Жизнь графа Николая Румянцева. На службе Российскому трону - Виктор Васильевич Петелин

не сделав первого», как сказал Фридрих Великий про австрийского императора Иосифа II. В октябре 1809 года план преобразований лежал на столе императора.

Все эти годы Сперанский стоял неколебимо около императора Александра, сила государственного секретаря превышала силу министров, но к 1811 году уменьшились хвалебные гимны, чаще стали звучать сарказм и порицания в его адрес. Сперанскому чаще стало казаться, что он занимает в чиновничьей среде слишком много места. От него отошло сословие приказных, узнавших о том, что надо сдавать экзамены для повышения в должности; вельможи – за ограничение их привилегий; высшие чиновники за то, что Сперанский может помешать их карьере и за то, что приходилось подчиняться «выскочке».

По всему чувствовалось, что ненависть к Сперанскому распространилась чуть ли не повсюду, заметна была даже при дворе императрицы Марии Федоровны и при дворе великой княжны и герцогини Екатерины Павловны.

Император Александр ничего не сделал для улучшения опасного положения своего государственного секретаря. И тут следует предположить, что два значительных человека в свите императора Александра – иногда называют их имена, министр полиции Балашов и Армфельд, которые чаще всего докладывали императору о «преступлениях» Сперанского, сыграли против него. А в начале интриги они предложили создать комитет во главе со Сперанским, который вершил бы всеми государственными делами. Сперанский отверг их предложения. Но это лишь предположение, догадка. Биограф Корф упрекает Сперанского в том, что он имел неосторожность умолчать об этом предложении императору, и это «благородное его отвращение от доноса было, в этом случае, непростительною политическою ошибкою против самого себя»: «Кабинетный труженик, занятый более делами, нежели людьми, не разглядел, при всей своей прозорливости, расставленной ему сети, не подумал, что против таких замыслов мало одного презрения. Если честь и высшее чувство не позволяли ему согласиться на дерзкое предложение, то самосохранение требовало – огласить его» (Корф. Т. 2. С. 7–8).

Толпа именитых вельмож устроила так, что сотни, тысячи доносов посыпались в газеты, в различные комиссии, поступали и лично адресованные императору, гласившие, что Сперанский – предатель, подкуплен Наполеоном, продал все государственные тайны и так далее.

«Что сегодня Государь слышал в обвинении Сперанского от одного, – писал Корф, – то завтра пересказывалось ему снова другим, будто бы совсем из иного источника, и такое согласие вестей естественно должно было поражать Александра: он не подозревал, что все эти разные вестовщики – члены одного и того же союза.

Такими путями введен был в заблуждение благодушный монарх. В беспокойстве духа от предстоявщей войны, увлеченный и близкими к нему людьми, и передаваемою через них молвою народною, обманутый искусно представленным ему призраком злоумышления и той черной неблагодарности, которая наиболее должна была уязвить его возвышенную и рыцарскую душу, император решился, в виду грозных политических обстоятельств, принесть великую для его сердца жертву» (Корф. Т. 2. С. 10–11).

17 марта 1812 года император Александр принял в Зимнем дворце государственного секретаря М.М. Сперанского, два часа с ним разговаривал, а потом отправил его в отставку и в ссылку, сначала в Нижний Новгород, а потом – в Пермь. Так на этот раз закончились реформы в государственном управлении Российской империи.

В марте 1812 года до России дошло сообщение, что Наполеон заявил на заседании Государственного совета, что «всякий, кто протянет руку Англии… объявит себя врагом императора». Между тем Россия не прекращала торговых отношений с Англией. И у Наполеона было достаточно фактов, чтобы объявить об этих упорных нарушениях блокады.

Император Александр, узнав из донесений о том, что Наполеон сосредоточивает свои войска на западной границе, 9 апреля 1812 года, отслужив молебствие в Казанском соборе, выехал из Петербурга и 14 апреля прибыл в Вильно. Его сопровождали принцы Георгий Ольденбургский и Александр Вюртембергский, граф Аракчеев, канцлер граф Румянцев, граф Кочубей, граф Николай Александрович Толстой, государственный секретарь Шишков, генерал Беннигсен, министр полиции Балашов, князь Петр Михайлович Волконский, граф Комаровский, граф Армфельд, барон Штейн, генерал Фуль. В Вильно прибыли и сотрудники Министерства иностранных дел России граф Карл Васильевич Нессельроде в качестве статс-секретаря и Иван Осипович Анштетт в качестве директора дипломатической канцелярии главнокомандующего. Временно, с 9 апреля по декабрь 1812 года, во время отсутствия графа Н. Румянцева, коллегией и Министерством иностранных дел управлял граф Александр Николаевич Салтыков, сын фельдмаршала Н.И. Салтыкова.

«Все в таком напряжении, что военные действия могут начаться в любой момент, – писал Александр I сестре Екатерине Павловне. – Никогда прежде не приходилось мне вести такую собачью жизнь. Я встаю с постели, чтобы сесть за письменный стол, и покидаю стол только для того, чтобы схватить какой-нибудь кусок и поесть» (Дженкинс М. Аракчеев. Реформатор-реакционер. М.: Центрполиграф, 2004. С. 134).

Отправляя Сперанского в ссылку, император Александр подумал о том, кто может занять место государственного секретаря. Чуть раньше он обратил внимание на сообщение, что в доме Державина состоялось заседание «Беседы любителей русского слова». Докладчиком выступал писатель Александр Семенович Шишков, известный ратоборец за русское слово и острый полемист против тех, кто чрезмерно увлекался в обществе французским языком.

Вскоре после этого вечера император Александр вызвал Шишкова во дворец:

– Я читал рассуждение твое о любви к Отечеству. Имея таковые чувства, ты можешь ему быть полезен. Кажется, у нас не обойдется без войны с французами, нужно сделать рекрутский набор. Я бы желал, чтобы ты написал о том Манифест.

– Государь! Я никогда не писывал подобных бумаг: это будет первый мой опыт, а потому и не знаю, могу ли достойным образом исполнить сие поручение; попытаюсь, но притом осмелюсь спросить: как скоро это надобно?

– Сегодня или завтра, – сказал император.

На другой день Шишков, приехав во дворец, положил готовый Манифест перед императором. В тот же день, 23 марта 1812 года, император подписал Манифест, включив в него правила, на каких должно было сделать сей набор, и отослал в Сенат. Вскоре вышел указ императора, повелевающий Шишкову быть при императоре государственным секретарем. Ему была выделена придворная коляска с лошадьми, а через два-три дня он отправится вслед за императором в Вильно.

«Довольно долгое пребывание наше в Вильне и препровождение времени в разных увеселениях привело почти в забвение мысль о враждебном против нас намерении французского императора, – вспоминал А. Шишков. – В один день (июня 13 числа), проводя вечер с приятностью, пришел я домой, и, ни о чем не помышляя, лег спокойно спать, как вдруг, в два часа пополуночи, будят меня и говорят, что Государь прислал за мною. Удивясь сему необычному зову, вскочил я с торопливостию, оделся и побежал к Нему. Он был уже одет и