Путь эльдар: Омнибус - Энди Чемберс

— Иллитиан — любитель древностей, большой знаток в делах минувших дней, и, думаю, именно поэтому он мной и заинтересовался, — в ответ зазвенел подобострастный смех. — Поэтому Иллитиан помнит многие старые традиции, которые вышли из употребления в современные дни. Например, я бы побился об заклад, что он знает о Пиршестве Шаимеша, древнем обычае, который многие давно уже забыли.

Разум Иллитиана заметался. Черные искусства Шаимеша были связаны со всевозможными токсинами и ядами. Величайшими из тех, кто их практиковал, были ламеи, куртизанки-отравительницы, чьи могущественные снадобья могли довести их любовников до вершины экстаза или затушить жизнь подобно свече. Но Пиршество Шаимеша? Отравленный банкет… Страх пронизал Иллитиана изнутри, а Эль’Уриак продолжал говорить.

— Шаимеш, отец ядов, учит нас, что все может быть отравой в нужной дозировке, и что легкие поцелуи смерти и есть то, что придает жизни вкус. Некогда ученики Шаимеша собирались на пир и проверяли свои умения друг на друге, по-разному отравляя каждое блюдо.

Мертвенная тишина наполнила амфитеатр, напуганные слушатели вбирали в себя каждое слово. Низкий ритмичный пульс барабанов продолжался, не замедляясь и не ускоряясь.

— Их яды были слишком незаметными, слишком мягко и невинно действующими, чтобы их вообще можно было назвать опасными. Но лишь поодиночке. Видите ли, ключ крылся в комбинациях. Некоторые составляющие подавляли друг друга… а другие сочетались и усиливали свои эффекты в тысячу раз.

Чей-то стон и грохот падения показался громом в тишине амфитеатра. Эль’Уриак невозмутимо продолжал.

— Результат действия получившихся некроликсиров можно предсказать с поразительной точностью, вплоть до секунды, в которую произойдет смерть. В эту ночь я заглянул в ваши сердца. Тем из вас, кто верит и преданно служит, нечего бояться, но те, кто предадут нас, кто будет ползать на брюхе перед тираном и продаст своих товарищей, чтобы слизать несколько крошек с его рук… — голос Эль’Уриака нарастал, усиливался с каждым словом. Наконец он встал с трона и взревел: — Пришло время расплаты за ваши преступления!

В амфитеатре воцарился пандемониум. Едва ли одна десятая часть гостей пала жертвой ужасных смертоносных составов, которые они съели или выпили, но те, кто был отравлен, умирали весьма зрелищными и болезненными способами. Несть числа было гибельным ядам, которые на протяжении эпох изобрели Темные Сородичи с их кошмарными талантами.

Философ-поэт Псо’кобор, не зная того, досыта наелся пантоферола и токотерика и насмерть истек кровью, когда каждый кровеносный сосуд в его теле взорвался, выпустив наружу облака жидкого красного тумана.

Ксеноторговец Майилэнидиан Вир жутко скорчился — его мышцы так свело спазмом, что кости начали ломаться. Он взвыл диким голосом, а позвоночник загнулся так далеко назад, что голова высунулась между колен, и только последний тошнотворный треск заставил его замолчать. Даже после смерти мышцы трупа продолжали извиваться и скручиваться, как будто живя своей жизнью.

Мирмидон Колаксиан вспыхнул, как сальная свеча под пламенем газовой горелки, и с него дождем полились капли горящего жира. Несчастный воин ковылял между столами, и его же товарищи отталкивали его прочь.

Надзирателя Азурнала поразила ползучая вариация стеклянной чумы. Прививание фагов, борющихся со смертоносным вирусом, не спасло его — их выборочно нейтрализовал изысканный салат, который он съел ранее. Полосы черного кристалла, пронизанного яркой зеленью, медленно ползли по его рукам и ногам, пока он звал на помощь, которая так и не пришла.

Архонт Слитийиус рухнул посреди своих телохранителей, пав жертвой врага, которого их клинки не могли остановить. Кожа начала сползать с него неровными комьями, и он вскоре превратился в кучу изъеденных костей и омертвевшей плоти.

И еще дюжина других умерла столь же страшными смертями по всему амфитеатру, так что все гости могли увидеть плату за неверность своими глазами. Повсюду звенели и вопли, и смех. Оставшиеся в живых верные союзники Эль’Уриака благодарно грелись в искрах погибающих душ, наслаждаясь неожиданно богатым и щедрым пиршеством. В центре всего этого, на возвышении у трона, стоял Иллитиан и чувствовал, как реальность истончается и все больше походит на готовый лопнуть воздушный шар.

— Прекрасная шутка, господин, — осмелился прошептать он. — Интересно, какие еще сюрпризы нас ждут?

