Восстание - Юрий Николаевич Бессонов

как бы в задумчивости помаршировал по кабинету, мельком поглядывая на Лебедева, и то ли ему неудобно стало не рассказать своему начальнику штаба о подробностях разгрома подпольных организаций, то ли адмирал сам увлекся рассказом, но вдруг заговорил он словоохотливее и оживленнее.

— Гайда показывал мне дело арестованных. Среди них есть и прибывшие из Советской России — какой-то Семен Логинов, прапорщик военного времени, и еще кто-то…

Брови Лебедева в немом вопросе круто поднялись вверх. Адмирал заметил это и повторил:

— Да-да, прапорщик военного времени, офицер… Правда, пословица говорит: «Курица не птица, а прапорщик не офицер», и все-таки — офицер… С него и началось. Его арестовали на квартире и обнаружили во время обыска чемодан с двойным дном, в котором он вез деньги из Советской России для подпольных организаций Сибири. Улика вполне достаточная, чтобы повесить. Это он прекрасно понял и на первом же допросе просил его не расстреливать, обещая за сохранение жизни раскрыть всю систему подпольных организаций и указать главных подпольщиков, с которыми он был связан…

— И ему сохранили жизнь? — спросил Лебедев, прервав затянувшуюся паузу.

— Да, его еще не расстреляли. Он помогает военному контролю распутать все нити подпольной организации. Он сам привел агентов на квартиру к Валеку и сам вызвал Валека на улицу, где тот и был арестован. Крупная птица этот Валек. Он работал у них под кличкой «Яков» и считался неуловимым…

— А этот прапорщик Логинов? Он теперь будет работать у нас в контрразведке? — спросил Лебедев.

— Нет, — сказал адмирал. — Я приказал его тоже расстрелять, но только в последнюю очередь, когда он станет ненужен. Он трус, толку от него будет немного…

Брови у Лебедева дрогнули, но вверх не поднялись и не сомкнулись у переносицы, а остановились в каком-то среднем промежуточном положении. Он смотрел на адмирала с восхищением ученика, глядящего на мудрого учителя, на учителя и на великого государственного человека, славу которого должна увековечить история.

— Вот, — сказал Колчак, подметив восхищенный взгляд Лебедева, — разгром подпольных организаций красных, наш успех на Приволжском фронте, скорое соединение с армией Деникина, отряды союзников, уже направленные с карательными функциями вглубь партизанских районов — все это поможет нам теперь легко справиться с деревней. Это меня не беспокоит. Главное — не терять темпов наступления на Западном фронте… — Но вдруг Колчак осекся, мельком взглянул на часы, потом сердито посмотрел на Лебедева, втянувшего его в длительный разговор, и круто повернулся к дверям. — Говорил, просил докладывать только о важном… — желчно проворчал он. — Теперь опаздываю.

Лебедев бросился было провожать адмирала, но Колчак остановил его.

— Не трудитесь, не отрывайтесь от дел, — сказал он и, позабыв даже протянуть руку своему начальнику штаба, вышел из кабинета.

Лебедев остановился перед закрывшейся дверью, не зная, бежать ли за адмиралом или остаться здесь, в кабинете, и десятки мыслей сразу пронеслись у него в голове.

«Что это? Умышленно не подал руку или забыл, поторопился… Не доволен мной? Придрался к пустяку… Но Дутов… Почему с ним Дутов? Не из-за малинового же конвоя он в самом деле вывез его с фронта в разгар операции… Интриги… Кто? Всюду говорят: «Всероссийской власти нужны всероссийские имена»… Интриги… Хотят заменить меня каким-нибудь «всероссийским именем»… Кем? Может быть, Дитерихсом… Да-да, Дитерихсом… Он старый генерал… Его знают союзники… Все время только и слышишь: «Дитерихс, Дитерихс»… А что в нем — благочестив и каждый раз на ночь читает евангелие… Что в нем? «Всероссийские имена»… Но они приезжают только теперь, когда дело пошло в гору, разные там бурышкины, червен-водали, третьяковы… Они приезжают только теперь, а я… Я способствовал возвышению адмирала, Пепеляев, Волков, Стевени, Красильников, я… Неужели он забыл, и мы теперь не нужны… Нет, мы еще посмотрим, мы еще поборемся… Но куда он так торопился сейчас? Какое-нибудь совещание иностранных представителей… Почему он не сказал мне, прежде он всегда говорил… Я его начальник штаба, я должен знать…»

Все эти мысли пронеслись в голове Лебедева, обгоняя и сбивая с пути одна другую, но вдруг лицо его вытянулось, брови поднялись и даже маленькие, точно вместе с волосами на височках зачесанные назад уши зашевелились.

«А может быть, она?»

Он вспомнил о княжне Тимиревой. Она была новым увлечением Колчака, но в отличие от прежних любовниц ее прочили адмиралу в жены. Всезнающие дамы-политики из свиты Тимиревой поговаривали, что Колчак, несомненно, оставит свою семью, живущую где-то в Париже, и женится на княжне, поговаривали, что это имеет «огромное политическое значение», так как, женившись на княжне, адмирал породнится с многочисленной дворянской знатью, знатью, которая после разгрома большевиков снова будет призвана править Россией.

«Может быть, он торопился к ней? Может быть, он поскорее хочет показать ей свой новый малиновый конвой?» — Лебедев усмехнулся, но, словно испугавшись, что мысли его могут стать известны Колчаку, тотчас же собрал свое лицо, нахмурился и даже взял руки по швам.

На улице зафыркал автомобиль. Лебедев поспешно подошел к окну.

Колчак восседал на заднем сиденье автомобиля в величественной и неподвижной позе, словно вытянувшись во фронт, сухой и плоский, как топором из тесины вырубленный, рядом с ним попрежнему торчал напритычке маленький узкоглазый генерал Дутов, а позади автомобиля, стоя на стременах и щелкая нагайками, скакали малиновые всадники в круглых и выгнутых, как пагоды, азиатских меховых шапках.

«Господи, хоть бы к Тимиревой…» — подумал Лебедев.

5

Девять суток Наталья провела в карцере и только на десятые за ней пришел надзиратель.

— Идем, — сказал он, — да приберись, на смотрины веду…

Наталья подумала, что вызывает ее начальник тюрьмы или старший надзиратель для допроса о забастовке, и даже тогда, когда ее ввели в комнату с единственным столом посередине и с длинными скамьями по стенам, когда она увидела пятерых офицеров вокруг стола, она не сразу поняла, что находится перед военно-полевым судом.