчас — и Сульпиция.

Разумеется, он разыскал очень занятого Суллу и заверил его в своей горячей поддержке, предлагая ему свои услуги в качестве народного трибуна в текущем году. Но затем, когда Сулла превратил плебейское собрание в пустое место, надежды Луцилия потерпели крах. Беглецы были осуждены, и это позволило ему воспрять духом, но ненадолго — до тех пор, пока ему не удалось обнаружить, что схватить намерены одного только Сульпиция. На бегство остальных решено смотреть сквозь пальцы. В том числе и на бегство Гая Мария — а ведь Гай Марий куда худший негодяй, чем Сульпиций! Луцилий пожаловался на это великому понтифику Сцеволе, но встретил весьма холодный прием.

— Постарайся не быть таким тупым, Секст Луцилий, — сказал ему великий понтифик. — Необходимо было удалить Гая Мария из Рима, это правда. Но как ты мог вообразить, что Луций Корнелий хочет его смерти, да еще от своей руки? В Риме осуждают действия Суллы против Рима. Осуждают, но терпят. А как ты думаешь, каково будет отношение римского большинства к Сулле, если он убьет Гая Мария? И неважно, что это будет сделано согласно приговору. Смертный приговор был вынесен потому, что у Луция Корнелия не было иного выбора. Ему пришлось сделать так, чтобы беглецов осудили за измену в центуриях, а такое осуждение автоматически влечет за собой смертный приговор. Все, чего добивается Луций Корнелий, — это Рим без Гая Мария! Гай Марий — это непременный атрибут Рима. Кто же в здравом уме согласится лишить отечество этого непременного атрибута? А теперь ступай. Секст Луцилий, и больше не досаждай консулу такими глупостями!