Эль’Уриак по-волчьи улыбнулся, и в его глазах загорелся опасный огонь возбуждения.

— Я пока не решил, — доверительно сообщил он Иллитиану. — Возможно, еще состоится по-настоящему большой сюрприз.

Это существо снова было здесь и смотрело на него глазами Эль’Уриака. Оно знало. Оно знало, что Иллитиан его увидел, и ему было все равно. Оно будет использовать его по-прежнему, ровно до той поры, когда он перестанет быть нужным, и только тогда прикончит. И что он мог сделать, кроме как подыгрывать? Совершить смертельную ошибку и попросить о помощи Асдрубаэля Векта? Иллитиан попал в ловушку, накрепко привязанный к монстру, которого сам же и создал, и оба это знали.

— М… мой повелитель? — раздался поблизости тихий, испуганный голос. Эль’Уриак оглянулся и с некоторым удивлением увидел говорящую. Это была миропевица, которая откинула вуали и демонстрировала бледное лицо в ярких кровоподтеках. Она держала шкатулку с головой Анжевер, как будто это был младенец.

— Мой повелитель, могу ли я говорить? — нежно спросила Ларайин. Заинтригованный Эль’Уриак резко кивнул. — У меня тоже есть подарок для вас, сир, если вы соблаговолите его принять. Я могу отдать немногое, но это нечто, уникальное для Темного Города, и, возможно, стоящее интереса даже для обладателя столь обширных знаний, как ваши.

— Загадка? Хм, очаровательно. Хорошо, я принимаю вызов и сдаюсь. Расскажи, что это за таинственное сокровище, которым только ты можешь меня одарить.

— Песня, мой господин. Такая, какую мы поем в Мировом Храме Лилеатанира при рождении новой жизни, приветствуя ее в мире всего, что растет. Я спою в честь вашего возвращения, если вы мне позволите.

На лице Эль’Уриака отразилась скука.

— Если я захочу послушать плач рабов, то смогу и сам сыграть себе музыку.

Из рук Ларайин послышался шелестящий, как сухие листья, голос Анжевер.

— Нет, мой архонт, это не раб, голосящий в ужасе, а чистое сердце, изливающее радость за твои победы. Ты не слышал столь сладких песен с тех пор, как пал Шаа-дом, и всех моих сестер забрали.

Эль’Уриак не ответил, но старуха продолжала настаивать:

— Почему бы не разрешить ей спеть? Если не для тебя, то, может быть, ради последней из твоих бедных потерянных фрейлин, Анжевер?

У Ларайин тряслись колени. Анжевер сказала, что она не должна бояться, что страх — убийца разума. Легко ей было говорить, когда она сама была порождением кошмара. Эль’Уриак навис над ней невероятно высоким силуэтом, очерченным резким светом за спиной. Она попыталась сконцентрироваться вместо него на том, кого старуха назвала Иллитианом. Без маски вороны Темный Сородич выглядел совершенно обычным и незапоминающимся, если не считать глаз. Они были черными и безжалостными, как дула пистолетов, и они нацелились на нее.

— Пожалуйста, — жалобно попросила Ларайин. — В моей… стране семья невесты традиционно дарит приданое ее возлюбленному. Мой отец мертв, и у меня есть только одна вещь, которую я могу отдать, но я должна ее отдать.

Эль’Уриак повернулся к Иллитиану и вопросительно поднял брови.

— Что скажешь, Ниос? — спросил он. — Позволить ли ей свершить этот варварский брачный ритуал в моем тронном зале?

Иллитиан вежливо кашлянул, прежде чем ответить.

— Я не думаю, что это может оскорбить величие твоего дворца или твоей власти, нет, — сдержанно сказал он.

Эль’Уриак взревел от смеха и похлопал его по спине, отчего невысокий архонт пошатнулся.

— Чувствую признаки хребта, Ниос! — улыбнулся император. — Мы еще сделаем из тебя настоящего лидера! Я начинал опасаться, что ты слишком много времени провел за заговорами и размягчил себе кости.

— Они твои, можешь ломать их, когда захочешь, — не без сожаления проговорил Иллитиан, потирая плечо. — Я, по крайней мере, хотел бы послушать пение нашей пойманной птицы. Как она и сказала, это уникальная возможность даже для Комморры, города тысячи и одного восторга. Можно сказать, это будет плата за немалые сложности, которые пришлось претерпеть, чтобы добыть ее — уже окупившиеся возвращением твоей бесценной личности и прискорбно опочившего Крайллаха, конечно.

— Конечно, — кивнул Эль’Уриак. Повернувшись к Ларайин, он сказал: — Хорошо, я сделаю одолжение своему другу и немного послушаю. И пусть эта песня будет приятна моему слуху, иначе ты вскоре запоешь на иной лад.