Мемуары - Эмма Герштейн

В этом письме отражено то бурное время, которое получило название «оттепель». Маргарита Иосифовна Алигер взяла стихи Ахматовой для третьего выпуска «Литературной Москвы», который так и не вышел. Идут нескончаемые проекты, обещания и уклонения от них по поводу новой книги стихов Ахматовой. День своих именин, 16 февраля, Анна Андреевна, как видим, хочет провести в Ленинграде с Пуниными. Безвременно умершая Наталья Ильинична Игнатова – новый друг Ахматовой, с которой она сблизилась, так же как и с ее сестрой Татьяной Ильиничной Коншиной, в Болшеве в 1952 г.

Приведу выдержку из письма от 4 июля (год установить не удается):

«Дорогая моя Нина, в Москве без Вас очень скучно и пусто. Все домашние новости Вы, конечно, знаете от Виктора Ефимовича. Миша стал совсем взрослым, он очень мил, добр и весел. Я с ним дружу. У меня новостей никаких… Не скучайте, звоните и любите меня. Ваша Ахматова».

Среди многочисленных новых знакомых и почитателей в начале шестидесятых годов вокруг Ахматовой образовало кружок молодых поэтов. Среди них Иосиф Бродский и Анатолий Найман, приглашенный Анной Андреевной себе в секретари.

Все возрастающая мировая известность и популярность Ахматовой вылилась в присуждение ей литературной премии в Италии. Она должна была получить ее в г. Таормине в 1964 году. Ехать с ней должна была Нина Антоновна. Но, работая летом в Минском театре, Нина Антоновна тяжело заболела. (Вместо нее Анну Андреевну сопровождала в Италию Ирина Пунина.) 13 октября 1964 г. Анна Андреевна пишет ей в больницу из Комарова:

«Нина, наверное, мне не надо говорить Вам, что я все время с Вами, я так хорошо себе представляю четырехместную палату, обход врачей, меряние температуры и т. д. Странно мне только, что там не я, а Вы.

Когда после второго инфаркта я лежала у Вас в маленькой комнате, моей единственной радостью был Ваш сухонький утренний курительный кашель. Сколько ночей Вы из-за меня не спали! А Ваш обморок под Новый год… Я написала несколько стихотворений, из них выживут, по-видимому, два.

Посылаю Вам фотографию: это я читаю стихи «Наследница», а Толя слушает…

Уверена, что этой зимой так или иначе я буду писать Вам письма – если Анатолий Генрихович даст милостивое согласие и впредь печатать их на машинке…

Низко кланяюсь тому, кто сейчас с Вами.

Целую Вас. Ваша Анна».

Через некоторое время Нину Антоновну перевели из Минска в Москву, в загородную больницу 4-го управления. Туда ей была послана телеграмма:

«Запоздало но от всего сердца поздравляем самую дорогую Ниночку с ее днем – Ахматова, Найман».

В письме от 5 января 1965 г. из Ленинграда читаем:

«Я очень скоро приеду в Москву… О том, что было в Италии, расскажу при свидании, хотя особенно интересного ничего не было… Нина, я люблю Вас, и мне без Вас плохо жить на свете. Целую Вас. Ваша Анна».

И следующее за этим письмо:

«Вы, наверное, уже знаете, что меня выбрали в Правление Союза. Для меня это большая неожиданность… Толя написал для "Москоу Ньюс" мой портрет. Мне бы очень хотелось, чтобы Вы видели эту прозу. Думается, что никто, как Вы, не мог бы оценить некоторые ее качества. Во всяком случае такого портрета у меня еще не было и едва ли будет. Так или иначе мы Вам ее доставим.

10 февраля на пушкинском вечере мой голос прочтет два стихотворения, а Володя Рецептер прочтет мою маленькую прозу "Пушкин и дети"… Получили ли нашу телеграмму к св. Нине? Сколько раз я проводила этот день с Вами? Целую Вас нежно».

Перед поездкой в Оксфорд Анна Андреевна писала Нине Антоновне осенью 1964 г.:

«Нина, мне и самой скучно, что я Вам так давно не писала. Это происходило единственно из-за отсутствия поблизости моего секретаря… По-видимому, в ноябре мне придется быть в Москве, там, конечно, узнаю обо всем подробнее, но и этого мне мало. Изо всех сил хочу Вас видеть…

Последние дни здесь гостила Надежда Яковлевна15, она рассказывала что-то московское.

Вы будете смеяться, вчера мне подали телеграмму из Оксфорда с сообщением, что я приглашена принять почетную степень доктора литературы. Вот».

И последнее письмо, написанное летом 1965 г.:

«…Всегда мысленно беседую с Вами, Ниночка. У нас столько тем, правда? Я, кажется, мало и плохо рассказала Вам про Лондон и Париж. Может быть, еще напишу Вам об этом, когда окончательно приду в себя».

Осенью Анна Андреевна в последний раз приехала в Москву. Тут она тяжко заболела, еще раз инфаркт. В Боткинской больнице Анна Андреевна пролежала четыре месяца. А когда ее выписали, слабенькую-слабенькую, поехала с Ниной Антоновной в санаторий в Домодедово. Но, не пробыв там и трех дней, скончалась 5 марта 1966 г.

1983-1984, 1987

Реплики Ахматовой

Когда Анна Андреевна брала в руки русскую книгу писателей-эмигрантов первой волны, она прежде всего останавливала свое внимание на их языке. Ей бросалась в глаза его правильность. Но это – мертвый язык, говорила она. Живя вне стихии языка родного, меняющегося, развивающегося, писать нельзя, утверждала она.

Анна Андреевна очень придирчиво относилась к отклонению от норм русского языка в устной речи окружающих. Вместе с тем она охотно вводила в свою речь современные арготизмы. Она скучала, если в общении с близкими звучала только правильная речь. Отсюда пристрастие Анны Андреевны ко всякого рода домашним кличкам или литературным цитатам, превращенным в семейные поговорки.

Из публикаций ранней переписки Ахматовой мы узнали о прозвищах, бытовавших в се тогдашней среде. Гумилев – «наш Микола», Владимир Казимирович Шилейко (второй муж Анны Андреевны) – «Букан», а он, в свою очередь, дал ей прозвище «Акума», так и приставшее к ней навсегда в семье Пуниных. Ее не коробили характерные для двадцатых годов фамильярные наименования Пушкина, и она сама запросто называла его «Пушняк» (см. дневник П.Н.Лукницкого).

Бранное обращение «свинья» Анна Андреевна заменяла домашним арго – «свин», «полусвин», «свинец».

По укрепившимся в языке цитатам можно судить, к какому периоду биографии Ахматовой они относятся, вернее, когда они зародились. Такова цитата из неизвестного мне стихотворения, оторвавшаяся от своего источника: «Попадает не туда и умирает от стыда». Или: «И я, и я!», – цитата из жуткого рассказа Леонида Андреева «Бездна», несомненно поселившаяся в семейном обиходе Ахматовой во времена «Бродячей собаки», когда, полные веры в свою правоту, акмеисты с иронией относились к другим направлениям. Во всяком случае, ясно, что они разделяли отношение Льва Толстого к творчеству Леонида Андреева, выразившееся в его известной фразе: «Он пугает, а мне не страшно». Может быть, уже в ту раннюю пору появилась цитата из Фета, тоже продержавшаяся в обиходе устной речи Анны Андреевны до самых последних лет. Любой бытовой или деловой успех обозначался формулой: «И лобзания, и слезы, И заря, заря!..» Этим не нарушалось высокое отношение Ахматовой к поэзии Фета. Не помешало ей и соседство с формулой «Идеал грез», если не ошибаюсь, взятой с этикетки на флаконе одеколона. Не пощадила Анна Андреевна и собственную раннюю лирику, пронизав бытовую речь, связанную с домашними хлопотами, цитаткой: «Спрячьте милые улики» – автопародия на строфу из стихотворения 1913-го года «… И на ступеньки встретить…»: «И дал мне три гвоздики, Не подымая глаз. / О милые улики, / Куда мне спрятать вас?». Я это слышала от нее в пятидесятых годах, приводит аналогичный случай и Анатолий Найман в своей книге «Рассказы о Анне Ахматовой». Это все покамест я говорю о клише, нередко сопровождающих речь Ахматовой. Гораздо интереснее ее живые реплики, возникающие в разговоре. Очень мне запомнилась одна, родившаяся в шестидесятых годах. Это было в «каюте» на Ордынке, где у Анны Андреевны сидели Николай Иванович Харджиев и я. Он сказал мне какую-то колкость. Я не осталась в долгу.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});